Лиззи приподняла ногу на несколько дюймов над землей. Потертые кожаные башмаки совсем не сочетались с блестящими шелковыми юбками.

– Наверное, дело в том, что я научилась выбирать для пеших прогулок более практичную обувь, чем атласные туфли.

– Понятно, – кивнул Джеймс. – Ты стала старше и мудрее.

– Старше – да. А вот насчет мудрее… – Лиззи пожала плечами.

Джеймс улыбнулся:

– И все же у меня просто в голове не укладывается, как ты отважилась появиться на публике в таких отвратительных башмаках.

– Бабушка сказала, что завтра мы займемся моей обувью.

Свернув за поворот, они увидели медленно идущую им навстречу пожилую пару Джентльмен тяжело опирался на трость и поддерживал под руку свою спутницу Они были одеты со всей тщательностью, но очень старомодно.

– Смотри-ка, древний мистер Уолбертон и его не менее древняя жена. Ты помнишь их, Рия? – спросил Джеймс.

Лиззи пробурчала что-то невнятное и следом за Джеймсом вежливо поклонилась старикам. Морщинистые лица озарились неопределенными улыбками. Почтенные супруги доброжелательно кивнули Лиззи и Джеймсу и, кажется, так и не узнав их, неторопливо продолжили свой путь.

– Эти двое состарились еще до начала времен, – усмехнулся Джеймс. – Ты дала им прозвище «мистер и миссис Сморчок», помнишь?

– Мало ли какие глупости я говорила давным-давно.

– Но это были восхитительные глупости. Если ты и впрямь стала взрослой и мудрой, я буду крайне разочарован.

Лиззи решила воспользоваться благоприятным моментом. Раз Джеймс настроен обсуждать прежние времена, – почему бы не задать ему несколько вопросов? Ведь Рия задним числом пришла к выводу, что разговор, однажды переданный ей Джеймсом, мог касаться отношений между ее, Лиззи, матерью и сэром Гербертом.

Не желая возбуждать лишних подозрений, она начала издалека:

– Скажи, Джеймс, какие картинки из нашего детства чаще всего приходят тебе на память?

Джеймс на секунду задумался.

– Ты страшно забавно надувала губы, когда тетушка не позволяла тебе съесть все поданные к чаю пирожные. – Он повернулся, с видом знатока оглядел ее прическу и, не снимая перчаток, притронулся к одному из локонов. – А еще для тебя было жизненно важно, чтобы каждый завиток твоих белокурых волос выглядел безупречно.

Описание маленькой Рии настолько напоминало Рию взрослую, что сердце Лиззи сжалось от нежности и печали.

– Неужели я и правда была такой капризной?

– О да, чистая правда, – заверил Джеймс. – Но, глядя на твое прелестное личико, все быстро прощали тебе любые капризы.

Они поравнялись с садовой скамейкой, на которой сидели две няни. Одна – солидного возраста – наверняка вырастила нескольких питомцев. Другая же была совсем юная, гораздо моложе Лиззи. Перед каждой из них стояла детская коляска. Младенцы не проявляли признаков беспокойства, и молодая няня на досуге украдкой поглядывала на Лиззи, изучая фасон ее шляпки и платья.

Джеймс приподнял цилиндр:

– Доброе утро, леди.

Удостоившись такого приветствия от джентльмена, молоденькая няня робко улыбнулась и густо покраснела. Она опустила глаза, когда ее более опытная товарка что-то прошептала ей на ухо – видимо, упрекнула в непозволительном проявлении чувств.

Джеймс тут же отвернулся и, не позаботившись понизить голос, обратился к Лиззи:

– Помнишь, мы с тобой сочиняли всякие истории о том, чем занимаются слуги, когда им дают выходной? И обсуждали, способны ли они испытывать настоящие чувства?

Последняя фраза Джеймса задела Лиззи и послужила болезненным напоминанием об одной из самых неприятных черт ее любимой подруги. В Австралии в поведении Рии время от времени проскальзывали намеки на то, что она не лишена сословных предрассудков. И вероятно, они были весьма глубоки.

А Джеймса с его добродушными остротами и прекрасными манерами судьбы низших классов волновали не больше, чем они волновали всех прочих людей его положения. Сейчас он относился к ней по-дружески, но как бы он поступил, если бы узнал, что ее происхождение ничуть не выше, чем у слуг, о чувствах которых он только что отозвался с таким пренебрежением. Лиззи поежилась при этой мысли.

– Тебе холодно? – заботливо поинтересовался Джеймс.

Она снова поежилась, на сей раз – намеренно.

– Меня просто дрожь пробирает, когда я думаю, что придется вместе с бабушкой ехать с утренними визитами.

Он усмехнулся:

– Ничего удивительного. Я бы тоже не обрадовался, если бы мне предстояло несколько часов кряду выслушивать пустые дамские разговоры.

Лиззи напомнила себе, что переживания по поводу достоинств и недостатков Рии следовало отложить до лучших времен, а пока перед ней стояли более насущные задачи.

– Раньше тебе нравилось спускаться в помещения для прислуги. Ты говорил, что там можно услышать куда больше интересного, чем в светских гостиных.

Джеймс искоса взглянул на нее.

– Да, верно. Я и сейчас так считаю.

– Не опасаешься навлечь на себя неприятности? Как в тот раз, когда ты повторил то, что услышал про камердинера моего отца, помнишь?

– Надо порыться в памяти… Я прямо-таки неисчерпаемый кладезь кухонных сплетен… – Джеймс изобразил напряженную работу мысли. – Вспомнил, – кивнул он наконец. – По слухам, камердинер сбежал в Лондон с модисткой, которая ждала ребенка. Слуги обвиняли их в «преступной связи». Разумеется, я подумал, что они связались с преступниками, и решил расспросить тетушку. А она заставила меня вымыть рот с мылом и запретила произносить такие слова.

– Правильно сделала, – одобрила Лиззи словно бы в шутку, а на самом деле – более чем серьезно. Когда-то эти жестокие слова были безжалостно брошены ей в лицо. – А мой отец знал ту женщину?

– Понятия не имею. Эти события случились лет за семь или восемь до его смерти, но я услышал о них вскоре после его похорон.

– Почему такая давняя история всплыла спустя столько лет именно после его смерти? Может быть, это – не простое совпадение? Обычно, когда человек умирает, люди перебирают в памяти подробности его жизни.

– Очень любопытно… – пробормотал Джеймс. – Ты полагаешь, сплетни прислуги не во всем соответствовали действительности и твой отец… хм-м… лично поучаствовал в тех событиях? Тебя это тревожит?

– Не то чтобы тревожит, но… – Лиззи очень старалась говорить спокойно и тщательно подбирала слова. – Мне было всего семь лет, когда он умер. Как тебе кажется, он мог быть замешан в такого рода истории?

Джеймс взял ее за руки и мило улыбнулся.

– Ты напрасно волнуешься. Никто и никогда не усомнился в том, что твой отец – в высшей степени достойный член общества.

Лиззи едва заметно нахмурилась.

– Насколько я понимаю, ты решил уклониться от ответа на мой вопрос.

Джеймс рассмеялся.

– Ты стала куда более проницательной, чем раньше, кузина. Но почему ты так упорно пытаешься отыскать что-то дурное в прошлом своего отца? Разве ты не сохранила о нем множество самых светлых воспоминаний?

Чего не было, того не было. У нее сохранилось всего одно воспоминание о сэре Герберте Торнборо, да и то – отнюдь не светлое. А вот Рия обожала своего отца.

Ярко-синие глаза Джеймса весело поблескивали. Казалось, очевидное замешательство Лиззи доставляло ему удовольствие. Что ж, это вполне соответствовало его легкомысленной натуре.

– Давай сменим тему, – предложил он. – Здесь и сейчас мы можем обсудить нечто более интересное.

Он провел Лиззи чуть дальше по извилистой дорожке и указал на противоположный берег озера Серпентайн.

Лиззи повернулась – и на мгновение забыла о своих тревогах; она никогда в жизни не видела ничего подобного.

Посреди парка раскинулось огромное сооружение из стекла, состоявшее из двух частей; одна из них, короткая, была увенчана округлым куполом, а другая, длинная, простиралась чуть ли не на целую милю. Возвышаясь над окружающими деревьями, здание сияло в лучах солнца, а на крыше развевались сотни разноцветных флагов.

– Как волшебный замок из сказки, – благоговейно вымолвила Лиззи. – Неужели он правда стеклянный?

– Именно так, – с улыбкой подтвердил Джеймс, радуясь ее изумлению. – Газетчики нарекли его Хрустальным дворцом.

– На чем же все это держится?

– На стальном каркасе. А внутри – деревянные полы, галереи и даже настоящие живые деревья. Почтенная публика так боролась за сохранение в неприкосновенности наших вековых вязов, что павильон попросту возвели вокруг них.

– Ты уже побывал внутри? – Лиззи вытянула шею, чтобы получше рассмотреть Хрустальный дворец.

– Конечно. Там великое множество разнообразных экспонатов – от самых современных станков до изысканных ювелирных украшений. Имеются и два самых крупных в мире алмаза. Но почему ты смотришь на меня с таким недоумением? Разве известие об организации Всемирной промышленной выставки не разнеслось по диким просторам Австралии?

– Я не помню, когда в последний раз держала в руках газету. Должно быть, полгода назад, не меньше. Хотя, кажется, мне попадалась на глаза заметка о том, что вокруг некой выставки под патронатом принца Альберта развернулась ожесточенная полемика.

– Полемику вызвало решение построить выставочный павильон в Гайд-парке. Общество шумно протестовало, опасаясь, что парк будет вырублен, вытоптан и уничтожен на корню. Однако, как видишь, мрачные пророчества не сбылись, и получилось…

– Ослепительно! – восторженно закончила Лиззи, не сводя глаз с павильона. – Когда ты туда ходил?

– Я был там несколько раз. Пришлось приобрести абонемент, иначе мне не удалось бы попасть на торжественную церемонию открытия в прошлом месяце.

– Мы можем пойти на выставку вместе прямо сейчас? – с надеждой спросила Лиззи.

Джеймс засмеялся.

– Боюсь, что нет. Более или менее подробный осмотр займет целый день, а тетушка ждет тебя к ленчу. И потом, я не знаю, достаточно ли ты окрепла для такого утомительного предприятия.