Из сеней в дом вошла Шмель. В руке девушка держала револьвер. Было видно, что она очень боится.

— Отдохнула бы! — предложил ей Азат, встрепенувшись. — До утра ещё есть время…

— Сам отдыхай, — огрызнулась Шмель, подойдя к окну и выглянув наружу.

— Быстрее утро бы наступило, — вздохнул Азат. — Когда светло на улице, и на сердце как-то веселее.

— Веселиться нам, наверное, ещё долго не придётся, — сказала Шмель задумчиво. — Утром тоже нельзя выходить из дома.

— Это ещё почему? — удивился Азат. — Утром казаки успокоятся и уедут с городских улиц.

— Слабое утешение, — шёпотом сказала Шмель. — Уйдут с улиц одни, придут другие… Казаки, как мне кажется, не просто так усердствуют, вихрем летая по улицам. Своими бешеными скачками они наводят ужас на население… Люди боятся носы из домов высовывать. А для чего всё это? Чтобы бандиты и подпольщики по домам сидели. А вот утром… Утром улицы заполнят пешие патрули. Вот они и начнут проверять дома и… — она замолчала и тихо добавила: — В городе сейчас оставаться опасно. Я хочу, чтобы вы с Матвеем в тайгу ушли.

— Хорошо бы было, — вздохнул Азат. — А ты?

— Я должна завершить одно дело, — ответила Шмель. — Один мой точный выстрел может принести нашему движению огромную пользу.

— Ты собираешься совершить что-то серьёзное и опасное в одиночку?

— Пока ещё не знаю, — сказала она. — Возможно, я сошла с ума, но никто, кроме меня, это не сделает. А если не сделать этого — не попытаться, по крайней мере, то мы никогда не приблизим окончательную и полную победу революции. Белогвардейцы набирают силы и наступают на запад. Они разворачивают успех, берут город за городом…

Мавлюдов покачал головой.

— К чему нам тогда все эти жертвы? — сказал он. — Не лучше ли смириться и покориться, чем рисковать жизнью и…

Увидев револьвер в руке Шмель, который она нацелила ему в голову, он осёкся и замолчал.

— Ничего у них не получится, — прошептала она. — Мы переживём эти временные трудности и ударим так, что…

Она замолчала, так как с улицы послышался грохот скачущих коней. Спавший у печи Матвей проснулся и приподнял голову.

— Чего там шепчетесь? — спросил он недовольно.

— Не спится, вот и шепчемся, — ответила Шмель, посмотрев в его сторону. — У нас не такие крепкие нервы, как у тебя, и мы не можем спать спокойно!

— Не можете — это зря, — сказал Матвей, переворачиваясь на другой бок. — Если в дом кто заявится, то в дверь постучит, тогда и за оружие возьмёмся. Ну а если беда обойдёт наше убежище стороной, жалеть будете, что сном пренебрегли. Хотя бы прилягте и помолчите, товарищи. Все дела завтра обсудим, в отдохнувшей голове и мысли резвые…

10

После удачной диверсии на железной дороге удача сразу же отвернулась от партизанского отряда Владимира Лаврова. Разведка Семёнова без особого труда разыскала партизанскую базу. Партизаны дрались героически, но не смогли долго противостоять карательному отряду семеновцев. Особенно напирали конные казаки, которые ориентировались в тайге, как на собственном подворье.

Шаг за шагом семёновцы продвигались вперёд. Казалось, каждое дерево стреляло и каждый овражек превратился в маленькую крепость. Редели ряды в войске атамана Семёнова, но всё-таки их невозможно было остановить. Партизаны, неся потери, отступали, пока не попали в болото.

Отлично понимая, что противнику идти некуда, семёновцы притащили несколько пушек и открыли огонь. Командир Лавров понял, что, не имея серьёзного вооружения, в открытом бою его небольшой отряд не сможет противостоять превосходящим силам противника. Он приказал закрепиться на месте, рыть окопы и биться с врагом до последнего патрона.

— Может, попробовать проход в болоте поискать? — вздыхал Василий Кожухов. — Нельзя же нам просто так гибнуть, Владимир Александрович!

— А в болоте просто так тонуть лучше, по-твоему? — мрачно огрызался Лавров. — Так хоть жизни свои поменяем на жизни вражеские…

Загрохотали орудия семёновцев. Снаряды ложились прямо в центре обороны партизан.

— Всё, пристрелялись, гады! — воскликнул Стёпка Пирогов. — Теперь нас всех с землёй сровняют! Уж лучше через болото постараться пробиться, чем здесь сгинуть за так просто!

Как ни страшно было лежать под разрывами снарядов, пряча голову от осколков за стволами деревьев, командир не выдержал и расхохотался:

— А сами сунуться боятся, сволочи! Видать, слабо им померяться с нами силой, товарищи!

Он лежал с Василием Кожуховым в кустах, обдумывая возможные варианты выхода из окружения, но… Спасительная мысль так в голову и не приходила.

— Не хотят в атаку идти, сволочи! — выругался Кожухов. — Надо что-то немедленно предпринимать… Не повезло нам сегодня, товарищ командир. Семёновцы думают, что мы сами сдадимся… А вот нате-ка вам, выкусите!

Словно обидевшись на его грубые выкрики, семёновцы выпустили длинную пулемётную очередь по кустам. Фонтанчики земли от попадания пуль взметнулись перед лицами Лаврова и Кожухова. Они пригнули головы. Сзади кто-то вскрикнул и застонал.

— Кто? — крикнул командир, оборачиваясь.

— Ковин, — послышался ответ.

— Ранен?

— Убит наповал!

— Тогда расползаемся, — сказал Лавров, откатываясь влево.

— Слушаюсь, — сказал Кожухов и откатился вправо.

Неожиданно противник прекратил стрельбу, и над тайгой зависла непривычная тишина.

— Они что, сейчас нам сдаться предложат? — предположил Кожухов, снова подползая к командиру.

— Скорее, к атаке готовятся, — высказался Лавров. — Передай по цепочке, чтобы патроны поберегли и гранаты готовили.

Кожухов молча кивнул головой и передал негромко по цепи приказ командира.

— Приготовиться к отражению атаки, товарищи! Не стрелять, приготовить гранаты к бою!

Отдав приказ, Лавров почувствовал нервную дрожь в теле. Нет, он не считал себя трусом, хотя начинал цокать зубами перед каждой атакой. Такое с ним бывало не раз и прежде. Он всегда дрожал от волнения, когда приходилось выступать на митингах и собраниях. Но… как только начинался бой, дрожь прекращалась, и тогда он храбро дрался с врагом, не заботясь ни о чём, кроме как…

Как только цепи семёновцев показались между деревьями, Лавров, чуть побледнев, приподнялся над кустами и метнул гранату. Его примеру последовали и другие бойцы. Загрохотали взрывы. До рукопашной схватки, однако, дело не дошло. Убедившись, что партизаны всё ещё достаточно многочисленны и боеспособны, семёновцы быстро отступили, и вновь загрохотали орудия.

— Я вот что заприметил, командир, — перекрикивая грохот взрывов, прокричал оказавшийся рядом Кожухов. — Снаряды бьют по нашим позициям, но не долетают до болота! А что, если нам войти в него, не далеко, конечно, а с краюшка встать?

«А что, попробовать можно», — подумал Лавров и сделал знак рукой, разрешающий отойти с занимаемых позиций и войти в болото.

Трудно было входить поздней осенью в ледяную, дурно пахнущую воду. Несколько бойцов сразу же угодили в трясину, но тут же были извлечены из неё бдительными товарищами. Отойдя от берега на несколько метров, партизаны остановились и замерли в ожидании. Все понимали, что как только умолкнут орудия, придётся спешно выбираться из болота и спешить на временно оставленные позиции.

Едва живые от холода, стоя по пояс в жиже, партизаны начали терять присутствие духа. Паника и страх пробуждались в их душах, вытесняя отвагу и желание продолжить борьбу за победу революции и торжества социализма. Они начинали понимать, что сделаны не из стали или камня, что они — обыкновенные люди, которым свойственны слабость, трусость и другие низменные пороки, о которых они под влиянием пропаганды большевиков совсем позабыли. И вот, когда нарастающее напряжение готово было выплеснуться во всеобщее неудовольствие, на берегу, у края болотной жижи, откуда ни возьмись, появился старый бурят. Не мешкая ни минуты, он взял в руки деревянный шест и смело вошёл в болото.

— За мной ступайте, след в след, — сказал он Лаврову, проходя мимо него. Сделав ещё пару шагов, он обернулся и добавил: — Если жить хотите…

* * *

Атаман Семёнов решил поучаствовать в разгроме партизанского отряда, «загнанного» в болота. В тайгу он выехал вместе с сотней казаков и сопровождаемый личной охраной, в которую входил и Кузьма Малов.

Кузьме «не повезло» сразу, как только отряд прибыл к месту назначения. На него обрушился ствол дерева, в котором оказалось дупло, набитое пчелиным мёдом. Пока он выбирался из-под ствола, мёд вместе с впавшими в спячку дикими пчёлами весь вытек на его новенький мундир и пропитал правый бок кителя от плеча до портянок в сапоге.

Кто смотрел на него с недоумением, кто с усмешкой, а кто валился от хохота на землю, теряя не только осторожность, но и боеспособность в придачу.

— Эй, Малов, шёл бы ты в тыл и привёл бы себя в порядок! — приказал, улыбаясь, Семёнов. — Пчёлы ладно, а то ещё партизанские пули к тебе липнуть начнут!

Злясь на себя за собственную неуклюжесть, раскрасневшийся от досады Кузьма с понуро опущенной головой отправился в кусты, к повозкам с ранеными. Там с шутками и прибаутками санитары соскребли с него мёд саблями и ножами в котелки, выбрали из него сор и едва шевелящихся сонных пчёл.

— А мы всё думали, с чем бы чаёк попить, — шутили беззлобно санитары, разводя костёр. — Господин хорунжий, вы не будете против, если мы воспользуемся вашим медком?

— Что ж, пользуйтесь, дозволяю, — угрюмо отшучивался Кузьма. — Только после того, как медок соскребёте, не забудьте форму мою в ручье отстирать! Не то весь чаёк ваш на землю вылью!

Прижатые к болоту партизаны сражались отчаянно. Уже немало раненых бойцов вынесли санитары из боя, не говоря уж об убитых. Всюду окровавленные тряпки, куски бинтов, разорванные на полосы рубахи. Раненые, способные передвигаться, помогали санитарам.