Вернувшись домой, Кузьма натолкнулся на недовольный взгляд сидевшего за столом отца.

— Ну, чего замер как истукан, проходи, — смотрел он исподлобья на сына. — Чего так долго домой добирался? Или снова к своей татарке заглядывал?

Кузьма потемнел лицом, но перечить не стал.

— Чего ты там возишься? — хмурил брови отец. — Мой руки и за стол садись. Отужинаем и сходим соседям подсобим. Они нас уже больше часа ожидают. Я пообещал, а тебя где-то черти носят.

— А чего соседям помогать? — буркнул Кузьма, усаживаясь напротив отца. — Совесть бы поимели: мы уже им полдома выстроили, а они всё зовут нас каждый день.

— Ты язык-то попридержи! — рассердился отец. — С соседями дружить надо и подсоблять, если попросят.

— Что-то уж больно часто они нас просят, — пробубнил недовольно Кузьма. — А мы разок позвали, так тысячу отговорок нашли…

— Ладно, — сказал отец примирительно. — Сегодня подсобим ещё разок, если уж пообещал я, а потом откажу. Им и так грех на нас обижаться.

Молча поужинав, они пошли к соседям. Не прилагая особых усилий Маловы подняли на крышу строящегося дома большое тяжёлое бревно на матку.

— Всего делов-то, — ухмыльнулся отец, присаживаясь на крыльцо. — Могли бы и без нас обойтись. Я шесть человек насчитал, а толку-то?

— А для чего им пупы надрывать, когда ты им нашу помощь обещал, — хмыкнул Кузьма. — Вот они нас в самый раз и поджидали.

— Всё, теперь им дулю лысую, а не помощь, — нахмурился отец. — У нас самих забот полон рот.

Из больницы вернулась мать. Она работала санитаркой и домой приходила поздно.

— О чём вы тут балаболите, скажите на милость? — спросила она, приближаясь к крыльцу.

— Я молчу и всё больше слушаю, — ответил Кузьма. — Жду вот, когда папа выговорится и позволит мне слово сказать.

— Что? — отец недоумённо посмотрел на сына. — Ну давай говори что хотел, а мы с мамой послушаем.

— На службу меня зовут, государственную, — ошарашил родителей ответом Кузьма. — Судебным приставом… Я сразу ответа не дал, решил вот с вами посоветоваться.

Помолчав для солидности, Прохор Малов произнёс:

— Государственная служба — дело хорошее и значимое. Но ведь и ты на такой же состоял?

— То одно, а это другое, — пожал плечами Кузьма.

— А что с родителями посоветоваться решил, — продолжил Прохор, — это правильно сделал. Видать, должность ответственную предлагают, сынок? Я не знаю, что и как, но сердцем чувствую, что предложение принять надо!

— А что делать-то будешь на службе этой, сынок? — поинтересовалась мать.

— Я и сам ещё толком не знаю, — признался Кузьма. — При суде состоять буду, вот что мне известно пока. Ну а если согласие дам, то меня к начальству на собеседование вызовут и всё разъяснят.

— Сынок, а это не опасно? — встревожилась мать. — Вон сколько злодеев кругом, а ты ещё мальчик совсем.

— Да он при суде состоять будет, а не сыскарём служить, — со знанием дела разъяснил ей отец. — В суде люди культурные служат и с уголовниками не якшаются. Так ведь, сынок?

Кузьма промолчал, а мать не унималась:

— А почему тебя приглашают, не знаешь? Ведь так просто, с улицы, на государственную службу не принимают?

— Понятия не имею, — пожал плечами Кузьма. — Меня вызвали в кабинет к городскому голове, а там два господина из юстиции. Вот они мне и предложили… Я даже растерялся.

— Вот и я говорю, что неспроста это, — подал голос отец. — Значит, к тебе давно приглядываются, что даже к самому голове в кабинет пригласили!

— Выходит, что так, — согласился с ним Кузьма. — Только боюсь, что не справлюсь я. Может, служба эта, как сказать, не по Сеньке шапка?

— Ничего, ты справишься, — похлопал его по плечу отец. — Вон какого орла с матерью вырастили! А орлам высокий полёт нужен!

— Вы думаете, надо согласиться? — с надеждой посмотрел на родителей Кузьма.

Мать с отцом переглянулись и утвердительно кивнули.

— Получается, вы меня благословляете на эту службу?

Родители дружно ответили:

— Благословляем, сынок, благословляем…

2

Историческая справка

Город Верхнеудинск был основан в 1666 году. Случилось так, что казачий отряд облюбовал местечко в устье реки Уды и на высоком скалистом берегу построил деревянный домик. Впоследствии это строение назвали Удинским казачьим зимовьем. Уже вскоре Удинское зимовье стало центром сбора ясака с местного бурятского населения.

В «домике», расширенном и укреплённом, останавливались отряды казаков, отправлявшихся на освоение и подведение «под царскую руку» новых земель.

Дальнейшее своё развитие Удинское зимовье получило в конце XVII века. Торговый путь был проложен по реке Селенге и проходил мимо зимовья. Выгодное географическое положение, а также участившиеся нападения маньчжурских и монгольских ханов подтолкнули московское правительство принять решение об укреплении военного пункта для обороны от враждебных нападений. Место зимовья было очень удобным в стратегическом отношении: с юга оно было защищено рекой Удой, с запада — многоводной Селенгой, а с севера и востока его прикрывали горы, покрытые густыми труднопроходимыми лесами. Вот и было принято решение укрепить зимовье и превратить его в острог, т. е. военный городок.

В 1698 году по рекомендации царского посла Головина Удинский острог был переименован в город, получивший в 30-х годах XVIII века название Верхнеудинск. Развитие торговых связей России с Монголией и Китаем, заселение Забайкалья русскими способствовали росту населения Верхнеудинска и его застройке.

По мере освоения территории Забайкалья и оживления мирных торгово-меновых и бытовых отношений между бурятами и русскими поселенцами, с проведением в 1726–1740 годах сухопутного Сибирского тракта, развитием русско-китайской торговли и полным прекращением военной опасности извне, Верхнеудинск постепенно утрачивал свою первоначальную функцию центра сбора ясака, а также своё военное значение. На первый план выдвинулись торговые, транспортные и административные функции города.

Занимая выгодное положение на пути России с Китаем и Монголией, Верхнеудинск сравнительно быстро превратился в один из главных торговых центров России на Востоке. Через Верхнеудинск перевозились товары за границу и обратно. Здесь взимались торговые пошлины и таким образом контролировалась, по существу, вся торговля между Россией и другими странами.

В Верхнеудинске выгружались с судов грузы, идущие в Нерчинск, в ожидании зимнего пути. После присоединения Приамурья выросло значение дороги на Нерчинск и Читу, а вместе с этим возросли роль и значение Верхнеудинска как главного перевалочного и товарораспределительного центра.

Торговля с Китаем и Монголией, а также на внутреннем рынке в Сибире, в том числе в Забайкалье, для русских купцов была весьма прибыльным делом. В Верхнеудинск и Кяхту стали стекаться купцы не только из городов Сибири, но и из центральной России — из Москвы, Новгорода, Суздаля, Казани, Уфы, Самары, Оренбурга и других городов. Купцы вели бойкую торговлю не только с зарубежьем, но и на внутреннем рынке, проникая в бурятские улусы, эвенкийские стойбища и русские деревни. Они скупали у населения меха, пушнину, скот, кожу, шерсть и многое другое, а продавали им различные промышленные товары широкого потребления…

 * * *

Купец Сибагат Халилов был значимой фигурой в Верхнеудинске. В городке с населением 20 000 человек все хорошо знали, кто был Сибагат Халилов и кем он стал теперь.

Люди помнили его нищим сапожником, чинившим обувь в будке на базаре. Всегда хмурый, злой и чем-то недовольный. Таким он был десять лет назад. Жил он один, бобылём, и, казалось, ненавидел всех вокруг, но сапожное ремесло знал очень хорошо — брался восстановить любую обувь.

А вот его сестре очень повезло: её заприметил и полюбил богатый городской купец и сделал своей женой.

После свадьбы сестры сапожник Халилов сделался ещё мрачнее и угрюмее, стал раздражителен и невыносим. Теперь он уже ругался с клиентами и были случаи, лез с кулаками в драку. Горожане перестали носить ему на ремонт обувь и… он, наверное, умер бы с голоду, если бы не сестра и её муж.

Они всячески поддерживали Сибагата, давали денег и не требовали возврата. Халилов же принимал помощь с высокомерным видом, как должное. Сапожную мастерскую он закрыл из-за отсутствия клиентов и вёл замкнутый образ жизни. От предложений зятя идти к нему работать Сибагат отказывался. Он считал ниже своего достоинства «батрачить» на родственника и хотел жить припеваючи. Сибагат хотел много денег и сразу! Ведь повезло же его сестре, а чем он хуже? Халилов жил и словно ждал своего часа и… Он пробил!

Случилось так, что сестра и зять погибли при пожаре, а их единственная дочь спаслась. Девочку из пылавшего дома вынес не кто-нибудь, а он, Сибагат Халилов! Несчастье сделало бывшего сапожника очень богатым человеком. Став опекуном племянницы, Халилов получил в руки немалый капитал её родителей и значительно его приумножил! «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» — шептались в городе люди, но их сплетни и наговоры уже не выводили новоиспеченного набоба из себя. Некогда раздражительный и невыносимый сапожник превратился в покладистого и степенного купца. Худощавый, немного сутулый; небольшая седая головка на тонкой шее делала его похожим на гусака. Хитрющие глаза всегда смотрели с прищуром, остренькая бородка клинышком, плотно сжатые тонкие губы… Все черты его лица говорили о жестокости и недюжинной воле.

После несчастья Сибагат быстро поставил на место съехавшуюся родню зятя, «возжелавшую» опекать осиротевшую Мадину и тем самым получить возможность распоряжаться её огромным капиталом.