— Есть.

Он достал из тумбочки коробочку с презервативами, быстро надел. Алена жадно следила за его движениями, возбужденно улыбаясь. Стас лег на спину, и она, придерживая член рукой, осторожно опустилась на него.

— Как хорошо! — прошептала она. — Только я не смогу долго.

Стас подумал, что не зря старался. Потому что сам сдерживался из последних сил. Огненная лава подступала к паху, казалось: еще одно движение Алены — и он взорвется. И разлетится мелкими брызгами. Она поднималась — так высоко, чтобы только член не выскользнул из нее — и снова опускалась, прижимаясь крепкими, упругими ягодицами. Ее тело выгибалось, острые соски устремлялись вверх. Стас сильно сжимал ладонями ее бедра и стискивал зубы, не позволяя себе выплеснуться в ее теплую глубину.

Наконец Алена со стоном упала ему на грудь, содрогаясь от наслаждения, и он слился с ней в этой сладкой судороге. Понежившись в его объятьях, она приподнялась и легла рядом с ним. Прижалась всем телом, положила голову на плечо и сказала, с трудом переводя дыхание:

— С ума сойти… Знаешь, почему-то мне кажется, что все это…

— Уже было? — подняв голову, спросил Стас.

7

Если бы она знала, что так получится, ни за что не надела бы эти ужасные трусы со слонами. Да еще и с дыркой. Стыдоба…

Да ладно, Алена, хватит прикидываться. Барсик в курсе, кого ты вчера представляла, когда в ванной нежилась. Убедившись предварительно, что мать спать легла. И написала-то ему в контактик, надеясь убить сразу двух зайцев. И от Олега избавиться, и знакомство продолжить. Нет, ну правда же, как-то нелогично взять и разойтись в разные стороны после бурных поцелуев, пусть даже ненастоящих. Вот только утречком в последний момент застремалась. Вытащила из глубины ящика эти детсадовские трусы — как гарантию, что уж сегодня точно ничего не будет. Не сегодня… Но когда Стас приказал: «Поехали!» — как будто имел на это полное право! — даже о них и не вспомнила.

Алена знала, что люди с плохим зрением добирают свое восприятие мира другими чувственными ощущениями — кто запахом, кто осязанием, кто слухом. Компенсируют недостаточную четкость зрительных образов. Для нее неясный, расплывчатый мир обретал определенность, лишь когда звучал. Неважно как — мелодично или диссонансом. Это не был абсолютный музыкальный слух, скорее, некая абсолютная звуковая память. Но была в том своя оборотная сторона. Алена намертво запоминала голоса, интонации как нечто абстрактное, не связанное с хозяином, а потом не могла вспомнить, кому они принадлежат. Или наоборот — вспоминала человека, но не могла привязать к нему нужный голос.

Стас подошел к их столу в клубе и заговорил с Лизой, и ей сразу показалось, что она уже слышала что-то похожее. Но вот где, когда? Кто говорил так — чуть заметно выделяя и растягивая ударные гласные? У кого она слышала эти мягкие, бархатистые нотки низкого баритона, больше подходившего мужчине постарше, за тридцать? Голос Стаса был похож на его же взгляд, он мог быть жестким, твердым до металла — или мягким, как лебяжья пуховка, которую Алена стащила у матери, и вовсе не для того, чтобы пудриться.

Вот и вчера в машине его голос не давал ей покоя. А сегодня… Алена была не из тех, кто мог бы узнать мужчину по запаху, по прикосновениям, но все вместе — то, как он говорил, что делал с ней… И звук… Нет, не тот реальный… Хотя почему нет? И тот тоже — звук соприкосновения, слияния двух обнаженных тел. Влажный, горячий, о котором вспоминаешь потом со сладким смущением. Но кроме него был еще другой — как будто отзывались чутким пальцам музыканта невидимые струны, и никто, кроме нее, не слышал эту мелодию.

Множество мельчайших ощущений вдруг сложились в особое состояние, которое она не могла описать — только узнать. И не поверить. Потому что это было невозможно. Или… возможно?

— Это правда ты? — прошептала она, широко раскрыв глаза. — Но почему?..

— Влад? — чуть смущенно усмехнулся Стас, и Алена тихо пискнула по-мышиному, уткнувшись носом в его плечо. Правда! Правда он!

— Не знаю, — помолчав, ответил Стас. — Как-то само вырвалось. И вообще — все получилось само собой. К тому же я не собирался что-то продолжать. С тобой. Ты была совсем маленькой девочкой. И если бы тогда сказала «нет», точно ничего не было бы.

— Я хотела этого, — возразила Алена. — И я рада, что было. С тобой. И два года вспоминала. Как сказку.

— Только вот я тебя сразу узнал, когда увидел снова. И сразу понял, что ты меня — нет.

— У меня же зрение минус девять. Первый раз тогда линзы надела надолго. И потеряла одну. Пришлось и вторую снять. Ничего толком не видела. А тебя я только сейчас узнала. Даже не узнала… почувствовала… не знаю, как объяснить.

— Я понял, — Стас провел рукой по ее груди, животу.

— А почему не сказал сразу? — Алена поймала его пальцы, стиснув ноги. — Вчера? Или сегодня?

— А зачем? — удивился Стас, и она не нашла что ответить. — Если бы не узнала, я бы и не сказал. Слушай, давай честно, ты думала, что мы с тобой трахнемся, когда вчера мне писала в контакт?

Алена опустила глаза.

— Не знаю… может быть. Не так сразу, но…

— А я даже сегодня утром об этом не думал. Даже когда ты вышла и у меня на шее повисла. Думал, спровадим твоего перца, подкину тебя до метро и домой поеду. Вообще не собирался с тобой никаких дел иметь.

— Почему? — она обвела ногтем его сосок, который моментально сжался в тугую горошину.

— Ален, — Стас с досадой поморщился, — давай я не буду врать, что захотел тебя с первого взгляда, ладно? Потому что не захотел. Совсем. Это, может, для тебя тот раз был сказкой. Кстати, спасибо, я польщен. Не ожидал. Но я-то себя потом считал просто мразью, которая попользовалась маленькой глупенькой девочкой. Которая поссорилась с мамой и не знала, куда деваться.

Алена заметила, что цвет глаз Стаса постоянно меняется. То ли это зависело от освещения, то ли от его настроения. Они могли быть похожи на крепко заваренный чай. На коньяк. На осенние листья, которые упали на дно озера. На шоколад — молочный или самый темный, горький. Сейчас они были почти черными.

— Когда я тебя увидел в клубе… Не знаю, как обожгло. Вспомнил все. И так стало… Не по себе. Как будто не два года прошло, а два дня.

— Какая разница, Стас? — тихо спросила она. — Если сейчас мы здесь, вдвоем? Ведь не я же тебя сюда затащила?

— Наверно, ты права, — он хотел убрать руку, но Алена еще сильнее сжала ноги.

Стас посмотрел на нее, улыбаясь едва заметно, одним только краешком губ, слегка подщурив нижние веки — как это делают кошки.

— Этот твой… ты с ним спала? — спросил он, и интонация, грубая, резкая, никак не вязалась с этой улыбкой. — Или просто за ручку ходили?

Алена вспыхнула и не ответила.

— Просто ты ни черта не умеешь. Как будто тот первый раз так единственным и остался.

Она закусила губу, едва сдерживая слезы — так обидно было это слышать. И ведь не похоже было, что ему так уж плохо. А с другой стороны, на что обижаться — все правда. Ни черта не умеет. Барсик, конечно, приятная компания, но в плане опыта ничем не лучше Олега. Разве что можно об этом не прямо в лоб лепить. Как будто она виновата.

Видимо, все это было так явно написано у нее на лице, что Стас рассмеялся и наклонился над ней, рывком выдернув руку, взятую в плен ее бедрами. Поймал приоткрытыми губами ее губы, сжал их крепко, как будто приказывал молчать, а потом провел между ними кончиком языка длинную тонкую черту. И тут же внизу живота отозвалось призывно и жарко. Ненасытно.

В линзах, в отличие от очков, Алена все-таки видела не так отчетливо. Как будто немного не в фокусе. Немного призрачно. Как будто стояла в темной комнате и смотрела на метель за окном. На свет фонаря в снежной мгле. А за спиной играла тихо любимая песня — грустная, с мягкими, как кошачьи лапы, басами и рваным ритмом. И все это напоминало о том самом первом разе. Не единственном — но все равно… единственном.

Стас продолжил черту — но только теперь пунктиром, легко и остро касаясь языком шеи, груди, живота. Резко развел ее ноги и так же остро дотронулся языком до клитора — поставил точку в конце фразы. Алена зажмурилась, и ей вдруг показалось, что она исчезла — сжалась в ту самую точку, став плотным, тяжелым сгустком пульсирующего наслаждения.

— Посмотри на меня! — низкий голос был как те самые кошачьи лапы, ласкающие и царапающие.

Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, который захотелось вдруг как-то назвать, определить — настолько он был волнующим. «Развратный»? Нет, слишком грубо. «Грешный» — вот так лучше. Была в этом запретная сладость. То, чего так хочешь, хотя и боишься в этом себе признаться. Часто и быстро дыша приоткрытым ртом, Алена смотрела, не отрываясь, как его язык ласкает другой язычок. Она снова и снова ловила взгляд Стаса, и по ее телу прокатывались жаркие волны…

— Уже четыре, — сказал он, дотянувшись до телефона. — Прости, но мне придется тебя выставить. В душ пойдешь? Полотенце чистое возьми в тумбочке.

Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.

Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него — так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.

— Ну спроси, — он поднял голову. — Ведь хочешь же?

— Мы еще увидимся? — послушно и обреченно спросила она.

— Соврать?