— Нет.

— Но… — растерялась она.

— Инна, я не приду ни ночью, ни в какое другое время. Считай, что мы с тобой закончили.

Надо было тут же нажать кнопку отбоя, но он помедлил и тут же нарвался на вопрос:

— Почему?

— Потому что ты перешла все границы. Ты хочешь отношений, а этого не будет. И дело не в том, что ты для меня только клиентка и ничего большего. Вернее, не только в этом. У меня в принципе не может быть никаких отношений с клиентками. Все. Всего тебе хорошего.

Стас закончил разговор и тут же, недрогнувшей рукой, отправил номер Инны в черный список. И убрал оттуда номер Алены. Не то чтобы собирался ей звонить — просто не хотел, чтобы их номера были там рядом.

А впрочем, позвонить Алене все равно пришлось. Потому что во вторник получил сообщение от Эллы, которая приезжала в среду на три дня.

— Блядь… — зашипел, как будто молотком по пальцу попал. И тут же перезвонил Самохину: — Элла. Завтра. До пятницы.

— Понял, — коротко отозвался Самохин. — Приятно провести время. В субботу выйдешь?

Элла была сорокалетней англичанкой, владелицей крупной торговой корпорации, которая приезжала в Петербург исключительно по делам бизнеса. И однажды ее занесло каким-то странным ветром в их клуб. Ей вежливо объяснили, что выкуп у них не практикуется, но она дошла до владельца и отвалила такую сумму, что Стаса вынесли ей на блюдечке с золотой каемочкой. В качестве эскорта с интимом, на все время, пока не уехала. Так и повелось. Элла приезжала, и он не сопровождал ее разве что в туалет. Даже во время переговоров сидел в приемной, как собачка в холле салона красоты. Гонораром приходилось делиться, но и оставшегося хватало месяца на три очень безбедной жизни.

Алена взял трубку сразу.

— Стас, что-то случилось? — прошептала испуганно: судя по времени, была на лекции.

— Прости, не приеду в четверг. Уезжаю завтра на три дня. По… работе.

— Ладно, — разочарованно вздохнула она.

С Эллой приходилось быть зайчиком. Украшать собою каждую минуту ее бытия и выкладываться в постели до полного изнеможения. Элла была некрасива, но ненасытна и изобретательна. Наверно, не было ничего, чего бы она не перепробовала с ним.

Господи, как только меня на все хватает, удивлялся он с глухой тоской. Как в рекламе батареек. Энер-джай-зер…

— Закажи в прокате смокинг, — сказала, нет, приказала она в четверг. — Вечером идем в Мариинский театр. На оперу. «Набукко».

Можно было сесть, закрыть глаза и перевести дыхание. Несколько часов отдыха. Не мучить свой неблестящий английский. Слушать музыку и думать. Известно о чем. О ком…

В антракте они прогуливались по фойе, и Стас вдруг услышал до боли знакомый смех.

Твою мать, мне уже мерещится. В клубе, здесь. Он повернулся и с ужасом увидел Алену. В вечернем бархатном платье. С высоким седым мужчиной и женщиной лет тридцати. Наверно, с отцом и мачехой. Стас резко отвернулся и поспешил увести Эллу подальше. Почти до самого конца спектакля он сидел как на иголках. Театр огромный, но один раз они уже чуть не столкнулись. Теперь, по закону подлости, надо было повторить это на выходе.

— Элла, — он дотронулся до ее локтя.

Это было крайне непрофессионально, но другого выхода он не видел. В конце концов, это была его жизнь.

— Девушка, — чуть ревниво усмехнулась она, выслушав. — Хорошо, иди сейчас. Жди в машине.

Взгляд ее пообещал, что за подобное ему придется расплачиваться ночью по полной программе, но это уже было неважно.

В пятницу вечером Стас проводил Эллу в аэропорт, вернулся домой и встал под горячий душ. Можно было упасть и спать почти сутки, но… Как будто упругие струи смыли все: усталость, раздражение. Он написал на запотевшей раздвижной шторке букву А, похожую на незаконченную звезду.

— Вот ненасытная скотина! — пробормотал, положив руку на член, который был полон сил, как после нескольких месяцев воздержания. — Может, вручную обойдемся, по-подростковому?

Болезненная пульсация намекнула, что вручную сыт не будешь.

— Ну тогда терпи.

Он быстро вытерся и взял телефон. Половина первого. Пробок нет. Если ехать по хребту кита, минут за двадцать доберется.

— Спишь?

— Стас! — обрадовалась Алена. — Ты вернулся?

— Приехать к тебе?

— Конечно!

— Через полчаса буду. Может, чуть больше.

Разумеется, он не туда свернул на развязке, пришлось кружить, чтобы выбраться. Потом искать нужный дом, нужную парадную. Вместо получаса получился час с лишним. Она стояла в дверях — в коротенькой шелковой рубашке, под которой одуряюще ничего не было. Где-то тихо играла музыка — старая, рвущая в клочья «Total Eclipse of the Heart». Ее глаза, губы — погружаться в них, тонуть. Вдыхать запах…

Алена! Алена…

17

Сквозь сон она почувствовала, как ладонь Стаса опустилась по позвоночнику, пробралась между ягодицами, еще дальше, легла тяжело. Средний палец раздвинул губы и уютно устроился между ними жить. Иногда он пробирался выше, дотрагивался до клитора, возвращался обратно, надавливая костяшкой на вход: «Эй, впусти меня!»

Да кто ж тебе не дает, заходи!

Это было безумно приятно.

Алена лежала, улыбалась в темноту, слушала дождь за окном. Внутри мелко, нетерпеливо дрожало. Мышцы слабо ныли — живот, бедра, ягодицы. Как будто отпахала несколько часов в спортзале. Она притворялась, что еще не проснулась, и ждала, когда же Стас перейдет к более активным действиям.

Неделю не виделись. Думала, что с ума сойдет. Мерещился везде. В четверг отец пригласил в Мариинку на оперу, втроем со Светкой. И даже там она умудрилась Стаса разглядеть в каком-то красавчике в смокинге. Красавчик с унылой физиономией выгуливал в фойе страшную старую грымзу. Блондин, высокий. Может, и похож, она и разглядеть-то толком не успела, но екнуло все внутри. И музыка так в тему, особенно хор рабов — волшебная. Сидела, закрыв глаза, вспоминала, вспоминала. Как только лужа из-под нее не натекла.

Попалась, Алена. По полной программе попалась. Только секс, не только секс — уже без разницы. Как болезнь. Интересно, такое лечится? Проходит? Или, как мать сказала, на всю жизнь?

Да черт бы тебя побрал, Стас, возьми уже меня наконец! Или… я сама… К черту зеркала твои, магию черную — все к черту. Я так хочу!

Повернулась резко, села, дотянулась до выключателя, зажмурилась от ударившего по глазам света. Сдернула одеяло. Наклонилась, глядя таким же взглядом искоса, как и он на нее смотрел. Развратным-грешным-порочным… грязным — вот еще одно словечко в ту же копилочку. Господи, как же сладко-то, просто невыносимо! Все эти слова. Все это…

Тонко, остро провела языком на всю длину члена — твердый, крепкий, теплый. Показалось, что почти горячий. В первый раз, когда хотела попробовать, страшно стеснялась. Боялась, что не так что-то сделает. Сейчас — нет. Нисколько. Представила на секунду, как он раздвигает губы, входит глубоко. Нет, не те губы, которыми сейчас его касается, другие. А этими сама обхватила, наклоняясь ниже, лаская головку языком, обводя кончиком по кругу. Ладонью сжала у основания. Ритмично — вверх-вниз. Сильнее. Быстрее. Как сбившееся дыхание.

Его пальцы — снова там. Скользко, влажно. Касаются клитора, пробираются вовнутрь. Невозможно терпеть! Мышцы напрягаются — бедра, живот, до дрожи, до боли. Нет, не сейчас, не сейчас! Еще немного! Сейчас бы не губами, не руками. Приподняться над ним — и опуститься, до упора. Почувствовать в себе, прижаться ягодицами к бедрам. И чтобы никаких резинок. Мягко. Как бархат, как шелк. Каждую клеточку почувствовать. И чтобы до конца, до самого-самого последнего содрогания. Сжимать потом все внутри, поддразнивая, не отпуская. Нет-нет-нет, даже не думать об этом, чтобы не было соблазна!

В язык ударило тонкой струйкой — терпкое, соленое, пряное. Горячий, звериный вкус, запах. И тут же от его пальцев вспыхнуло так же горячо. Как будто солнце. Стон — тихий, долгий, из самой глубины…

— Дикая кошка!

Она лежала, запрокинув голову, подставив шею его пальцам, которые опускались от подбородка до ключиц, поднимались снова. Бедром чувствовала теплое давление члена, который хоть и задремал, но чутко, готовый проснуться в любой момент. Соблазн… Нет, нельзя. И вообще, и сейчас особенно.

— Уже скоро вставать, — язык коснулся мочки уха.

— Тебе куда-то надо? — спросила Алена.

— Только вечером.

— Тогда спи. У меня одна пара. Вернусь в пол-одиннадцатого.

— Хорошо.

Стас спал тихо, не храпел, не сопел. Ей нравилось на него смотреть. Длинные ресницы подрагивают, губы чуть приоткрыты. На щеках за день отрастает мягкая золотистая щетина — так и хочется погладить.

Алена встала еще до будильника. В темноте подхватила из шкафа джинсы, первую попавшуюся кофту. Быстро приняла душ, накрасилась, села на кухне с чашкой кофе. Так бы и не уходила. Ничего, зато как здорово будет вернуться. Прислушалась к себе. После такой ночи, по идее, все внутри должно было в лохмотья стереться. Но нет, как ни странно, все в порядке. Только приятная теплая тяжесть.

На лекции Алена то и дело куда-то уплывала. То ли дремота, то ли грезы наяву.

— Мамзель Туманова, о ком так глубоко задумались? — резко ударил по ушам голос доцента. — Хотел бы я быть на его месте.

Она вздрогнула, посмотрела по сторонам. Поймала ненавидящий взгляд Олега, отвернулась. Ничего уже не имело значения, абсолютно ничего.

Домой неслась почти бегом. До метро, по эскалатору, по платформе. Мысленно торопила поезд, вглядываясь в темноту за стеклом. До дома — еще быстрее. Открыла дверь и окунулась в запах кофе, чего-то горячего, вкусного. Стас вышел в прихожую, помог снять пальто.