Соколиный Охотник взял Мэгги за локоть и подвел ее близко к человеку с барабаном.

– Старого воина, которого ты видишь за барабаном, называют прокалывателем. Он сегодня будет прокалывать уши твоей дочери, – тихим голосом сказал Соколиный Охотник, наклонившись поближе к Мэгги. – За свое деяние этот воин получит лучшего коня Соколиного Охотника.

Мэгги быстро подняла на него свои глаза и открыла рот от изумления.

– Ты отдашь Пронто этому мужчине? – наконец сумела она произнести.

Соколиный Охотник кивнул головой.

– Я сделаю это с гордостью, – сказал он улыбаясь.

– Ради тебя я отдам своего жеребца. Ради тебя и твоего ребенка – ребенка, который скоро станет и моим.

Мэгги была потрясена этим благородным и щедрым жестом Соколиного Охотника. Ей не могло прийти в голову, что он может отказаться от своего коня ради кого-нибудь или чего-нибудь. В их отношениях просматривалось что-то мистическое. И сейчас конь будет принадлежать воину-старику, который, кажется, теперь даже не в состоянии забраться в седло, не то, что скакать верхом.

– Что я могу сказать? – прошептала Мэгги, нежно прикоснувшись к его щеке.

– Не говори ничего, – прошептал в ответ Соколиный Охотник, взяв ее руку и опустив ее вниз. Он еще пока не хотел, чтобы женщина, которую он любит, публично перед всеми его людьми демонстрировала свое обожание. – Просто прими и доверься. Это все, что Соколиный Охотник просит от тебя сегодня и во все последующие дни.

Мэгги прислонилась к нему еще теснее, чтобы их бедра чувствовали друг друга.

– Я доверяю тебе, – прошептала она. – И, о Боже, как я тебя люблю!

Глаза Соколиного Охотника засветились от счастья, когда он услышал ее слова, и сердце его запело.

Тем временем старик-воин закончил свое повествование и вошел внутрь вигвама. Все в Мэгги напряглось, она с дрожью последовала за Соколиным Охотником в помещение, ярко освещенное гудящим пламенем в очаге.

Ее глаза в беспокойстве разыскивали своего ребенка и потеплели, когда она увидела ее, уютно лежащую в подбитом мехом мешочке из оленьей кожи, привязанном к краям колыбели. Она с любовью смотрела на свою малышку, желая подойти к ней и избавить ее от предстоящего ритуала.

Она утешала себя тем, что после того, как все будет закончено, ребенок окажется в ее любящих руках. Если понадобится, если ее малышка будет плакать и после ритуала, она будет убаюкивать ее всю ночь.

Прежде, чем она успела сообразить, что происходит, Соколиный Охотник отошел от Мэгги. Она заметила его отсутствие лишь тогда, когда увидела, как он склоняется над ребенком и берет ее из колыбельки. Когда пожилой воин подошел к ребенку с нагретым швейным шилом, Мэгги понадобилось все ее самообладание для того, чтобы не выхватить малышку из рук Соколиного Охотника и не убежать с ней.

Но, помня о заверении Соколиного Охотника, что она может на него положиться, и зная, что это необходимо, если она собирается соединить свою жизнь и жизнь своего ребенка с любимым, Мэгги сжала свои пальцы в кулаки и стала смотреть на шило над ее ребенком. Пожилой воин заговорил.

– Шило символизирует копье, – мрачно сказал он. – Проколотое отверстие – эта рана, капающая кровь, – представляет собой ушные украшения.

Без колебаний он проколол первое ухо, чем вызвал громкий плач ребенка.

Мэгги сделала над собой усилие, чтобы вспомнить слова Соколиного Охотника – чем больше ребенок кричит во время операции, тем это считается лучше, ибо плач означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ее ребенок вырастет здоровым взрослым человеком.

Второе ухо было проколото в сопровождении еще более громкого плача, а затем в дырочки были вставлены смазанные прутики, чтобы ранки оставались открытыми и не пришлось бы повторять процесс прокалывания.

Мэгги была удивлена, когда Соколиный Охотник быстро подошел к ней и положил ей на руки плачущую девочку.

– Теперь она твоя навсегда, – сказал Соколиный Охотник, глядя, как Мэгги крепко обнимает и нежно разговаривает со своей дочерью, что быстро успокоило плач ребенка. Девочка теперь находилась там, где ей и положено было быть: в руках матери.

Мэгги с любовью посмотрела на Соколиного Охотника, изо всех сил стараясь вспомнить, как сказать спасибо на языке арапахо. Когда она заговорила, то слово вспомнилось само собой, как по волшебству.

– Хахоу, – прошептала она. – О, спасибо, спасибо.

Соколиный Охотник кивнул, затем проводил Мэгги из вигвама и через толпу.

Тихий Голос наблюдала, злясь и испытывая душевную боль, так как знала, что ритуал прокалывания ушей приблизил ребенка к Соколиному Охотнику. Это переполняло ее злобой и ревностью, однако, она не могла действовать, повинуясь своим чувствам.

Но она будет действовать, и скоро!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мэгги чувствовала себя на седьмом небе от счастья, потому что с ней, наконец, была ее малышка. Она вошла в вигвам Соколиного Охотника, не в состоянии отвести глаз от своей красивой дочери. Мария Элизабет больше не плакала. Казалось, боль смыла слезы, которые она пролила во время ритуала.

– Иди и посиди с Небесными Глазами возле огня, – сказал Соколиный Охотник, ведя Мэгги под локоть к мягким подушкам из меха.

– Ты настаиваешь на том, чтобы мы звали ее Небесные Глаза? – спросила Мэгги, отведя свой взгляд, встретившись с его глазами. Она не хотела говорить Соколиному Охотнику, что имя Небесные Глаза всегда будет ей напоминать о цвете глаз дочери, которые в свою очередь всегда будут ей напоминать о ее отце!

– Так лучше. Так же, как было лучше для нее покормиться от груди женщины арапахо, – сказал Соколиный Охотник. – Ребенок не был бы никогда принят, если бы он не был вскормлен индейским молоком. Она будет еще легче принята с именем арапахо.

Он помог ей сесть на подушки из меха и покрывал, затем сам сел рядом с ней.

– Соколиный Охотник принял такое решение, потому что он любит тебя, – сказал он нежно. – А не для того, чтобы сделать тебе назло.

Мэгги ласково улыбнулась Соколиному Охотнику.

– Я думаю, что я знаю это, – прошептала она и устроилась поудобнее. – И я не буду больше задавать вопросов по поводу имени моей дочери.

Она вытянула свои ноги и положила на них свою малышку. После того, как Мэгги развернула одеяльце, в которое девочка была завернута, она медленно подвигала своими ножками. Теперь, когда Мэгги возвратили Небесные Глаза, она с гордостью начала ее изучать, как будто впервые. Ее дочь казалась сейчас очень любознательной: ее синие глаза были широко раскрыты и изучающе смотрели на мать.

– Такие крошечные губки и, посмотри – маленький вздернутый носик, – шептала Мэгги, отворачивая последний уголок одеяла.

Ее руки осторожно касались нежных ручек и ножек дочери. Легонько приподняв одну из ее ножек, Мэгги пришла в умиление от того, какая она маленькая. Когда Небесные Глаза тихонько издала звук удовольствия и на ее губах появилась улыбка, сердце Мэгги просто растаяло.

То же самое испытал и Соколиный Охотник.

– Ты слышишь, как она издает звуки радости? – спросил Соколиный Охотник, как бы стремясь доказать Мэгги, что за то время, которое она вынуждена была провести без дочери, девочке никак не навредили.

– Я хочу, чтобы она никогда не была несчастлива или одинока, – тихо сказала Мэгги. – Вместе мы сделаем ее мир прекрасным, ведь так же, Соколиный Охотник?

– Да, прекрасным, – сказал Соколиный Охотник, кивая головой. – В этом несовершенном мире мы сделаем все, чтобы ей не причинили зла.

– Только благодаря тебе это станет возможным, – сказала Мэгги, одарив его нежной улыбкой. – Если бы ты не оказался рядом и не нашел меня, я уверена, что мне пришлось бы рожать одной. Одни бы мы не выжили.

– Помолчи теперь, моя Глаза Пантеры, – сказал Соколиный Охотник, тихонько прикрыв ее рот рукой. – Не думай о том, что могло бы быть. Думай о настоящем. Посмотри на свою дочь. Теперь она с тобой навсегда.

– Навсегда, – повторила Мэгги, снова с гордостью посмотрев на Небесные Глаза. – Это навсегда, дорогая доченька.

– Небесные Глаза изящна, как ее мать, – сказал Соколиный Охотник, обняв Мэгги за талию и, притянув ее к себе, продолжал любоваться ребенком. – Кроме того, она так же красива. Однажды она станет принцессой. Она будет прелестна в одеждах арапахо.

Мэгги прильнула к Соколиному Охотнику, но не улыбалась. Она пристально смотрела на маленькие прутики, которые были вставлены в свежие ранки в ушах ее. дочери.

– Как долго будут заживать ее уши? – спросила она.

– Столько же времени, сколько и ее пуповина, – сказал Соколиный Охотник, погладив своими пальцами крошечный пупок ребенка. От его прикосновения кожа вздрагивала.

– Тогда это будет совсем недолго, – сказала Мэгги, облегченно вздохнув. – В ее уши будут вставлены серьги?

– Очень крошечные, – ответил Соколиный Охотник, кивнув головой, – а с возрастом – большего размера.

Внезапный плач заставил Мэгги снова взглянуть на малышку. Ручки и ножки Небесных Глаз двигались, а лицо покраснело от громкого плача. Мэгги пришла в совершенный восторг от мысли, что наконец-то сможет поднести ребенка к собственной груди.

– Она хочет есть, – сказал Соколиный Охотник, наклонившись и взяв Небесные Глаза себе на руки.

Он держал Небесные Глаза, покачивая и ожидая, пока Мэгги приспустит свое платье, чтобы высвободить грудь. Это доставило Соколиному Охотнику большое удовольствие. Он пристроил маленькие губки возле груди своей женщины. Руки Мэгги приняли дочь у Соколиного Охотника.

Слезы выступили на глазах Мэгги, когда Небесные Глаза стала довольно сосать грудь, держась за нее своими крошечными пальчиками. Мэгги улыбнулась Соколиному Охотнику, услышав, как ее дочь начала издавать тихие мяукающие звуки, высказывая тем самым свое удовольствие.

– Теперь я чувствую полное удовлетворение, дорогой, – прошептала Мэгги. – Теперь моя душа успокоилась.