Габи Хауптманн - Горсть мужества

Шестьдесят лет – это совсем не возраст! Именно так решил Гюнтер в самый разгар празднования своего юбилея, исподволь наблюдая за своим другом и ровесником Клаусом. Тот танцевал с Региной, крепко прижимая ее к себе. Еще сегодня утром все было как обычно. Просто Гюнтер стал еще на год старше, ничего больше. То есть почти ничего. Потому что когда он спускался к завтраку, ему в глаза бросился приготовленный к юбилею огромный торт с кремовой надписью «60» на слое шоколада. Что-то неприятно кольнуло в сердце, настроение сразу упало, но в этот момент еще ничего не было решено, даже мысли что-то изменить не возникало. Однако сейчас, после того как уже шестьдесят раз прозвучали избитые слова типа «сердечно поздравляем с юбилеем» или «добро пожаловать в клуб ветеранов, старик», Гюнтеру стало вполне ясно: он не будет играть по этим правилам, а найдет собственный выход. И в тот самый момент, когда он размышлял, чему посвятить себя, какое новое хобби придумать, ему и бросилась в глаза эта парочка. Внезапно решение пришло само собой: ему срочно нужна новая жена!

Мысль пронзила Гюнтера словно молния. От волнения он даже прикрыл глаза. Сердце бешено забилось в груди.

Клаус, смеясь, крикнул ему:

– Эй, Гюнтер, что с тобой? Ты застыл как экспонат музея восковых фигур!

Гюнтер очнулся от раздумий и кивнул другу:

– Мне кое-что пришло в голову. Я должен срочно задать тебе один вопрос!

– У человека в голове только работа! – Клаус удрученно покачал головой, а его партнерша заразительно рассмеялась.

«Мне надо спросить у него, как это ему удалось все провернуть с Региной», – подумал Гюнтер и направился к буфету, поглощенный своей идеей. Еще не стерся в памяти скандал, разразившийся год назад, когда неожиданно для всех Клаус в одночасье расстался с прежней женой и женился на своей секретарше Регине двадцатью шестью годами моложе его. Все были тогда шокированы. Все женщины, входившие в так называемую лигу, решили объявить новой парочке бойкот, лишить их права принимать участие в светских мероприятиях и вообще отлучить от высшего общества. Все тогда были на стороне покинутой и несчастной Моники, брошенной Клаусом ради смазливой Регины. Но прошел всего год… И что теперь? Где эта Моника? И где Регина и Клаус?

Да иначе и не могло быть.

С чувством глубокого удовлетворения Гюнтер налил бокал шампанского и, чокаясь как бы сам с собой, поздравил себя со своим секретным подарком.

Затем взял маленький бутерброд с семгой и обвел взглядом сад, где собрались гости. Конечно, его жена, Марион, как всегда, устроила все безукоризненно. Прекрасный буфет с холодными закусками, превосходный бар, музыка, собственный синтезатор. Повсюду развешаны гирлянды разноцветных лампочек, и так далее и тому подобное. Все, что принято в высшем обществе маленького города во время таких мероприятий.

Гюнтер зевнул. Все такое скучное. Совсем как его жена. Правильная и педантичная. Он взял еще один бутерброд и задумчиво оглядел гостей. Вот та малышка, танцующая с сыном обер-бургомистра неподалеку от Клауса и Регины, пожалуй, как раз его размерчик. Стройненькая, сексапильная, на вид нет еще и тридцати. Наверное, в постели она огонь! Он пристальнее всмотрелся в девушку. Ее безукоризненно сшитое платье подчеркивало каждый изгиб стройной фигуры. Она то и дело смеялась, откидывая назад головку. Гюнтер не мог оторвать взгляд от великолепной груди, то и дело мелькающей в вырезе платья.

Кто-то хлопнул его по плечу, и Гюнтер едва не подавился бутербродом.

– Ну, старина, как ты ощущаешь себя в свои шестьдесят?

Это Манфред, старый друг Гюнтера по совместной работе в партии. Он пытается держаться так, словно сам намного моложе.

– Да почти так же, как и вчера. Может, стал чуть беднее, потому что вы вот-вот разорите меня, если будете так много пить!

Манфред захохотал и, словно в подтверждение только что сказанных слов, залпом опустошил пивную кружку.

– Ты это серьезно? – утирая пену с губ, спросил он и сделал жест в сторону нового, недавно построенного особняка стоимостью в три с половиной миллиона.

Уже стемнело. Погода стояла словно по заказу, хоть накануне и передавали, что будет гроза: Марион удовлетворенно обвела взглядом сад и гостей. Ландшафтный дизайнер, оформлявший сад, сдержал слово. Все подобрано и устроено на самом высоком уровне. Марион глубоко вздохнула. Кажется, все довольны. Развлекаются по полной программе: кто-то танцует, кто-то угощается в буфете или за расставленными в саду столиками. Марион радостно улыбнулась. Она организовала все, как всегда, блестяще и может гордиться собой. И Гюнтером, конечно! Марион поискала глазами супруга. Он стоял рядом с Манфредом. Марион послала мужу воздушный поцелуй. Сегодня ему – шестьдесят. Они женаты тридцать пять лет. Сколько всего было в их совместной жизни! Все время рядом. Гюнтер поднимал свое дело, она была его опорой и тылом. Придавала ему сил и уверенности в себе. Теперь они достигли всего. Пора насладиться заработанным и построенным. Чувство удовлетворения переполняло ее. Она выбрала верный жизненный путь, у нее отличный, уважаемый всеми муж, он любит ее и всегда был верен ей – что еще желать женщине?

Линда все еще танцевала, хотя музыка не слишком нравилась ей. Но лучше уж танцевать какой-нибудь фокстрот, чем стоять с бокалом шампанского и слушать бессмысленную болтовню гостей. Чувствуя на себе взгляды собравшихся, Линда замечала все, что происходило в саду. И оценивающий взгляд Гюнтера не ускользнул от ее внимания. Но это не раздражало ее. Скорее наоборот. «Чего может хотеть этот старый тюфяк?» – подумала она и еще крепче обвила руками шею своего партнера.

Ощутив это, Дирк потянулся к ее губам. Он собирался сделать предложение Линде уже этим летом. Сделать не так, как принято сейчас, на бегу, а в старинных традициях. Он повезет ее куда-нибудь на природу, к берегу реки, поставит там стол, накрытый белой скатертью до земли. На столе будут ведерко с шампанским, два хрустальных бокала, серебряный подсвечник с горящими свечами и огромный букет красных роз. А он в своем белом костюме упадет перед Линдой на колени, будет читать ей стихи и попросит стать его женой. А потом они будут любить друг друга прямо там, на траве… Хотя нет, ни в коем случае, Дирк не позволит себе этого. Он должен быть настоящим мужчиной, всегда готовым сделать для любимой женщины все, что она пожелает. В порыве нежности Дирк прижал Линду к себе, нежно поцеловал ее, сбившись при этом с такта и наступив девушке на ногу. Линда рассмеялась, встретилась с взглядом Гюнтера и дерзко посмотрела на него: «Завидуй, старик, я так молода, у меня впереди вся жизнь, я еще могу веселиться как хочу».

* * *

Марион пригласила на юбилей Гюнтера ровно шестьдесят гостей. И ровно шестьдесят человек пришли поздравить ее мужа. Никто не посмел ни отказаться от приглашения, ни привести с собой кого-то, кто не был приглашен. Все знали, что Марион всегда разрабатывала стратегию проведения праздников и относилась к этому весьма серьезно. Иногда она сама посмеивалась над собой, но по-другому не могла. Марион родом из старинной прусской семьи, ее отец и дед посвятили жизнь военной карьере и достигли высоких постов, заслужили множество наград. Они всегда являли собой образец дисциплины, целеустремленности и порядка. Марион, единственный ребенок в семье, к сожалению, появилась на свет девочкой. Это очень огорчало предков, но порядок и дисциплина, царившие в доме, приучили ее относиться к жизни по-особому: уметь ставить цели и добиваться их. Ее умению планировать жизнь могли бы позавидовать стратеги генерального штаба!

Гюнтер завел беседу со своим новым соседом, и Манфред удалился в сторону дома. Тоже мне. Он стал довольно чванлив. Но тем не менее… Манфред не мог не признать, что во многих отношениях Гюнтер на голову выше его. Зависть, черная зависть. Манфред вообще-то всегда хорошо относился к своему другу. Долгие годы они вместе работали в местном совете, пока Гюнтеру не пришлось из-за недостатка времени оставить общественную работу. В эти годы они постоянно подыгрывали друг другу, занимаясь спекуляциями на фондовом рынке. Но когда последние сделки Гюнтера оказались едва ли не убыточными, Манфред заметил, что с каким-то злорадством радуется неудачам старого друга. Когда Гюнтер, сразу после объединения, решил за счет инвестиций удвоить продажи своей строительной техники на Востоке, все, в том числе и Манфред, были уверены и даже с каким-то упоением ждали, что это предприятие потерпит крах. Но Гюнтер оказался прозорливее. Прежде всего, в том, что касалось техники для ведения проходческих и подземных работ. В новых землях она была весьма востребована. Что ж, Гюнтер достоин того, чего достиг, подумал Манфред и усилием воли попытался подавить чувство зависти.

Гюнтер Шмидт не получил какого-то особого образования, но природа наделила его выдержкой, волей и проницательностью. Долгое время фраза «Learning hy doing»[1] оставалась единственным английским выражением, известным ему. Но он, ребенок военных лет, был наделен от природы хитростью, даже скорее крестьянской расчетливостью; в сочетании с острым умом и способностью не поддаваться эмоциям это заменило Гюнтеру недостаток образования.

Его идеалами на протяжении всей жизни оставались деньги и власть – лояльным же он мог быть только по отношению к себе. Гюнтер не чувствовал себя обязанным ни государству, ни своей семье. Он сделал себя сам. И только то, что позволяет ему двигаться к деньгам и власти, для него важно и нужно.