– Вольно! – дала команду Зиночка и звонко рассмеялась. – С вами не соскучишься, Михаил Григорьевич.

– Так незачем скучать, Зиночка, Новый год на носу, – радостно произнес Станский, отодвигая стул и выходя из-за стола. – Засиделись мы у вас. Спасибо, что не прогнали. С наступающим вас, здоровья, счастья.

Никитин двинулся вслед за Станским, покачивая головой и глядя во все глаза на преобразившегося в один момент коллегу. Сияющий, словно надраенный до блеска гривенник, он был похож на двадцатилетнего юнца, решившего приударить за хорошенькой библиотекаршей.

Шумно простившись, они вышли из библиотеки, а Анатолий повернулся к окну и замер. Никаких конкретных мыслей у него в голове не было, одна пустота и ощущение чего-то неуловимого, упущенного и непоправимого одновременно.

За окном продолжал идти снег, сыпля мелкими секущими горстками манки, распадавшейся в пыль и оседавшей на чуть принакрытую землю. По дороге пробегали машины, волоча за собой, словно легкий шлейф платья, длинные перекрученные веревки снежных полосок. По обочинам проезжей части возвышались грязные ледяные наросты, подтаявшие во время прошедшей оттепели и взирающие с укором на мир пустыми глазницами. Серый воздух был неподвижен и угрюм, а провалившееся бесцветное небо давило на город, грозя поглотить его своим безмолвием.

На большом старом тополе сидела ворона. Надсадно каркая, она чуть расставляла крылья и, покачиваясь со стороны на сторону, вытягивалась в струнку. Глаза вороны были похожи на две черные блестящие бусины, слепые и остекленелые, посверкивающие неживым пластмассовым блеском. Анатолий, прижавшись лбом к холодному стеклу, видел, как веселилась эта злая тварь, пританцовывая на ветке и истошно хохоча ему прямо в лицо.

Закрыв уши ладонями, он попытался не слушать этого рвущего на части смеха, но карканье отдавалось эхом в его воспаленном сознании, проникая глубоко внутрь и терзая каждую клеточку тела.

Вдруг ворона подпрыгнула на ветке и, широко раскидав в стороны драные черные крылья, рывками поднялась в воздух и скрылась из виду, но карканье не утихло. Отдаваясь частыми толчками, оно исступленно билось в грудной клетке Анатолия, сотрясая его тело с ног до головы. Ударяясь о позвоночник, оно снова попадало в голову и с ломким хрустом падало вниз, к самому полу. Звуки были непонятными, хриплыми и надломленными, казалось, доносящимися не извне, а рождавшимися внутри него. Опустив ладони, он на мгновение прислушался и, наконец, понял, что никакого карканья давно нет, а звуки, доводящие его до сумасшествия, – не что иное, как его собственный смех.

* * *

Поперек сладко зевнул и, не открывая глаз, блаженно потянулся. Сегодня было что-то радостное, что-то, чего со сна он сразу припомнить не мог, но на подсознательном уровне помнил и ждал с нетерпением и трепетом. Это «что-то» было настолько замечательным и непередаваемо волшебным, что Сергей не спешил открывать глаза, чтобы окунуться в будничную действительность проблем, а ему хотелось подольше растянуть удовольствие.

Глядя сквозь полуприкрытые ресницы на пробивающиеся через задернутые гардины слабые лучики света, Поперек жмурился и усиленно отдалял момент, когда придется совершать какие-то телодвижения – умываться, заправлять кровать и приводить себя в порядок. Ослабев каждой клеточкой тела, он напоминал большой переваренный пельмень, распухший, изнывающий под тяжестью набранной воды и выпускающий в кастрюльку мелкие круглые капельки жира. Словно приклеившись к дивану, он буквально разлагался от лени на мельчайшие составляющие, цепляясь за последние остатки сна и не желая вылезать из томительно-очаровательного состояния ничегонеделанья.

Мать гремела кастрюлями на кухне, открывала и закрывала кран с водой; на сковороде что-то отчаянно шкваркало, а по всему дому разносился запах жареного лука. По-прежнему не открывая глаз, Поперек свернулся колесом, разминая затекшие от долгого лежания мышцы спины. От сильного напряжения в спине появилась боль, но она была не резкая, скорее даже приятная, и Серега постарался развернуть плечи таким образом, чтобы снять усталость не только с позвоночника, но и с лопаток. Хрустнув чем-то внутри, он безоблачно улыбнулся и, наконец, открыл глаза.

В комнате было темно. На видике горели зеленоватые циферки, показывающие время, но зрение у Сереги было неважнецкое, поэтому, сколько он ни напрягал свои подслеповатые глаза, разобрать, который час, ему не удалось. По звону посуды на кухне Сергей понял, что мать ставит на плиту чайник, а значит, сейчас около половины девятого или девять.

Сон потихоньку покидал его сознание, уступая место реальности, вспомнив о которой, он снова улыбнулся. Сегодня был не простой день. Кроме кануна Нового года, он нес еще одно замечательное событие, лучше сказать, даже не событие, а удачу, редкостную удачу. Свалилась она на Сергея нежданно-негаданно и оттого была вдвойне желанна и необыкновенна.

Заключалась она в том, что глупый мальчик по имени Володя должен был к сегодняшнему дню разыскать и, кровь из носа, доставить к нему тридцать тысяч, что висели на нем в качестве долга хозяину ларька Шамилю. Конечно, это была не половина, а вся сумма целиком, но глупому желторотику об этом знать не полагалось.

Объясняя нестыковку в деньгах Шамилю, Поперек объяснил, что за воровство с этого наглеца Нестерова стоит снять сумму вдвое больше пропавшей, в качестве, так сказать, компенсации и науки на будущее. Лишний же тридцатник Сергей предложил располовинить, но Шамиль отказался, заявив, что его эти делишки не касаются и что ни в какую грязь он лезть не намерен. Ему, Шамилю, все равно, кто вернет пропавшие деньги, но, если к Новому году это сделано не будет, они пожалеют об этом оба.

Получив, таким образом, добро от своего начальника, Поперек возрадовался, сообразив, что прибыль, на которую он рассчитывал, по счастливому стечению обстоятельств, удвоится сама по себе, без дополнительных усилий с его стороны. Изъятый из палатки тридцатничек лежал у Сереги в надежном месте, целенький и невредименький, завернутый в полиэтиленовый пакетик, дожидаясь своего часа, когда наступит очередь возвратиться назад в папочкину кассу.

Те тысячи, которые сегодня должен припереть этот недоделок Нестеров, ни с того ни с сего возомнивший себя его другом, Поперек решил потратить на благие цели, потому как деньги, упавшие с неба, нужно непременно тратить немедленно, чуть ли не в тот же день, а то как пришли, так и уйдут, это известно каждому.

Нежась под пуховым одеялом, Серега мечтательно распределял предстоящую «получку». Часть денег, тысяч шесть-семь, он положит в банк на черный день, потому что мужик без заначки, что велосипед без колес. Остальные деньги он решил истратить как можно скорее, еще в этом году, но сделать это необходимо с умом.

Во-первых, матери нужна новая шубейка или зимняя куртка. Хватит ей ходить в старых дырах, семью позорить, чай, мужчина в доме, позаботиться о ней есть кому, так что нечего заплатками сверкать, двадцать первый век на дворе, а она все побирается, копейки считает. По представлениям Сереги, на одежку для матери он должен был поистратиться прилично, тысяч пять-шесть выложить придется, а то и поболе будет, но жаться он не собирался: мать одна.

Потом, на Мичуринском у него жила старая бабка, мать неизвестно куда сгинувшего много лет назад отца, которая прикрывала его всю сознательную жизнь, независимо от того, прав он был или нет. Иногда доходило до смешного: сняв с автомобиля приемник или обув с братвой очередной торговый киоск, он приходил к ней под самое утро, уставший и счастливый, полностью удовлетворивший свою потребность в адреналине и разбогатевший в одночасье. Засыпая крепким сном, он был уверен в бабке, как в самом себе и даже больше, зная, что под любой присягой она подтвердит, что весь вечер напролет любимый внучок был с ней, закутывая замерзшую бабушку в теплый плед и читая статьи из любимой газеты старушки.

Никогда никакой выгоды бабка с этого не имела, она просто любила Серегу и, как умела, заботилась о нем, прикрывая его от неприятностей. Справедливости ради нужно, чтобы хоть раз в жизни бабке, повезло.

Прикидывая, чем можно порадовать старушку, Серега подумал, что лучше всего будет, если в ее доме появится настоящий цветной телевизор, а древний, полуразвалившийся черно-белый «Рекорд», доживавший свой век на трех колченогих подпорках, он собственными руками отнесет на ближайшую помойку, которая плачет по этой доисторической развалюхе уже лет двадцать. Конечно, на большой телевизор денег не наскрести, но зачем старой бабке огромный экран? Ей и маленького хватит, все равно любой ныне существующий аппарат больше того, который стоит у нее в углу и молит о пощаде. С новогодними скидками это выльется в пятерик, не больше.

Подсчитав сумму всех будущих покупок, он вывел, что из тридцатника у него должно остаться тысяч тринадцать, а с вычетом долгов, накопившихся за длительное время безденежья, – семь-восемь, но и это приличные деньги, которые он мог тратить на себя с чистой душой.

То, что благими намерениями дорога в ад вымощена, знает каждый, но редко кому приходит в голову примерить это одеяние на себя. Планируя покупку щедрых даров, Поперек не учел, что свое счастье он решил выстроить на несчастье другого. Сказать, чтобы он был злым по натуре, нельзя, но такая элементарная мысль просто не пришла ему в голову, вот и все.

Даже если бы вдруг ему захотелось задуматься над подобным вопросом, он вряд ли бы поступил иначе. В своих несчастьях этот Нестеров виноват сам, и винить в сложившейся ситуации кого-то постороннего просто глупо. Видимо, мальчик вырос в тепличных условиях, так и не поняв, что в борьбе за существование выживает сильнейший. Кого винить в том, что у юнца не работают мозги и полностью отсутствует инстинкт самосохранения? Только его и надо винить, да еще его непутевых родителей, не сумевших за полтора десятка лет вложить ему в голову эту простую истину.