– Если бы речь шла об обычном ребенке, я бы даже не стала заводить разговор, но поймите, что нельзя всех причесывать под одну гребенку. Вы же взрослый человек, – выказывая крайнее удивление, округлила глаза она, – почему я должна объяснять вам такие элементарные вещи?

– Что вы называете элементарными вещами? – поинтересовалась Светлана.

– Вы хотите, чтобы я высказалась в открытую? – изумилась Мальцева.

– Я была бы вам крайне признательна, если бы вы указали мне причину столь лояльного подхода конкретно к этому ребенку. Из девяти оценок, полученных им за триместр, у него семь двоек и две единицы, и меня удивляет ваша просьба «наскрести как-нибудь» троечку.

– Светлана Николаевна, дорогая, не стоит так кипятиться, честное слово, – миролюбиво проговорила Юлия Олеговна. – Скорее всего вам просто неизвестны причины, вынуждающие нас так сентиментальничать с этим ребенком. Я понимаю ваше негодование, мало того, я согласна с вами, что Кондратьев не просто нестарателен или глуп, он невоспитан, хамоват и неприятен как личность, а не только как ученик, но войдите и в наше положение. Мать этого мальчика работает в поликлинике, через которую проходят почти все учителя нашей школы. – Увидев, что Нестерова собралась возражать, Мальцева вскинула на нее свои темно-серые глаза и зачастила: – Не все, конечно, но многие, очень многие из нас пользуются ее услугами, и, что греха таить, услугами не всегда официальными. Скажите, милая, кто из нас не брал хотя бы раз в жизни липовый больничный или не выкупал путевку в какой-нибудь профилакторий за сущие копейки? Это жизнь, без этого не обойтись.

Мальцева скрестила кисти рук и с удовольствием хрустнула суставами. Ее удлиненное смуглое лицо с тонкими, словно ниточка, бровями приняло страдальческое выражение. Коротко постриженные непослушные колечки темных крашеных волос упали ей на лоб. Привычным жестом она откинула волосы и многозначительно улыбнулась.

– Потом, у Глеба есть отец, и не просто отец, а ой-ой-ой какой отец. – При последних словах она показала глазами куда-то наверх. Посмотрев на Светлану, она пружиняще качнула головой и, слегка выставив вперед нижнюю губу, откинулась назад. При этом ее подбородок утонул в многочисленных складках кожи, сползающих чуть ли не от самых ушей и заканчивающихся на груди. – Представляете, какой будет скандал, если сын такого человека получит двойку в триместре?

– Чей бы он ни был сын и где бы ни работали его родители, но сорок ошибок на лист – это просто нонсенс, – категорично отрезала Светлана.

– Милая моя, – сладко пропела Мальцева. – Мне очень жаль, что вы не слышите того, о чем я говорю. Этот мальчик – исчадие ада, и всем он нам стоит поперек горла, но другие учителя смогли найти в себе силы пойти на компромисс, руководствуясь всеобщим благом, и только вы продолжаете портить окружающим нервы. Если вы не хотите меня понять, придется нам разговаривать иначе.

Светлана стояла в кабинете завуча на третьем этаже, а за плотно прикрытой дверью бушевало многоголосое море перемены. Вопя что есть силы, детишки летели по коридору со скоростью выпущенного ядра и не без помощи сердобольных одноклассников стыковались со всем, что попадалось по пути. Получив нужное ускорение, ученики сталкивались с любым предметом, независимо от того, был ли это твердый мрамор подоконников, деревянная поверхность дверей или учитель. Неожиданно наскакивая друг на друга со спины, они падали на рыжую поверхность недавно отциклеванного паркета, увлекая за собой товарищей, а стоящие рядом почитали за великую удачу и редкостное везение запрыгнуть на всю эту кучу малу сверху.

В кабинете завуча было тише, чем в коридоре, толстая дверь гасила звуки, издаваемые резвящимися ребятишками. Светлана смотрела на завуча и слышала, как, словно во время прибоя, дверь ходила из стороны в сторону, подталкиваемая, будто тараном, с другой стороны.

На Светлане был строгий английский костюм, ладно облегавший ее стройную фигуру. Из-под белого воротничка безупречно отглаженной рубашки был виден тонкий вишневый шейный платок, завязанный оригинальным узлом. В тон платку на ногти был наложен лак, а на безымянном пальце левой руки было единственное украшение – золотое обручальное кольцо, изрезанное тонкими насечками.

Светлана была среднего роста, но на каблуках она выглядела почти высокой. Шелковистые волосы, заколотые на затылке зажимом, блестели и переливались разными тонами золотого и каштанового, а на челке отливали в рыжину. Глубокий, почти карий цвет темно-янтарных глаз был великолепен, а подкрашенные ресницы словно подчеркивали их изящный разрез. Спину Светлана держала всегда прямо, может быть, благодаря привычке, а может, из-за каблуков, но никто и никогда в школе не видел ее сутулой или сгорбившейся. Подбородок она вскидывала высоко, по мнению завуча, чрезмерно высоко, демонстрируя излишнюю независимость и, как следствие этого, несговорчивость.

Собственно говоря, дело действительно не стоило выеденного яйца, поставить трояк этому недоделку можно было запросто, спросив его пару раз на переменке и перемешав двойки с тройками, и Мальцевой было совершенно непонятно, для какой цели Нестеровой понадобилось мотать нервы себе и окружающим. Одной тройкой больше, одной меньше, ведь никто от этого не только не умрет, но даже и не чихнет, тогда, в самом деле, зачем понадобился весь этот цирк с принципиальностью? Другая бы давно плюнула, а эта уперлась рогом. Что ж, если она ищет себе приключений для дополнительного адреналина, пожалуйста, она получит его в полном объеме.

– Светлана Николаевна, давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны, – мягко начала завуч. – Я не стану вас уговаривать завысить балл Кондратьеву, просто мне хотелось узнать, кто виноват в том, что мальчик идет на двойку? Насколько я знаю, он учится у вас уже не первый год, следовательно, результат вашего ученика напрямую говорит о вашей квалификации… как учителя. – Юлия Олеговна с удовольствием увидела, что лицо Нестеровой дрогнуло. Не желая, чтобы ее перебили, она заговорила чуть громче: – Я ни в коем случае не хочу умалять ваших заслуг перед школой. Из ваших классов вышли прекрасные ученики, защищающие честь школы на уровне района и даже города. Но согласитесь, дыма без огня не бывает, ведь таких, как этот Кондратьев, у вас тоже не двое и не трое, просто почему-то именно в этом случае вы пошли на принцип.

– Таких, как Кондратьев, у меня больше нет, – спокойно возразила Светлана, и в этот момент завуч подумала о том, что ее раздражает в этой выскочке все, не только безукоризненный внешний вид, но и тембр голоса, излишне высокомерный и безапелляционный. Разница в возрасте между женщинами составляла всего десять лет, но рядом с Нестеровой Мальцева чувствовала себя почти старухой.

– Светочка, как известно, у кого-то щи слишком постные, а у кого-то бриллианты слишком мелкие, у каждого свой подход к жизни и свои возможности, речь о пятерке в данном случае не идет, мы говорим только о тройке, так что перепрыгивать через голову вас никто не просит.

– Но сорок ошибок на лист – это не тройка, – упрямо возразила Светлана. – Если бы он занялся предметом хоть самую малость, я сама бы с чистой душой поставила ему эту тройку, но он ничего не хочет. Мало того, что он не занимается, чувствуя свою безнаказанность, он хамит на уроках, ставя меня в неудобное положение перед всеми остальными учениками.

– Это, милая, ваши проблемы, – усмехнулась завуч. – Мы, учителя, должны не только нести детям искру знаний, мы должны быть еще и педагогами, а какой же вы педагог, если не можете навести дисциплину на своем собственном уроке? Я вижу, дела у вас обстоят из рук вон плохо, – с приторным сожалением проговорила она. – Дисциплина на ваших уроках хромает, успеваемость падает, уже дошло до того, что дети стали скатываться на двойки. Как же так получается, Светлана Николаевна? – И Мальцева страдальчески сдвинула брови.

– Вы хотите обвинить меня в том, что ребенок, не желающий взять в руки книгу, скатился на двойку из-за меня, я правильно вас поняла? – спросила Светлана, и глаза ее от удивления стали еще темнее.

– Вовсе нет, – отрицательно покачала головой Мальцева. – Я хочу сказать, что, видимо, семейные обстоятельства, – она кинула короткий взгляд на левую руку Светланы, – и внутреннее переутомление привели вас на грань определенного состояния, которое можно назвать творческим кризисом. Такое с учителями бывает, – успокоила она. – Как старший товарищ и ваш непосредственный руководитель, я просто обязана протянуть вам руку помощи в трудную минуту. С завтрашнего дня к вам на каждый урок будет приходить кто-то из руководства, кто мог бы, основываясь на своем богатом опыте, дать вам ценный совет. Я думаю, в нашей школе достаточно людей, кто согласится помочь вам. Я уверена, что проблема сойдет на нет и вскоре исчезнет окончательно, но для этого, несомненно, требуется время и терпение.

Улыбка Мальцевой стала благосклонно сентиментальной, глаза подернулись дымкой нежности и понимания, а ресницы часто заморгали, пытаясь выжать из глубоких недр что-то похожее на влагу.

– Если я правильно поняла ваши слова, Юлия Олеговна, то у меня есть альтернатива: либо не упрямиться и выставить тройку этому паршивцу Кондратьеву, либо погрязнуть в ежедневных проверках со стороны администрации? – Светлана подняла голову, и завуч увидела, что в ее глазах появился нехороший металлический блеск.

Этот блеск Мальцева не любила, да что там говорить, просто ненавидела, поэтому, вскинув голову как можно выше и почти распрямив свои бесчисленные складки, она довольно холодно произнесла:

– Вы можете трактовать мои слова так, как вам будет угодно, Светлана Николаевна. Все, что я хотела вам сказать, я сказала и добавить мне к этому больше нечего.

– Если вам добавить нечего, то добавлю я, – неожиданно для Мальцевой произнесла Нестерова. – Я не намерена терпеть хамство по отношению к себе ни в каком проявлении и ни от кого, тем более от мелкого зазнавшегося пакостника, ничего из себя не представляющего. Мне ровным счетом все равно, кто у него родители и чем они так дороги нашей школе. Если вам угодно, можете приходить ко мне на каждый урок, это ваше право, но заставить меня нарисовать тройку хаму и бездельнику не в состоянии даже вы.