Красивая, царственно неприступная и спокойная, она была настолько хороша, что у Анатолия слегка закружилась голова и перехватило дыхание. Не отрывая от нее глаз, он шагнул навстречу и остановился напротив.

– Как живешь? – Его вопрос прозвучал по-детски глупо и беззащитно, и Анатолий подумал о том, что, наверное, он выглядит нелепо и смешно.

– Я живу лучше всех, – ответила Светлана, всматриваясь в знакомые черты и пытаясь понять, что же такого было в этом человеке, которого она любила и который заставил ее пройти через боль незаслуженной обиды.

– А я вот… – Он кивнул на стоящую рядом Оксану и натужно повел головой, словно пытаясь освободиться от душившего воротничка. – Я женился.

– Поздравляю, – тихо проговорила Светлана, – от знакомых интонаций ее голоса Анатолию стало больно и сладко одновременно. Почувствовав знакомый аромат терпких духов, ему вдруг захотелось прижаться к ее волосам, коснуться ладонью ее плеча.

– Светлячок, знаешь… – начал он и заметил, как в ее глазах что-то мелькнуло. – Мы все иногда совершаем много такого, о чем…

– Надо же, Толечек, – вдруг над самым его ухом прозвучал резкий голос Ксюхи, – мы здесь столько переминаемся с ноги на ногу, а ты еще не познакомил меня с моей второй мамой! – Ксюха шагнула к Анатолию и, взяв его под руку, преувеличенно почтительно кивнула Светлане: – Надо же, не знала; что вместе с замужеством я приобрету столько родственников в нагрузку. Когда мы с тобой познакомились, Толечек, ты вел себя как круглый сирота.

– Зато ты тщательно скрывала, что круглая дура! – зло оборвал ее он и, ухватив за руку, попытался оттащить в сторону. – Что за цирк ты здесь устроила? Какого черта ты позоришь меня перед всеми родственниками?

Ухватив Ксюху за запястье, Анатолий с силой потянул ее на себя, но, злобно сверкая глазами, Бубнова сумела выскользнуть из железной хватки мужа. Оттолкнув его локтем, она сделала несколько стремительных шагов к Светлане и, остановившись перед ней, смерила презрительным взглядом свою предшественницу с ног до головы.

– Ух ты! – громко, по-деревенски, на весь зал завопила она. – И правда ворона: ни кожи ни рожи! И как тебя, Толечек, угораздило возле этой вешалки двадцать пять лет прокрутиться?

Широко раскрыв глаза, Анатолий застыл с разинутым ртом. То, что Ксюха может быть резкой, он знал, но что она способна на подобное беспардонное хамство – даже не догадывался. От стыда он готов был провалиться сквозь землю. Покрытое алыми пятнами лицо пылало, кончики ушей горели огнем, Анатолий чувствовал себя так, будто его окатили крутым кипятком.

– Не смей, слышишь! – хрипло выдавил он, и его лицо перекосилось от злобы.

– Что, правда глаза колет? – закусила удила Ксюха. В наступившей тишине она подошла к Светлане совсем близко, и растерявшаяся от ее хамской напористости толпа машинально отступила, оставив двух женщин как бы в центре пустого круга.

Встав напротив бывшей жены Анатолия, Оксана надменно подняла подбородок и смерила не представляющую уже опасности конкурентку уничижительным взглядом.

– Что, курица, упустила свой сладкий кусочек, а теперь локти кусаешь? – Нахально вперившись в лицо побледневшей Светланы, она громко засмеялась.

Переливы Ксюхиного смеха истеричным эхом раскатились в мраморной торжественности парадного зала, отскакивая от зеркал и подсвечников. Сталкиваясь, ударяясь горошинами звонких, словно хрусталь, перекатов, они разбивались, ломая гулкую тишину, распадались битыми осколками жалящих, злых отголосков.

Взглянув в помертвевшее лицо своей бывшей жены, Анатолий не столько увидел, сколько почувствовал, что грань обратного отсчета сломана, и от полыхнувших гневом глаз Светланы ему стало страшно. Из своего долгого семейного опыта он вынес то, чего просто физически не могла знать зарвавшаяся от собственной наглости Ксюха: вывести Светлану из себя было чрезвычайно трудно, но когда такой момент наступал, она становилась неуправляемой, и горе было всякому, кто попадался ей под руку.

– Кусок, говоришь? – сузив зрачки, резанула она. – Что кусок – твоя правда, а вот кусок чего – разберешься позже. Подбирать с чужого стола объедки – невелика заслуга, на помойке и собака еду найдет.

Со стороны приглашенных послышались смешки.

– Что ж ты с ним двадцать пять лет жила, если знала, что он объедок? – сверля глазами Светлану и не обращая на ошалевшего Анатолия никакого внимания, ядовито прошипела Ксюха.

– Двадцать пять лет назад он еще не был секонд-хендом, – метнув взгляд в красного, словно вареный рак, Анатолия, уверенно подцепила Светлана.

– Да он на секонд-хенд и в пятьдесят не тянет! – взвизгнула, словно ужаленная, Бубнова.

– В сорок восемь, – машинально поправил Анатолий, но на его слова никто не обратил внимания.

– А вот тебе меньше шестидесяти не да-а-ашь, – сцепив зубы, скривилась Оксана. – Старая завистливая метелка! Думаешь, непонятно, для чего ты воротником до горла замоталась? Да у тебя уже смотреть не на что, одни морщины! Что, мясо второго сорта, скажи, я не права?

– Дура!!! – побагровев, взревел Анатолий. – Замолчи сию же минуту! – Кулаки его сжались, а в глазах промелькнуло безумное выражение.

Таким Ксюха не видела Анатолия еще никогда. Глаза его метали искры, на щеках горели два малиновых пятна, ноздри расширились, а губы сложились в узкую полоску. Брови, углом сошедшиеся на переносице, словно барометр перед бурей, не предвещали ничего хорошего.

– Я что, не так сказала?! – сверкнув исподлобья глазами, переспросила она. – Ты же сам говорил, что она хуже скисшей простокваши, не то, что я – красивая и молодая!

– На что ты позарился, Нестеров, на это?

Никто не успел даже моргнуть, как Светлана протянула вперед руку и одним рывком сорвала с ненавистной кривляки державшийся на честном слове хрустящий декольтированный корсет. Вырвавшись из основы, лаковый атласный треугольник лопнул и повис у пояса жалкими угловатыми лоскутами. На едином дыхании весь зал ахнул.

Взвизгнув, Бубнова ухватилась за висевшие у талии остатки былой роскоши и, прижав к себе ткань обеими руками, не выдержав, заревела. Темные полоски растекшейся туши ползли по ее щекам злыми жгучими змейками, покрывая белки глаз частой розовой сеткой. Одной рукой она пыталась удержать разваливавшееся архитектурное сооружение на груди, другой – справиться с поплывшей тушью, резавшей глаза и застилавшей все вокруг, но душившая ее обида была настолько сильна, что справиться с безостановочным потоком льющихся слез было не в ее силах.

Обернувшись к обалдевшему Анатолию, Светлана сделала шаг по направлению к нему и, не долго думая, залепила тяжелую увесистую пощечину.

– Это тебе за простоквашу, – звонко пояснила она, – чтобы с молодой и красивой жизнь медом не казалась.

– Ты сошла с ума! – схватившись ладонью за горящую щеку, пробормотал он. Разгоряченная, со сверкающими глазами, Светлана была настолько хороша, что внутри Анатолия что-то екнуло и разлилось по всему телу. Жарко забившись, сердце его со стуком ударилось о землю, и голову залила одуряющая волна слепого восторга.

– В зал приглашаются Грачевы! – голос администратора прозвучал торжественно и приторно-слащаво, сразу разделив стоявшую публику на два потока. Обогнув с двух сторон островок, где остались Ксюха и Анатолий, приглашенные устремились в церемониальный зал, и фойе моментально опустело. Анатолий смотрел вслед удаляющимся до тех пор, пока парадные двери не закрылись, отрезая его от всех тех, кто неожиданно для него самого вдруг стал ему дорог и важен.

– Толя! – с обидой хлюпнула покрасневшим носиком Ксюша, и огромные черные глаза ее вновь наполнились слезами. – Я люблю тебя, а они все… смотрели на меня… так!… – Она покрутила из стороны в сторону своей точеной шейкой и с рыданием наклонила голову.

– Ладно! – негромко проговорил Анатолий. Он чувствовал себя в какой-то степени виноватым перед этой девочкой, у которой самый главный праздник в жизни оказался омраченным. – Не надо, Ксю. Пойдем к машине.

* * *

Катька сидела перед зеркалом и с некоторой долей недоумения созерцала свое отражение. Беспорядочно торчащие рыжие клоки волос больше напоминали искусственный мех медвежонка, лет пятнадцать-двадцать валявшегося в необъятных недрах старого дивана. Боевая раскраска индейца, которую Катерина не удосужилась снять на ночь, растеклась, склеивая насмерть и так не желавшие открываться со сна глаза. Убирая тампонами тушь, она подумала о том, что напоминает сама себе дворника со скребком, на беду которого за ночь нападала чертова уйма снега. Изображение в зеркале периодически раздваивалось, и тогда Катя клевала носом, засыпая на ходу. Время от времени голова ее клонилась вниз, глаза закрывались, но, взяв себя в руки, она мужественно продолжала приводить свою «фотографию» в порядок.

За ее спиной стоял Володя, глядя на Катерину в зеркале и явно не решаясь ей что-то сказать. Катя видела, как, приготовившись и собравшись с силами, он уже открывал рот, но, вздохнув, закрывал его снова, продолжая скручивать из уголка рубашки тонкий плотный валик. Глаза Володи приняли измученно-страдальческое выражение, губы побледнели, и сам он выглядел затравленным и жалким, похожим на воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.

Катерина видела его мучения, но помочь не спешила. Какого фига, мужик он или нет, или так и будет всю жизнь цепляться за бабьи юбки! Если что-то по делу, пускай говорит, нечего нюни разводить. А если не начнет – значит, не так уж и важно все то, что он хотел сказать.

Взъерошив пятерней нестриженую копну светлых волос, он нахмурился и, напустив на себя для важности серьезный вид, откашлявшись, наконец изрек:

– Като, я хотел с тобой серьезно поговорить.

– Если позиция сзади тебя устраивает, можешь начинать, – ответила она, продолжая наводить марафет перед зеркалом.

– Не могла бы ты уделить мне немного времени и развернуться лицом. Говорить с твоим затылком как-то несподручно, – попросил он, глядя на Катерину в зеркале.