Ларри Макмертри

Город страсти

ГЛАВА 1

Дуэйн сидел в горячей ванне, стреляя в новую собачью конуру из «магнума» 44 калибра. Эта будка в два этажа, сложенная из бревен, видимо, являла собой точную копию форта первых переселенцев. Они с Карлой приобрели ее на выставке-продаже домов в Форт-Уэрте в тот день, когда на них навалилась тоска. В таком жилье свободно могли разместиться несколько датских догов, но пока что оно оставалось необитаемым. Шорти, единственная собака, которую мог терпеть Дуэйн, и близко не подходила к будке.

Всякий раз, когда пуля попадала в конуру, от нее во все стороны разлетались щепки белой древесины. Двор нового особняка Муров совсем недавно был засеян (и за большие деньги) специальной травой, и вот она взошла, но на нее было страшно смотреть. Их дом стоял на узком и длинном скалистом выступе, выходя фасадом в долину, обезображенную нефтяными скважинами, ямами с соленой водой и сетью дорожек, тянущихся от одного нефтяного насоса к другому. Отвесный берег – не самое подходящее место для выращивания бермудской травы, тем не менее под нее было отведено более шести акров. Карла придерживалась того мнения, что, если потратить достаточно много денег, можно достичь всего, чего пожелаешь.

Дуэйн верил в бермудскую траву меньше, чем трава верила сама в себя, но чек все же подписал, точно так же, как он выписал чек и на собачью будку, которая сейчас, казалось, вот-вот должна была вспыхнуть под его прицельным огнем. Некоторое время приобретение совершенно ненужных вещей почти убеждало его в том, что он все еще богатый человек, хотя в конце концов эта уловка перестала работать.

Шорти, отличавшийся характером квинслендского боевого петуха, мигал глазами при каждом выстреле, так как, в отличие от Дуэйна, на нем не было наушников. Собака так любила хозяина, что в течение всего дня не отходила от него ни на шаг, даже рискуя остаться глухой.

У Шорти были глаза пьяницы – отсутствующие и с красноватой поволокой. Джулия с Джеком, одиннадцатилетние двойняшки, кидали в него камни – когда им казалось, что отец их не видит. В этом, надо сказать, они весьма преуспели – но пес, судя по всему, не возражал против ударов – считая, очевидно, это проявлением дружеских чувств.

Карла, красивая и длинноногая жена Дуэйна, вышла из дома с чашкой кофе в руке и направилась через весь двор к пристройке. Весеннее утро выдалось ясным и чистым; она уже успела провести целый час в своем саду, осматривая помидоры, на которые напала порча.

Заметив жену, Дуэйн снял наушники: ее страшно раздражало, если он выслушивал ее жалобы, не снимая их.

– Теперь ты решил разнести в щепки совершенно новую будку, Дуэйн, – сказала она, садясь рядом. – Мне кажется, что я застряла в этой дыре с мужчиной, который медленно, но верно сходит с ума. Как хорошо, что мы отослали наших двойняшек в лагерь.

– Через день-другой их вышвырнут оттуда, – усмехнулся Дуэйн, – по причине кровосмешения или чего-нибудь подобного.

– Не думаю. Это церковный лагерь, – возразила Карла. – Они просто будут молиться за свои юные ужасные души.

Они немного помолчали. Хотя было только семь часов утра, температура в тени уже достигала почти 90 градусов по Фаренгейту.[1]

– От долгого нахождения в горячей ванне можно умереть, – заметила Карла. – Я прочла об этом в «Ю-Эс-Эй тудей».

До них донеслись истошные крики из соседнего дома. Это кричал маленький Майк, второй ребенок Нелли, доставлявший ей немало хлопот. Вскоре к нему присоединился и младший.

– Нелли, наверное, их даже не слышит, – проговорила Карла. – Бегает где-нибудь поблизости.

Нелли в свои девятнадцать лет ушла уже от третьего мужа. Ей нравилось выходить замуж, но для нее все это значило не больше, чем простое рукопожатие.

На Карле была тенниска с девизом на груди, который гласил: САМ ВИНОВАТ, ЧТО ТВОИ ДЕТИ БЕЗОБРАЗНЫ. Он был взят из песни, исполняемой Лореттой Линн и Конвеем Твитти, и каждый раз, когда Карла слышала ее, она не могла удержаться от смеха.

У нее уже скопилось тридцать или сорок теннисок со строками из популярных песен. Услыхав новую песню, в которой, на ее взгляд, была выражена та или иная интересная мысль, она с помощью трафарета наносила соответствующую цитату на рубашку. Время от времени Карла набиралась смелости и меняла что-то в понравившейся строке, но так хитро, что никто в Талиа не обнаруживал подмены.

Дуэйн как-то раз заметил, что ее дети не безобразны.

– У них своя индивидуальность, как у диких собак, но в любом случае нет сомнений, что они красивы, – сказал он.

– Все правильно. Они – в меня, – согласилась Карла. Цвет ее кожи постоянно вызывал зависть у всех женщин, которых она знала. Кожа Карлы имела оттенок топленого молока.

Их сын, Дики, которому исполнился двадцать один год, был выбран самым красивым парнем в средней школе Талиа из числа учеников как начальных, так и старших классов. Нелли на втором году обучения также была признана самой красивой девушкой в школе, но в следующие два года ее прокатили по причине эпидемии зависти среди голосовавших. Джек и Джулия были самыми симпатичными близнецами в Техасе; по крайней мере, так утверждали многие из окружения Карлы. Дики зарабатывал себе на жизнь, приторговывая марихуаной, а Нелли, успевшая за полтора года трижды выскочить замуж, могла в ближайшее время переплюнуть Элизабет Тэйлор по числу разводов в этом возрасте. Но действительно никто не посмел бы отрицать, что ее дети в высшей степени привлекательны внешне.

Карла в свои сорок шесть лет сохранила достаточно оптимизма, чтобы верить почти всему, что пишется на теннисках. Дуэйн же был настроен более скептически. Он начинал без гроша в кармане, затем разбогател, а теперь так быстро терял деньги, что проникся осознанием бренности бытия, имея в банке счет на восемьсот пятьдесят долларов и долги, достигавшие приблизительно двенадцати миллионов. Ситуация, что и говорить, не из приятных.

Дуэйн провернул барабан своего сорок четвертого. У него даже немного заболела рука. Тяжелое оружие резко щелкнуло в его руке – магазин был пуст.

– Знаешь, что я ненавижу больше всего на свете? – спросила Карла.

– Нет, и не собираюсь гадать, – ответил Дуэйн.

– Не бойся, не тебя, – со смехом продолжала она. У нее имелась еще одна тенниска, на которой было выведено: У МЕНЯ ЕСТЬ СЕДЛО, А ГДЕ ЖЕ ЛОШАДЬ? По ее мнению, это была предельно ясная ссылка на самую сексуальную песню Мела Тиллиса «Я найду лошадь, если у тебя отыщется седло». Разумеется, никто в Талиа не улавливал намека. Когда она надевала эту тенниску, дело обычно оборачивалось тем, что мужчины старались продать ей за бешеные деньги лошадей для состязаний на короткие дистанции.

– Больше всего на свете я ненавижу порчу, напавшую на наши помидоры, – уточнила Карла. – Я хочу нанять «мокрую спину»,[2] чтобы он помогал мне в саду.

– Я не понимаю, к чему тебе такой большой сад? – спросил Дуэйн. – Мы не съедим все твои помидоры, даже если будем жевать двадцать четыре часа в сутки.

– Меня воспитали бережливой.

– С какой стати тогда было покупать БМВ? Если ты собралась быть бережливой, могла бы приобрести пикап. БМВ не протянет и недели на этих дорогах.

Их новый дом располагался в пяти милях от города, и вокруг было полно проселочных дорог. Когда они начали строиться, то собирались сами вымостить дорогу, но строительный бум закончился прежде, чем они построили себе жилище, и стало ясно, что грязные проселочные пути в ближайшее время станут для них настоящим бедствием.

Дуэйн возненавидел свой новый дом еще до того, как был заложен фундамент здания. Он готов был бежать отсюда хоть завтра, если бы его не окружала плотным кольцом стена из должников, и потом Карле дом нравился, и она ни за что на свете не согласилась бы продать свое новенькое жилище, на котором еще не успела высохнуть краска.

Он сунул ствол своего сорок четвертого в воду, который благодаря рефракции резко увеличился в размерах. Шорти приблизился к ванной и заглянул в нее. Что бы ни делал Дуэйн – все интересовало собаку. Многое из того, что делали люди, было непонятно псу, но это вовсе не означало, что Шорти не любил наблюдать за происходящим.

– Дуэйн, чего ты суешь оружие в воду?

– Я подумываю, а не отстрелить ли мне мой петушок. Всю жизнь ничего, кроме неприятностей, он мне не причинял.

Карла с невозмутимым видом восприняла эту новость и только почесала свою красивую ногу. Когда-то она решила, что ранние роды помогут сохранить фигуру стройной, а потом уже можно будет с этим завязать. Сразу после появления Нелли она так и поступила, но спустя десять лет почувствовала, что что-то в ее организме пошло не так. Переживая порой всплеск религиозных чувств, она решила, что Бог указывает ей на то, что у них должны появиться близнецы, хотя с медицинской точки зрения это было трудно предположить, да и любовью они с Дуэйном занимались довольно редко.

Но однажды, после того, как десять дней лил дождь и не работали все буровые установки, они занялись любовью, и результатом этого стало появление близнецов. Во время беременности Карла утешала себя тем, что у нее родятся ангелята, совершенные во всех отношениях. С какой стати тогда было Богу посылать ей этих ребят?

Итак, на свет явились близнецы, и как только у Джека прорезался четвертый зуб, он прокусил насквозь ухо сестры. Ангельскую теорию пришлось забраковать. В самом деле, когда они сидели в кабинете неотложной помощи, приводя в порядок ухо Джулии, Карла окончательно распрощалась с мыслями о Провидении.

Джек с Джулией оказались ужасными детьми. Они царапались и кусались, как маленькие звери, стараясь вытолкнуть друг друга из кровати и запихивая в рот один другому мягкие игрушки. Едва у братца и сестрицы окрепли руки, как они начали швырять друг в друга всевозможными предметами. Иногда Карле казалось, что она обречена днями пропадать в кабинетах «скорой помощи». Впрочем, даже там близнецы были верны себе. Однажды Джулия схватила с лотка хирургические ножницы и пырнула брата в ухо.