— Но Тоби сказал, что ты не проявлял никакого интереса к женщинам, с которыми он тебя знакомил.

— Первая женщина, с которой он меня познакомил, жила в маленьком городишке неподалеку от Уорбрука и звалась «немытой МакДональд».

— Немытая? Что за странное прозвище. Звучит, будто она никогда…

— Именно. Она хвасталась, что ни разу в жизни не принимала ванну. Она была очень миленькой, но, когда стала подставлять мне для поцелуя различные части тела, я… одним словом, удовольствия мне это не доставило. Я пытался объяснить это отцу и Тоби, но они сочли, что я слишком разборчив.

— А это правда? Что ты разборчив, я имею в виду.

— Очень. Мне нужно лучшее. Самое лучшее. Он крепче обнял ее, уткнувшись лицом ей в шею.

— Будем спать? — спросил он некоторое время спустя.

Ни кивком головы, ни каким-либо другим знаком Мэдди не показала, что хочет спать, но, когда ‘Ринг опустил ее податливое тело на холодную твердую землю, она удобно устроилась в его объятиях. Спать не хотелось. Она думала о своих отношениях с ‘Рингом. Как недавно они знают друг друга, а кажется, что прошла целая жизнь. Мэдди немного повернулась, чтобы видеть лицо ‘Ринга, и стала смотреть, как отблески пламени играют на его скулах. Потом, думая, что он спит, прикоснулась пальцем к его нижней губе. Он не открывал глаз.

— Ты ведь знаешь, что я начинаю любить тебя, — прошептала она.

— Да.

— Я думаю о тебе почти так же часто, как о музыке.

Ей показалось, что он улыбнулся.

— Мужчины не любят соперников.

Мэдди хотела спросить, как он к ней относится, но боялась услышать ответ. И как только она могла полюбить кого-то, да еще такого мужчину, как ‘Ринг? Мужчину, привыкшего к свободе, не имеющего ничего общего с миром музыки.

— Когда закончится твоя служба в армии?

— В будущем году.

— И что ты будешь делать?

— Вернусь в Уорбрук. Отец нуждается во мне. Мэдди вздохнула. А она поедет в Париж, или в Вену, или в Венецию, в любое место, где будут ждать ее выступлений.

— Доброй ночи, мой капитан. — Мэдди закрыла глаза.

‘Ринг долго смотрел на нее, прежде чем заснуть. Ему казалось вполне естественным лежать рядом с ней, держа ее в объятиях. Он мечтал об этом с того самого момента, как увидел ее впервые. Пусть это еще не полная близость. Он подождет, пока она не будет уверена в своих чувствах к нему так же, как он уверен в своих.

К концу второго дня Мэдди привыкла к тому, что она скована наручником с мужчиной. Они приспособились друг к другу, научились слаженно двигаться, проявляли максимум деликатности в моменты интимного туалета, разговаривали и молчали в зависимости от настроения.

Рассказы ‘Ринга о своей семье пробудили в Мэдди любопытство, и она без конца задавала вопросы о его жизни, об Уорбруке и его обитателях. Он рассказывал невероятные истории о своих кузенах Таггертах, истории о море и о своих предках, ставших в семье своего рода легендами. Используя шнуровку ее корсета, учил завязывать морские узлы, хохотал, когда ее пальцы прочно запутывались в шнуровке, и показывал заново.

У Мэдди не шли из памяти его слова о том, что она всю жизнь была одинока. Теперь она понимала, насколько он прав. Ребенком она не имела друзей. Сестра была слишком занята своим рисованием, семья их жила обособленно. Правда, у Чуткого Уха были сыновья, но они приезжали только летом, а на зиму возвращались к соплеменникам. Отец и его друзья уделяли ей много времени, но общение с ними не могло заменить общения с ровесниками.

Они лежали на мягкой влажной земле у ручья, вытянув скованные руки.

— У меня никогда не было подруги, когда я была девочкой, — сказала Мэдди.

— У меня тоже. Только братья.

Она рассмеялась, но он повернулся к ней с серьезным видом:

— Ты так и не расскажешь мне о себе? Даже о своем отце, этой ходячей добродетели?

Ей очень хотелось это сделать, но она боялась, что, начав говорить, не сможет остановиться и расскажет и о Лорел тоже. Что он тогда предпримет, предсказать было невозможно, запретит выступать, решив, что ей грозит опасность? Запретит продолжать эту поездку? Скажет, что сам обо всем позаботится, в том числе и о Лорел, которую могут убить в схватке?

Они промолчали, и ‘Ринг, помрачнев, отвернулся.

— Прости, — прошептала Мэдди, — я бы рассказала, если бы могла.

— Если бы могла доверять мне, так?

— А ты бы доверился мне, если бы от этого зависела жизнь дорогого тебе человека?

‘Ринг взглянул на нее.

— Да, — просто ответил он.

Она отвернулась, зная, что он говорит правду, чувствуя, что он ответил бы на любой ее вопрос о себе и своей семье.

— Ты ведь такой большой и сильный, ты сможешь помешать мне сделать то, что покажется тебе неправильным.

— Я в состоянии понять, что у женщины, которую я люблю, хватает разума, чтобы принять верное решение, — отпарировал он.

Прежде чем до Мэдди дошел смысл его слов, ‘Ринг встал, потащив ее за собой.

— Вставай, — сердито сказал он, — надо собрать ветки для костра.

— Что… что ты имеешь в виду, говоря о женщине, которую любишь?

— Ты слышала, что я сказал, — проворчал он, подбирая лежащие на земле кору и ветки и пихая их Мэдди в руки.

— Нет, я не расслышала. Тебе стоит повторить это. Я вообще люблю, когда о некоторых вещах мне говорят по многу раз, например, о девственницах или о моих ногах.

Она улыбалась, испытывая приятное чувство легкости.

— Ты ничего не слышишь, когда тебе это удобно, но в то же время ты помнишь любую мелочь, сказанную твоим отцом. Надеюсь, я когда-нибудь встречусь с ним. Тогда я посмотрю на него и скажу: «Мистер Уорт, я…» — Он осекся, уставившись на Мэдди расширившимися глазами. — Уорт? — ‘Ринг еще шире раскрыл глаза, рука с куском коры застыла в воздухе.

— Ну да, это моя фамилия.

Он заговорил, и в голосе его звучало удивление:

— Ты как-то сказала, цитируя свою мать: «Джеффри, тебе надо поехать на Восток и найти учительницу».

— Да, ну и что? — спросила она с невинным видом, хотя прекрасно поняла, куда он клонит.

Он посмотрел на нее с благоговением и голосом, исполненным почтения, спросил:

— Твой отец случайно не Джефферсон Уорт? Тот самый Джефферсон Уорт, автор известных дневников.

Она мило улыбнулась:

— Да.

‘Ринг не мог выговорить ни слова. Джефферсон Уорт был легендарной личностью, не менее известной, чем Джордж Вашингтон и Даниэль Бун. Он и еще несколько человек исследовали большую часть Америки, когда она еще не была Америкой в нынешнем понимании слова. Уорт вел дневник, составлял карты. Его записи были единственным источником сведений о некоторых индейских племенах, полностью вымерших в результате эпидемий и алчности белых. Он описывал животных и их повадки, делал зарисовки неизвестных растений, увиденных им во время путешествия, писал о горячих источниках и горных породах.

— Я прочел его дневники еще мальчишкой, а мои младшие братья до сих пор мечтают быть такими же, как Джефферсон Уорт. Он жив? Он же, должно быть, совсем старик.

— Он жив и здоров, и не такой уж он старик. Не забывай, что его дневники были опубликованы, когда ему было всего тридцать, год спустя после моего рождения. Мама позаботилась о том, чтобы их опубликовали. Отец сложил бы их в коробку и забыл бы про них.

— Подумать только, Джефферсон Уорт.

Мэдди не удержалась, чтобы не уколоть ‘Ринга за его прежние насмешки над ее отцом:

— Ну да. Широкоплечий гигант, таскающий на спине рояли.

— Думаю, он и с этим бы справился. — Взгляд ‘Ринга был устремлен куда-то вдаль. — Помнишь, ты спросила меня, где я научился так бесшумно передвигаться? Читая дневники Джефферсона Уорта. Мои братья и я часто играли, изображая Уорта и его людей. Я всегда был самим Джефферсоном Уортом, брат Джейми — Томасом Армором, а…

— Томасу это понравится.

‘Ринг покачал головой:

— Просто не верится, что все они до сих пор живы и что я сижу здесь с дочерью Джефферсона Уорта. А как звали индейского мальчика? Странное такое имя. Мы всегда спорили до драки, кому быть этим мальчиком.

— Чуткое Ухо.

— Да, верно. Он так сам себя назвал после того, как твой отец свозил его на Восток и ему прооперировали уши.

Мэдди улыбнулась. Она знала эту историю наизусть, будто сама при всем присутствовала.

— Он был глухим, и отец повез его на Восток. После операции он знаками объяснил, что теперь его надо называть Чуткое Ухо. Раньше его звали Глухое Ухо.

‘Ринг тоже улыбался, вспоминая.

— А еще с ними была женщина, верно? Твой отец взял в эти края первую белую женщину. Она должна была делать зарисовки индейцев.

— Да.

— Мой отец купил одну из ее акварелей. На ней изображено племя, о котором я никогда не слышал, но он со своими людьми как-то провел с ними зиму.

— Наверное, это манданы. Спустя два года после того, как она нарисовала эту картину, чуть ли не все они вымерли в результате эпидемии оспы.

‘Ринг ненадолго задумался, потом продолжал:

— Моя кузина Таггерт всегда изображала эту женщину, и мы что-то такое делали, о чем прочли в дневниках, что приводило ее в ярость. Что это было?

— Ну, наверное, один из вас, что изображал Чуткое Ухо, таскал у нее вещи.

— Да, верно. И как я мог забыть? Чуткое Ухо, когда был глухим, не мог ничего украсть, потому что слишком шумел. Но как только он стал слышать, он начал ради практики красть у нее вещи, и, если я правильно помню, она ужасно сердилась.

— Да, но она ему отомстила.

— Не могу представить как.

— Однажды после утомительного дневного перехода Чуткое Ухо крепко заснул — все-таки ему было всего двенадцать, — тогда она подкралась и забрала все его вещи, включая и набедренную повязку. Он проснулся утром абсолютно голый, а все его вещи куда-то пропали.

‘Ринг улыбнулся:

— Да, моей кузине доставило бы немалое удовольствие разыграть эту сцену, да только о ней не было написано в дневниках. Зато мои братья и я постоянно пытались стащить что-нибудь друг у друга. Но в конце концов что-то там получилось, и та женщина простила Чуткое Ухо…