Нора Хесс - Горная роза

1868, Айдахо, Орегон

В середине марта погода в Айдахо изменилась. Южный ветер принес теплый дождь. После двухдневного непрерывного ливня растаял последний снег. Рыжеволосая Рейган О'Киф подошла к подножью горы и стала подниматься по неровной тропе, ведущей вверх. Под ее ногами шуршали камни. Через несколько минут она подошла к огромному валуну, возвышающемуся над Минерсвилем, представшим перед ней во всей своей нищете.

Ее глаза заволокли непрошенные слезы, когда она вглядывалась невидящим взором в ясное голубое небо сквозь просвет высокой ели. Девушка решительно вытерла слезы. Ее мать умирала, и она ничем не могла ей помочь. Уже больше года смерть ходила возле Анны О'Киф, и скоро она встретит ее. Медленная чахотка, поразившая ее легкие несколько лет назад, делала свое.

«О, папа, – мысленно обратилась девушка к своему отцу, умершему два года назад, – разве ты ничего не замечал, не видел, что мама едва волочила ноги, перебираясь с одного прииска на другой, жила в ужасных условиях, угасая с каждым годом».

Но Рейган отбросила все эти обвинения, как только вспомнила своего отца – великодушного и благородного, его гортанный смех, его преданную любовь к жене и дочери. Она грустно встряхнула головой. Неиссякаемая вера Уильяма О'Кифа в то, что однажды он найдет месторождение золота, ослепляла его. В тот день, когда он был убит людьми, незаконно захватившими участок, отведенный ему для работы, он оставил свою маленькую семью без средств к существованию.

Девушка потрепала косматую голову своего любимца, который карабкался рядом с ней и подталкивал в ноги, обращая на себя внимание.

– Что станет теперь с нами, Лобо? – спрашивала она большого волка. Он в знак симпатии лизнул ей руку.

Рейган подняла свою тонкую, огрубевшую от работы руку, чтобы помассировать затекшие мышцы своей шеи. Мама сказала однажды, что если Рейган останется одна, ей лучше жить с дедушкой и бабушкой или с дядей Чейзом. Но девушка не знала маминых родственников, даже никогда не видела их. Захотят ли они взять ее к себе? Должно быть, они уже в возрасте сейчас, и им может не понравиться идея жить вместе с молодой девицей, навязавшейся им в родственницы.

Что касается дяди Чейза, то она сомневалась, понравятся ли они друг другу. Папа с ним не ладил, даже сказал однажды, что Чейз Донлин такой негодяй, какого он никогда не видел. Но мама, качая головой, утверждала, что Чейз не был подлецом. Он был еще подростком, когда папа узнал его, и повел себя так, как посчитал нужным, обидев тем самым мужчину, который увел его старшую сестру из дома, от семьи.

– Я уверена, что он вырос в прекрасного молодого мужчину, – размышляла мама, – возможно, уже женился и имеет хорошую семью.

Папа фыркал раздраженно:

– Сомневаюсь, что найдется женщина в тех краях, которая захочет иметь такого мужа.

Мама, улыбаясь, взъерошила его волосы, и разговор был исчерпан.

– Вот и все, что я знаю о своем дяде, Лобо, – разговаривала Рейган с волком, обняв его за толстую косматую шею, – у него плохой характер. Возможно, он женат. Что, если его жена или он сам не захотят принять нас?

Рейган уронила голову на колени, слезы навернулись на ее глаза и потекли по щекам. Неясное будущее лежало перед ней. Хватит ли у нее сил его встретить и справиться со всеми трудностями?

В прошлый раз, возвратившись с прогулки в свою лачугу из двух крошечных комнат, которая последние два с половиной года была ее домом, Рейган увидела, что мать писала письмо. Хрупкая от болезни и выглядевшая намного старше своих тридцати шести лет, Анна О'Киф сидела, опершись, в постели. Ее тонкие пальцы сжимали обломок карандаша. Она медленно двигала им по бумаге. Ее обычно аккуратные буквы были в этот день небрежными каракулями. Написать послание семье, которую она не видела двадцать лет, было трудным и отнимающим много времени делом. К тому же она часто останавливалась, содрогаясь от приступов кашля. Болезнь иссушила ее тело, как щепку. Потом, отхаркавшись слизью с прожилками крови в тряпку, она вынуждена была отдохнуть, набраться сил, чтобы дописать письмо.

Анна знала, что теряет жизненную силу. Необходимо было отправить письмо брату Чейзу как можно скорее. Она не должна умереть и оставить свою любимую Рейган одну в этом суровом городе.

После очередного приступа кашля слеза скатилась по ее щекам, в то время как пальцы теребили обтрепанный край одеяла, укрывающего ее.

– О, Уильям, – вздохнула она, – почему ты должен был умереть и покинуть нас?

Анна горевала и убивалась, потеряв мужа, несмотря на то, что это по его воле семья ходила по всему Айдахо в поисках неизвестного месторождения золота – он был уверен, что найдет его однажды. Она не позволяла себе вспоминать предостережения своих родителей, что жизнь с этим человеком будет трудной. Она не хотела обвинять его в том, что он оставил семью с пустыми карманами и пустой кладовой. Он был хорошим мужем, не сказавшем ей за всю жизнь ни единого грубого слова. Она нежно любила его.

Но даже в горе она не забывала, что должна теперь сама обеспечивать семью – себя и свою дочь. Гордость не позволяла ей обратиться к тем, кто предостерегал ее против брака с Уильямом, и сообщить, что их предсказания сбылись. Не то они напомнят ей, что были правы, и она ничего не сможет возразить.

Спустя неделю после того, как муж умер, а продуктов почти не осталось, Анна приняла решение. Она соорудила вывеску на стене своего дома, извещающую, что будет стирать белье горняков за умеренную плату. У нее было много друзей в этом суровом краю, и мужчины с готовностью приносили вдове свою закорелую от грязи одежду.

Два года они с Рейган гнули спины над огромными бадьями с горячей мыльной водой, таким образом зарабатывая на жизнь.

Но непрекращающийся кашель заставил Анну обратиться к местному пожилому доктору. Внимательно послушав ее легкие в течение нескольких минут, он осторожно сказал, что подозревает запущенную болезнь. Это был туберкулез.

Здоровье Анны быстро ухудшалось. Два месяца назад утром у нее не хватило сил встать с кровати. Становясь слабее и слабее, она подавила гордость ради спасения дочери и села писать письмо брату Чейзу. Он приедет за Рейган, она знала, и заберет ее к бабушке и дедушке. Это была последняя надежда Анны.

…Громкий треск в зарослях вечнозеленого карликого дуба чапарели от движения какого-то животного вывел Рейган из задумчивости. Ей следовало бы спуститься с горы. Ведь она оставила с мамой старую женщину-индианку Махаллу. Хотя та знала не хуже Рейган, как помочь больной при приступах кашля, но однако не имела сил, чтобы взобраться на гору и найти Рейган, если матери станет совсем плохо.

Рейган покинула место, куда она часто приходила, ища утешения, и возвращалась домой. Лобо шел за ней по пятам. Что будет и с этой старой женщиной племени Шомони, после… после того, как мамы не станет? Кто будет заботиться о ней, кто даст пищу и кров? Она пережила своего мужа, а ее единственный сын был убит в битве с другим племенем. К недоумению и возмущению Рейган зять Махаллы отказался взять ее в свой дом. Глаза девушки вспыхнули гневом, когда она вспомнила, при каких обстоятельствах увидела эту женщину, седую и старую, шесть месяцев тому назад. Та лежала под выступом камня, сжавшись в комок и ожидая смерти. Как долго пришлось спускаться им вместе с горы. Махалла, ослабевшая от голода, не смогла ни взобраться на лошадь, ни идти пешком. Рейган напрягала все силы, чтобы донести худое, маленькое тело до Минерсвиля.

Но каким счастьем оказалось то, что эта женщина вошла в жизнь семьи. Медленно возвращались к ней силы. С ее огромными знаниями лекарственных трав и деревьев она приготовила отвар, который на первых порах помогал ей, а теперь им лечили Анну. И когда пришел день, что мать Рейган не смогла встать с постели, новая подруга стала ухаживать за ней, оставляя девушке время для стирки огромных кип одежды, которые они находили на покосившемся крыльце ежедневно.

Для Рейган было неожиданностью видеть время от времени также на крыльце то ляжку дикого животного, то пару убитых кроликов, завернутых в бумагу, то свежую рыбу. Это была словно игра.

Рейган больше всего удивлялась рыбе. Она знала, что никто из золотоискателей прииска не покинет рудник, чтобы терпеливо стоять и ждать, пока клюнет рыба на приманку. Принести оленя или кролика, которые отваживаются подойти слишком близко к тому месту, где горняки промывают золотоносный песок, было привычным делом.

У Рейган было тайное подозрение, что рыбу приносят двое подростков, внуков Махаллы. Бабушка нежно отзывалась о них, любила. Видимо, они отвечали ей взаимностью. Будь те мальчики взрослыми мужчинами, их бабушка, возможно, не жила бы сейчас в доме чужих людей.

Рейган шла по единственной извилистой улице Ми-нерсвиля, по земле, покрытой толстым слоем пыли. Обычно суетливый и тесный городок в дневные часы замирал, был похож на призрачный мираж, как казалось девушке. Она ответила на приветствие случайной прохожей. Больше никого на улице не было. Тишина стояла возле магазина, в котором было все необходимое для горняков и их семей. В этом же здании была почта, откуда можно отправить письмо. Но почтовая связь была ненадежной. Иногда письма, посылаемые родственникам, не достигали места назначения. Жители лачуг и палаточных поселений редко получали почту. Большинство из них изменили свои имена, поэтому никто не мог их найти.

Такая же тишина царила и возле публичного дома, находившегося на противоположном углу улицы. Рейган презрительно скривила губы. Без сомнения, днем девицы спали глубоким заслуженным сном. Но как только опускались сумерки и мужчины покидали рудники, эти женщины находили занятие. Выпив пару глотков неразбавленного виски в пивной и наскоро отведав блюд китайской кухни, мужчины направлялись в публичный дом. Они пели, смеялись и пили до утра. Много золотой пыли оставалось и жадных руках проституток.