– Потому что мы, все остальные, не живем в уединенном саду. Мы все вынуждены постоянно рисковать.

Катрин вырвалась из рук Жюльетты и молча смотрела на подругу. Ее губы пытались что-то выговорить, но слова отказывались срываться с уст. Затем она повернулась и побежала к усадьбе.

«Пресвятая Дева, неужели это правда? – спрашивала себя Катрин. – Неужели я боюсь оставить безопасное существование в Вазаро даже ради Франсуа? Я-то думала, что стала сильной и независимой. Как же я ошибалась, как обманывалась в себе!»

Катрин распахнула парадную дверь, взбежала по лестнице в свою комнату и заперлась. Она прислонилась к стене, задыхаясь, сердце ее бешено колотилось. Здесь она была в безопасности от слов Жюльетты, от самой Жюльетты.

Господи, она же любит Жюльетту и все же отгораживается и от нее, потому что та стала угрозой безмятежности, обретенной ею в Вазаро.

Катрин бросилась на кровать и невидящим взглядом уставилась в окно напротив. Она так и лежала, пока день не сменился вечером, пока не стемнело и не пришла ночь. Однажды она услышала, как повернулась ручка двери; в другой раз в нее постучал Филипп и тихонько позвал ее. Катрин не отозвалась, и он ушел.

Уже поднялась луна и залила комнату серебряным светом, когда Катрин поднялась с кровати и медленно подошла к столу. Ее руки дрожали, пока она зажигала свечи в подсвечнике. Катрин вынула из ящика дневник. И долго сидела, глядя на его гладкую обложку.

А потом медленно открыла дневник на первой странице.

В глаза Катрин бросилась дата: 2 сентября 1792 года.

Боже милостивый, она не может…

Катрин глубоко вздохнула и протянула руку к белой перьевой ручке. Поспешно обмакнув ее в чернильницу, она принялась писать.

Колокол звонил…

* * *

– Катрин! – Жюльетта снова постучала в дверь. – Если ты не отзовешься, я буду продолжать стоять здесь, пока ты не ответишь. Уже почти полночь, и не вижу…

– Входи, – позвала Катрин. – Я отперла дверь.

Жюльетта вошла в комнату босиком, в развевающейся белой хлопчатобумажной ночной рубашке.

– Я чувствую себя очень глупо. Я пробовала открыть дверь раньше, но она была заперта, и я… – Ее взгляд упал на лежащий на письменном столе дневник, и она немедленно подняла глаза к усталому лицу подруги. – Ты сделала это?

Катрин кивнула:

– Хотя и не испытывала к тебе нежных чувств, пока писала.

– Знаю. Я чувствовала то же самое по отношению к Жан-Марку. Но теперь тебе лучше?

– Теперь лучше. Нельзя сказать, что с кошмаром покончено, но все же это помогло. Я была ужасной трусихой, правда?

– О нет. – Жюльетта опустилась на колени перед стулом Катрин и любовно обвила подругу за талию. – Нам всем нужен сад, куда можно уйти, когда боль становится слишком сильной. Посмотри на меня, я же сбежала к тебе и Вазаро.

– Но ты скоро вернешься?

– Через несколько дней. Я должна быть в Париже. Теперь у меня нет причин оставаться здесь. Твой Вазаро исцелил меня.

– Вазаро… – Катрин покачала головой. – Нет, мы сами себя исцеляем. В Вазаро нет настоящего волшебства.

– Неужели? – улыбнулась Жюльетта. – Не старайся так легко отказываться от того, во что верила.

Ладонь Катрин ласково тронула кудри Жюльетты.

– Год назад ты смеялась над волшебством.

– Возможно, я узнала, как мудро быть глупой. – Жюльетта уселась на пятки. – А ты – как глупо быть мудрой. – Она широко улыбнулась, и ее карие глаза блеснули в свете свечи. – Правда, это звучит безобразно глубокомысленно. А теперь мы должны найти способ объединить и то и другое в некой гармонии.

У Катрин неожиданно поднялось настроение.

– Оставайся сегодня на ночь в моей комнате, – порывисто сказала она. – Помнишь, как иногда в аббатстве я проскальзывала в твою келью и мы болтали и смеялись почти до утренних молитв?

Жюльетта вскочила на ноги и подбежала к кровати.

– Надевай ночную рубашку. – Она откинула покрывало и нырнула под одеяло.

Катрин засмеялась и направилась к комоду за ночной рубашкой. Она вдруг почувствовала себя юной и беззаботной, полной радости просто от того, что живет на свете.

Жюльетта болтала о портрете Мишеля, затем перескочила на более чем сомнительную оценку характера Филиппа, а потом перешла на искусство изготовления вееров.

Катрин скользнула в постель рядом с Жюльеттой и уже нагнулась, чтобы задуть свечи. Жюльетта замолчала.

Катрин обернулась к подруге.

– Жюльетта!

– Все не так, как прежде. Мы не можем вернуть этого прошлого, правда?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Прежние времена… Я думала, мы можем уйти туда, хотя бы ненадолго… Но мы теперь уже совсем не те. Мы не можем болтать и хихикать до рассвета. Не можем стать детьми.

– Нет. – Катрин поразмыслила. – Но, наверное, это и к лучшему. – Она протянула руку и взяла пальцы Жюльетты в свои. – Я думаю, наша дружба теперь крепче. Сегодня днем ты призналась, что любишь меня. А тогда ты этого сказать не могла.

Пальцы Жюльетты переплелись с пальцами Катрин.

– Я тебя действительно люблю. И если бы не это, то я бы оставила тебя жить в тишине и покое в твоем саду, где мне не надо было бы о тебе беспокоиться. – Она сделала попытку рассмеяться. – Ты же знаешь, какая я эгоистка. На следующей неделе я, наверное, скажу тебе, чтобы ты забыла все, что я сказала, и… Нет, это не правда. Я хочу, чтобы твоя жизнь была полной и богатой. Я не позволю, чтобы ты этого лишилась.

Между ними наступило молчание.

– Я тоже хочу, чтобы твоя жизнь была полной и богатой, Жюльетта. – Катрин нерешительно помолчала, а потом робко спросила:

– Почему именно Жан-Марк? Ты же знаешь, он…

– Знаю. Но это ничего не меняет.

Так они и лежали, дружески сплетя пальцы и глядя на обрамленные серебром тени комнаты.

Спустя долгое время Катрин спокойно произнесла:

– Когда ты соберешься в Париж, я поеду с тобой.

* * *

Филипп помог Жюльетте сесть в экипаж, а потом помедлил, глядя на Катрин.

– Я этого не одобряю. Ваше место здесь.

– Мое место там, где я сама решу. – Катрин улыбнулась и протянула руку. – Позаботьтесь о моем Вазаро, Филипп. И не оставьте вниманием Мишеля. Смотрите, чтобы он каждый день делал уроки.

– Хорошо. – И, поднося ее руку к губам, Филипп серьезно прибавил:

– Я стараюсь, Катрин.

– Я знаю. – Катрин позволила ему подсадить себя в экипаж и расположилась рядом с Жюльеттой.

Филипп отступил, дал знак Леону, и экипаж рывком тронулся с места.

Он загрохотал по подъездной аллее мимо лимонных деревьев по направлению к дороге. Филипп стоял, глядя им вслед, и, когда они повернули на Канны, поднял руку, прощаясь. Луч раннего утреннего солнца осветил его волосы, позолотив их.

– О чем ты думаешь? – с любопытством спросила Жюльетта, глядя в лицо подруги.

– О том, какой он красивый. – Голос Катрин звучал отстраненно. – Если бы не аббатство, я, наверное, вышла бы за него замуж и была бы счастлива. И мне никогда не пришло бы в голову желать чего-то большего, чем то, что я видела в нем, потому что во мне самой было не больше глубины.

– Ты более основательный человек, чем считалось!

– Я была нестерпимо чопорной.

– Просто чопорной. – Глаза Жюльетты озорно блеснули. – Я же тебя терпела, правда?

– Мы обе терпели друг друга. – Катрин рассмеялась. – Боже праведный, и как я только позволяла тебе заставлять меня бегать за тобой в тот склеп!.. – Смех оборвался, но Катрин удалось обуздать ужас. Она решительно улыбнулась, изгоняя воспоминания и оставляя лишь те, которыми можно было дорожить. – Временами ты вела себя по отношению ко мне возмутительно.

Жюльетта, заметив ее усилия, протянула руку, сжав пальцы Катрин с осторожной небрежностью.

– Зато это было хорошо для твоего характера. Теперь Франсуа по сравнению со мной покажется тебе святым.

Франсуа. Катрин откинулась в экипаже, испытывая смешанное чувство возбуждения и страха. Откуда ей знать, нужна ли она еще Франсуа? Жюльетта сказала, что нужна, но она могла ошибаться. Шесть месяцев – большой срок. Возможно, у него уже есть другая.

Что ж, если уже слишком поздно, у нее хватит сил принять эту новость с достоинством.

Она не могла больше жить в райском саду.

– Мадемуазель Катрин, как приятно видеть вас в добром здравии! – Робер тепло улыбнулся, придерживая входную дверь. Его взгляд устремился через плечо Катрин на улицу, где Жюльетта присматривала за разгрузкой своих красок и холстов. Неожиданно она обернулась и взбежала по ступенькам.

– Здравствуйте, мадемуазель! – Робер так и засиял улыбкой при виде девушки. – Месье Андреас будет очень рад вашему возвращению. С тех пор как вы уехали, дом кажется совсем пустым.

Жюльетта усмехнулась.

– Я уверена в одном: в нем было гораздо тише. – Она развязала ленты шляпки. – Но почему вы открываете дверь? Где слуги?

– Никого больше нет, кроме Мари и меня. Месье Андреас уволил их всех через несколько дней после вашего отъезда из Парижа.

– Как странно! – Жюльетта нахмурилась. – Я поговорю с ним об этом. Где он?

– Он еще не вставал.

– Боже правый, да ведь уже почти полдень! Он ведь всегда встает рано. – Глаза Жюльетты тревожно заметались. – Он болен? – И она бегом бросилась к лестнице. – Я должна посмотреть, Катрин. Проследи, чтобы при разгрузке не повредили портрет Мишеля.

Минуту спустя Жюльетта ворвалась в комнату Жан-Марка.

– Что случилось? Ты болен? Я же знала, мне ни за что не следовало уезжать. – Она поспешила к окну и отдернула шторы, впуская свет. – Смотри, что вышло. В доме нет слуг, ты заболел и…

– Жюльетта. – Голос Жан-Марка звучал хрипло со сна и от удивления. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Мне пора было возвращаться. – Жюльетта подбежала к кровати и бросилась в объятия Жан-Марка. Прежде чем он успел что-то сообразить, девушка покрыла его лицо поцелуями. – Ох, Жан-Марк, я так по тебе соскучилась! Пожалуйста, не болей. Все время, пока я бежала по ступенькам, я думала: «Что, если он заболел? Что, если он умрет?» Я не вынесу, если ты…