Жюльетта медленно подошла к перилам и посмотрела вниз. Дюпре лежал безмолвный и неподвижный на скалистом склоне метрах в десяти под ними.

– Он мертв? – запинаясь, спросила девушка.

– Если и нет, то скоро умрет. Из него хлестала кровь, как из недорезанной свиньи, а этого падения достаточно, чтобы убить любого человека.

– Он не человек, он чудовище. – Жюльетта закрыла глаза. – Я узнала это еще в аббатстве…

– В аббатстве?

– Это был Дюпре.

– Я так и чувствовал, что узнаю его. Должно быть, его послал Марат.

Жюльетта открыла глаза.

– Моя мать – в том сундуке.

– Я боялся этого и хотел вас уберечь от страданий. Я спрятался рядом с домом, когда он притащил вас сюда. – Жан-Марк вдруг притянул к себе дрожащую Жюльетту. – Девочка моя. Я не мог стрелять в него, он держал тебя под пистолетом. Пришлось ждать, пока его что-нибудь отвлечет.

Жюльетта прижалась к нему. Ужас холодом студил ее тело и душу. Она вздрагивала и безуспешно пыталась справиться с губами. Они ее не слушались.

– Он хотел, чтобы я увидела ее, – все-таки выговорила она.

Жан-Марк ласково гладил ее по плечам.

– Ш-ш-ш. Девочка, родная. Я с тобой. Я позабочусь о тебе.

– Она всегда была так красива. А теперь она совсем другая… – Жюльетту непроизвольно трясло. – Она лежит в том сундуке. Она голая, и по ней ползают змеи и тараканы. Они у нее в волосах, во рту…

– Матерь Божия! – Жан-Марк крепко прижал к себе девушку, словно хотел защитить от пережитого ужаса, а потом ласково отстранил. – С вами ничего не случится, если я оставлю вас на минутку?

Жюльетта открыла глаза.

– Куда вы идете?

– К вашей матери. – Он повернулся и пошел в столовую.

Жюльетта вцепилась руками в шершавые камни балюстрады, когда услышала, как снова открывается сундук. Донеслось проклятие Жан-Марка, потом шелест, какие-то звуки.

Через десять минут Жан-Марк вернулся на веранду.

– Идемте со мной.

Жюльетта позволила провести себя через дом вверх по лестнице.

– Куда мы идем?

Жан-Марк открыл дверь комнаты.

– Я хочу, чтобы вы взглянули на свою мать и простились с ней.

– Нет! – Девушка сделала попытку вырваться. – Только не это! Я не…

Жан-Марк втолкнул ее в комнату и придержал за плечи.

– Проклятие, я не желаю, чтобы вы запомнили ее лежащей в сундуке на всю оставшуюся жизнь! У вас сейчас и так хватает жутких воспоминаний.

Ее мать лежала на кровати, накрытая белой шелковой простыней. Ее глаза и рот были закрыты, лицо хранило спокойное выражение. Она наверняка жаждала смерти в эти последние дни, тупо подумала Жюльетта.

– Как она умерла? Змеи?

– Змеи были безвредны, – отозвался Жан-Марк. – Дюпре заколол ее.

– О! – Жюльетта должна была что-то сделать, но не могла вспомнить, что именно. – Да. Похороны. Мне придется пойти к священнику и договориться…

– Нет, – возразил Жан-Марк. – Нельзя, чтобы нас здесь обнаружили. Уже сам факт, что мы французы, наведет их на мысль под любым предлогом бросить нас в тюрьму. Мы остановимся у церкви и оставим записку и деньги священнику с подробными указаниями.

Жюльетта еще раз взглянула на мать и отвернулась.

– Делайте так, как вы сочтете нужным. Мы можем теперь идти?

Жан-Марк поколебался.

– Совсем скоро. Дайте мне время поискать статуэтку.

– Она в ящике во дворе, – сказала Жюльетта. – Он собирался уезжать, когда мы пришли. По-моему, он как раз покончил… – Ей пришлось замолчать, чтобы справиться со своим голосом. – Пожалуйста, мне сейчас правда хотелось бы уйти.

Жан-Марк взял девушку за руку и вывел из комнаты, вниз по ступенькам и прочь из дома.

– Ступайте к лошадям, – мягко сказал он. – Я только проверю, там ли Танцующий ветер, и через минуту присоединюсь к вам.

Жюльетта кивнула и пошла через двор, старательно избегая смотреть в сторону фонтана. Жан-Марк присоединился к ней спустя несколько минут. Ящик со статуэткой он привязал к спине своего жеребца.

Он подсадил девушку в седло и сообщил:

– Дюпре мертв.

Жюльетта содрогнулась.

– Разве такое зло когда-нибудь может умереть?

– Не думайте о нем. – Жан-Марк шлепнул кобылу Жюльетты по крупу ладонью и пустил своего коня рысью. – Постарайтесь ни о чем не думать.

* * *

Дорога к побережью заняла у них полночи.

– Мы отдохнем здесь до рассвета. – Жан-Марк снял Жюльетту с лошади. – Проклятие, вы замерзли! Почему вы молчали? – Он плотнее запахнул на девушке шаль, а потом завернул ее в одеяло. – Сидите здесь, пока я поищу хворост для костра.

– Я не почувствовала холода, – Жюльетта сидела, закутанная в одеяло, по-прежнему лишь смутно ощущая пронизывающий ее холодный ветер. Это было ничто по сравнению с холодом внутри ее.

Земля была каменистой, лишенной всякой растительности, а ночь – беззвездной и ледяной. Жюльетта слышала завывание ветра на перевалах в скалистых черно-синих горах к северу.

Дюпре взвыл так же, когда Жан-Марк выстрелил в него.

– Идите сюда.

Жюльетта подняла голову. Жан-Марк распахнул свой плащ, и на мгновение ветер подхватил его и раздул, словно крылья парящего в небе ястреба.

Черный бархат.

Он выглядит сейчас так же, как тогда, когда она впервые увидела его, вяло подумала Жюльетта. Он опустился на колени, заключил ее в объятия, в свои надежные крылья.

Холод, цепкими руками сжимавший Жюльетту, немного отступил, а потом растаял.

– Костер…

– Я разведу костер после того, как вы заснете. Жюльетта спрятала лицо на его плече.

– Знаете, она ведь не любила меня, я вечно ей мешала. Когда я была совсем маленькой, я каждый раз перед сном утешала себя: «Завтра она меня полюбит. Завтра…» – Жюльетта покачала головой. – Все было напрасно. Она и родила меня, потому что надеялась подарить моему отцу сына.

Жан-Марк крепче сжал Жюльетту в объятиях.

– В аббатстве я сказала себе, что моя мать ничего для меня не значит. Так я думала. – Жюльетта замолчала. – Но, должно быть, я ошибалась. В душе я… Она моя мать. Я чувствую себя такой… опустошенной. Я помню ее при дворе. Она была такая красивая, что всем хотелось хотя бы дотронуться до нее. Королева целовала ее руку и называла очаровательной. Я часто смотрела на нее и удивлялась…

– Чему?

– Почему никто не видел, что у нее пустая душа? – Жюльетта нахмурилась. – Но, может быть, для всех остальных она была другой. Может, она просто не могла испытывать ко мне никаких чувств. Я никогда не была милым ребенком.

– Вы были ее ребенком. – Жан-Марк укачивал Жюльетту с грубоватой нежностью. – Этого должно было быть достаточно.

– Я раньше всегда была так во всем уверена. Считала, мне никто и ничто не нужно, кроме моей живописи. Я думала, что легко вычеркну всех и буду жить в своем мире. А теперь я уже ни в чем не уверена.

– Завтра вы снова станете сама собой.

– Правда? Я чувствую себя так странно. Одиноко. Теперь у меня никого нет, кроме Катрин, но она взрослеет и отдаляется от меня.

– Вздор. Она по-прежнему любит вас.

– Она нашла кое-что… – Жюльетта закрыла глаза. Жан-Марк нежно прижал ее щеку к своему плечу.

– Мне ни в коем случае не следовало брать тебя сюда. Дюпре мог убить тебя.

– Ты не мог меня остановить. Она была моей матерью, и я не могла допустить, чтобы она обокрала королеву, которая была единственным человеком в Версале, кто был добр ко мне. Она была единственной, кто у меня был все эти годы. По-моему… я, наверное, люблю ее, Жан-Марк. – Жюльетта заставила себя улыбнуться. – Прежде я даже себе не могла признаться в том, что кого-то люблю. Я всегда слишком боялась этого.

– Боялась?

– Любить – это больно… – Жюльетте было мучительно слушать тоскливое завывание ветра. У нее внутри гулял холод. – Я не хочу любить ее. Разве можно испытывать чувство к тому, кто не любит тебя по-настоящему? И во всем я сама виновата. Даже маленькой девочкой я знала, что не должна любить бабочку.

– Иногда не можешь заставить себя не любить того, кого не должен любить.

Жюльетта едва расслышала его слова.

– Ты как-то говорил, что бабочке нельзя разрешать править величайшей страной в Европе. Ну вот, а теперь она уже в тюрьме, так ведь? – По щекам Жюльетты катились слезы, и она нетерпеливо вытерла их о его рубашку. – Не знаю, почему я плачу. Наверное, в мыслях я все время путаю свою мать с королевой. Зачем реветь? Нет никаких причин. Не могла же я ожидать от королевы, что она будет меня любить, а своей матери я даже не нравилась. Видишь, какая я глупая?

Жан-Марк просто держал Жюльетту в объятиях и ласково гладил ее волосы до тех пор, пока она наконец не погрузилась в сон.

* * *

Дюпре услышал суетливое движение среди скал, и паника быстро привела его в чувство. Тараканы. До него доберутся тараканы.

Он перевернулся и пронзительно вскрикнул от страшной боли.

Из плеча торчала кость, поблескивая в лунном свете. Из раны в боку лилась кровь.

Он умирал.

Он снова услышал суетливое движение.

Нет, он не может умереть. Если он будет лежать неподвижно, они начнут ползать по всему его телу. Заберутся в волосы, в рот…

Дюпре оторвал лоскут от рубашки и затолкал в рану.

Снова боль.

Он открыл рот и завыл от страшной боли – челюсть его была сломана.

Дюпре пополз к более мягкой земле под деревьями, прочь от тараканов, таившихся под скалами.

Левая нога была сломана, и оттого, что он волок ее за собой по неровной земле, у него кружилась голова от боли.

Он не мог остановиться.

Он дополз до деревьев и лег, скуля от гнева и боли. Опять его мать так жестоко поступила с ним, заперев его в темноте, а ведь он только хотел порадовать ее!

Нет, в этот раз это была не мать. Это были другие.

Дюпре снова услышал суетливое движение. Они действительно были здесь или это его воображение? Неважно. Он не мог рисковать. Дюпре сантиметр за сантиметром стал подниматься по холму. Свет. Он должен добраться к свету. На свет они за ним не последуют.