Франсуа вспомнил беззащитность Катрин Вазаро, выражение ее лица перед приходом Жюльетты. Он хорошо знал, каково ей придется в руках Дюпре.

– Итак?

Франсуа забрался на козлы и сел рядом с Дантоном.

– Ты хочешь, чтоб над нами на волоске висел дамоклов меч и в любой момент Дюпре опустил его на нас? Он не должен ни о чем знать. Разумнее вывезти их из Парижа в безопасное место.

Дантон бросил на Франсуа проницательный взгляд.

– А мы оба – разумные люди, не так ли? – Его губы скривились в иронической усмешке. – А иначе почему мы оба здесь? – Дантон взмахнул кнутом, и лошади рванулись вперед. – Поступай как знаешь. Но если ты потянешь меня за собой, я отрекусь от тебя.

– Как Петр от Иисуса?

– Именно.

Франсуа медленно покачал головой.

– Нет, ты бы от меня не отрекся.

– Ты так считаешь?

– Ты мог бы проклясть меня, проломить мне дубиной голову, но не оставил бы меня. – Франсуа бросил на Дантона взгляд и тихо сказал:

– Как по-твоему, почему два года назад я пришел именно к тебе по прибытии в Париж? Все знают, какой ты верный человек, Жорж Жак.

Дантон повел плечами.

– В жизни не все так просто. Бывает, что в час испытаний верность отказывает.

Франсуа ничего не ответил.

– Послушай меня, ты, упрямый идиот. Я такой же, как и все другие люди. Меня одолевают страх, усталость и жадность. А кто лучше тебя может знать, насколько продажным я могу оказаться? Не доверяй мне. Не доверяй никому.

Франсуа лишь улыбнулся.

Дантон вздохнул:

– Отлично. Как ты собираешься вывозить их из Парижа?

Эчеле взглянул на Дантона.

– Что-нибудь да придумаю.

– Что ж, тогда поторопись со своим обычным замысловатым планом. И кто только выдумал, что баски – простой народ? Ты же никогда не пойдешь прямым путем, если отыщешь извилистую тропу.

– Извилистая тропа бывает не такой скучной и в итоге оказывается более безопасной.

Дантон покачал головой и подстегнул лошадей.

* * *

– Сгинула и не оставила следов гражданка Справедливость, – сообщил Пирар Дюпре. – Я послал людей обыскать прилегающие деревни. Но не волнуйтесь, мы найдем ее.

– Я и не волнуюсь. Пешком эта стерва далеко уйти не могла.

Пирар поигрывал цепочкой с золотым кулоном. В его толстых пальцах с обкусанными ногтями прекрасное женское украшение выглядело пугающе хрупким. Дюпре взял кулон себе. Подержал в ладони, как бы взвешивая.

– Вы нашли его рядом с Мальпаном? В склепе?

– Под его телом, – уточнил марселец. – Видите, кровь запеклась на этой штучке.

– Что-нибудь еще?

– Картину с намалеванным аббатством. – Пирар хохотнул. – Наваждение какое-то – все это в склепе монашки. У нее, должно быть, не в порядке с головой, если она рисует в склепе, правда, гражданин?

– Да. – Голос Дюпре звучал рассеянно. Он рассматривал украшение. Цепочка так изящна и тонка, что достойна шейки принцессы, подумал он.

– Картину бросить в фургон для коммуны вместе с другими трофеями из аббатства?

– Что? Да-да, валяй!

– А украшение?

Рука Дюпре властно сжала тончайшую цепочку. Этот кулон, наверное, принадлежал девочке из славной семьи, привыкшей к обществу королей и королев. Если он отдаст его, кулон скорее всего будет расплавлен или украден, чтобы украсить толстую шею жены какого-нибудь владельца магазина. Такое украшение заслуживало лучшей доли.

– Забудь о нем. Я найду ему лучшее применение.

Пирар лукаво усмехнулся.

– И мы увидим его на груди той маленькой актрисы?

Дюпре метнул на Пирара презрительный взгляд. Неужели он не понимает, что такая добыча должна быть отдана человеку, достойному ее? Камилла Кадо занимала в его жизни тайное и темное место. Пирар был не только дурак, но и оскорбительно фамильярен. Таким он стал с тех пор, как его избрали лейтенантом в войске Дюпре. Надо что-то делать с этим парнем.

– Нет, я не собираюсь дарить его Камилле. – Он велит почистить его, починит цепочку и отполирует золото так, чтобы оно заблестело, как в ту пору, когда его могли носить в Версале. – Я подарю его единственной женщине во Франции, безупречной настолько, чтобы с честью носить его.

– И кто же она?

Дюпре вынул из кармана отделанный кружевом платок и стал тщательно стирать пятно застывшей крови на веточке сирени, выгравированной на золотой поверхности.

– Моя мать.

* * *

Катрин пронзительно кричала.

Жюльетта вскочила с постели и только на середине комнаты проснулась, не сразу поняв, где она. Что это могло быть теперь?

У двери спальни Катрин, которую Жюльетта оставила приоткрытой, стоял Робер Демеро. Он заломил руки.

– Мадемуазель Катрин, она не…

– У нее жар. – Жюльетта пробежала мимо старика. – Я займусь ею. Идите назад в постель.

– В постель? – спросил Робер высоким, удивленным голосом. – Моя Мари и я садились ужинать, когда услышали крики мадемуазель Катрин.

Ужинать? Значит, полумрак, окутывающий коридор, был не рассветом, а сумерками. Они проспали целый день.

Катрин снова закричала.

– Вы мне не нужны. – Жюльетта распахнула дверь. – Принесите супа и вина мадемуазель Катрин, как покончите с ужином. – Она захлопнула дверь, стук ее отозвался пульсирующей болью в висках.

Катрин застонала, повернулась на другой бок, но не проснулась.

Жюльетта подбежала к постели.

– Окна открыты. Ты что, хочешь, чтобы все соседи узнали о нас? Проснись! – Она схватила Катрин за плечи и резко встряхнула ее. Веки Катрин затрепетали, открыв дикие блестящие глаза, и все раздражение Жюльетты тут же растаяло. – Ты теперь в безопасности. Во всяком случае, настолько, насколько возможно в этом городе безумцев.

– Жюльетта? – прошептала Катрин. – Мне снился сон… – Она содрогнулась. – Но ведь это было наяву, не так ли?

Жюльетта села на постель рядом с подругой.

– Это было наяву.

– Они сделали мне больно. – Голос Катрин звучал недоуменно, как у ребенка. – Так же, как Анриетте и сестре Матильде?

– Да.

Жюльетта сжала руку Катрин.

– Они разорвали мою одежду, а потом разорвали… меня.

– Да. – Пальцы Жюльетты крепче стиснули ее руку. – Но ты жива, а я убила того негодяя.

– Убийство. – В глазах Катрин заблестели слезы. – Это смертный грех. Я заставила тебя совершить смертный грех.

– Нет, не ты. Я сама так решила.

– Не правда, это я виновата. Ты бы никогда…

– Я хотела это сделать, – прервала ее Жюльетта. – И сделала с наслаждением. Жаль, что я не смогла убить их всех.

– Ты это серьезно?

– Серьезно, – свирепо заявила Жюльетта. – Я хочу, чтобы они все были мертвы. Чтобы все они горели в аду. Неужели, по-твоему, я должна простить их? Ты собираешься отпустить грехи мерзавцу, который тебя изнасиловал?

– Я… не хочу о нем думать. – Катрин обратила взгляд на окно. – Я не хочу думать ни об одном из них.

Жюльетта замерла. Они?

– Катрин, сколько мужчин… тебя?

Голос Катрин звучал еле слышно:

– Двое.

Жюльетта задохнулась от ярости, кровь бросилась ей в голову, застучала в висках.

– В склепе был только один.

– Перед ним был другой. Он ушел после того… – Голос Катрин оборвался. – А второй остался. Он вонзался в меня снова и снова, пока я…

– Ш-ш-ш. Спи. – Жюльетта заключила ее в крепкие объятия. – Теперь он ничего и никому не сделает. Он мертв.

– Он снился мне. Он насиловал меня. Мне было очень больно. Он смотрел на меня, но у него не было лица. – Катрин трясло. – Не было лица!..

– У него было лицо. Просто в склепе слишком темно, чтобы его разглядеть.

– Они были тенями. Будь у них лица, я бы по их выражению поняла, почему они делают это со мной, какой в этом смысл. – Катрин тяжело дышала. – А потом я почувствовала, что у меня тоже нет лица. Я была чем-то, что используют и отбрасывают. И неважно, что они со мной делали, потому что я уже была так измазана, что просто не могла стать более грязной, более вонючей…

– Это не правда, – оборвала ее Жюльетта. – Ты не виновата.

– Какая разница! Долг женщины – сохранить себя в чистоте для мужа. Неужели ты думаешь, что какой-нибудь мужчина возьмет в жены женщину, которой так воспользовались?

Жюльетта заколебалась. Она не могла солгать Катрин, сказав ей, что это не имеет значения. Мир не был ни добр, ни справедлив к женщинам, а мужчины в отношении целомудрия были особенно несправедливы.

– Нет необходимости, чтобы кто-то знал об этом. В Версале применялись разные способы, с помощью которых женщины обманывали женихов, заставляя поверить, что те взяли в жены девственницу. Мы могли бы…

– Я не смогла бы. Я и так уже достаточно запятнана, чтобы добавлять к моему греху еще и ложь. Кроме того, я теперь никогда не выйду замуж. – Глаза Катрин закатились, как у животного в смертельном ужасе. – Не хочу, чтобы кто-нибудь снова ко мне притрагивался.

Жюльетта пыталась сглотнуть комок в горле.

– Никто не собирается причинять тебе боль. А теперь попытайся уснуть. Робер принесет суп и вино.

– Я не голодна. Ты ведь меня не оставишь? – прошептала Катрин, закрывая глаза. – Я боюсь снов…

Жюльетта считала, что после такого страшного потрясения для Катрин было естественным желание спрятаться, однако она принимала сон с такой готовностью, что это вызывало беспокойство.

Неожиданно Катрин открыла встревоженные глаза.

– Жюльетта, а тебе они не причинили боль? Ты спаслась, и они не успели…

Кровь.

Преподобная мать, стоящая на коленях перед трибуналом.

Золотой потир для святого причастия.

Изнеженная рука Дюпре, машущая мужчине в красной шапке.

Жюльетта стряхнула воспоминания и улыбнулась Катрин.

– Разумеется, нет. Неужели ты думаешь, что меня так легко поймать?

Катрин расслабилась.