Селеста де Клеман подняла широко распахнутые, изумленные глаза от саквояжа.

– Как вы смеете! Я же объяснила…

– Ей нужна ваша помощь, – резко сказал Франсуа. – Есть вероятность, что ее арестуют, если в течение нескольких дней обнаружат в Париже.

– А как же насчет меня? – спросила Селеста. – Вы знаете, насколько опасно для меня находиться здесь без протекции? Вы понимаете, сколько дворян арестовано за последнюю неделю? А теперь эти жуткие звери убивают, режут и…

– Насилуют, – закончила с порога Жюльетта.

– Ну, я уверена, что уж тебя-то не потревожили, дочь моя. – Селеста запихнула в саквояж желтую юбку из тафты. – Ты же совсем некрасивая.

Некрасивая? Какое отношение имеет внешность к тем ужасам в аббатстве? Жюльетта в изумлении смотрела на мать, вспоминая малышку Анриетту и преподобную мать. Она обернулась к Франсуа:

– А теперь мы можем идти?

Франсуа упрямо покачал головой, не сводя глаз с ее матери.

– Она ваша дочь. Возьмите ее с собой.

– Невозможно. Аристократам не выдают пропусков, чтобы они могли покинуть город. Мне пришлось пойти на сделку с этой шелудивой свиньей Маратом, чтобы получить пропуск для себя. Это несправедливо. Эта свинья думает, что я пришлю ему это, но он узнает, что меня не так легко запугать… – Она вернулась к своему занятию. – Жюльетте придется самой позаботиться о себе.

А когда она поступала иначе? Жюльетта вышла из спальни и спустилась по лестнице.

На нижней ступеньке ее догнал Франсуа.

– Она не имеет права отказывать вам. За вас обеих я уже не отвечаю! – яростно заявил он.

– Тогда оставьте нас на улице и отправляйтесь по своим делам! – Голос Жюльетты звучал столь же яростно. Странно, почему ей так больно? Встреча с матерью прошла как она и предполагала, а после событий сегодняшней ночи она должна была стать нечувствительной к боли.

Маргарита, открывая им дверь, самодовольно улыбалась:

– Я же говорила, нет смысла вам с ней видеться. Глупо было вам думать…

Дыхание с резким свистом вырвалось из груди Эчеле. Жюльетта успела уловить лишь неясное движение. Но Маргарита неожиданно оказалась прижатой к стене с приставленным к ее тощей шее кинжалом.

– Ты говорила? Я не очень-то хорошо тебя расслышал.

Маргарита взвизгнула, глядя на кинжал выпученными глазами.

Эчеле прижимал его до тех пор, пока по шее Маргариты не побежала струйка крови.

– Что ты говорила, гражданка?

– Ничего! – пискнула та. – Я ничего не говорила.

Жюльетта следила, как лицо Эчеле полыхало от бешенства. На мгновение она решила, что он сейчас всадит в Маргариту кинжал, однако Франсуа медленно опустил его и захлопнул за собой дверь.

Эчеле сунул кинжал в сапог.

– Я вышел из себя. Еле удержался. Однако нечего мне было пугать служанку, когда я хотел насадить на кинжал ее хозяйку.

– Вам не понравилась моя мать? – спросила Жюльетта. – Как это невероятно! Обычно мужчины от нее в восторге.

– У вас есть еще друзья или родственники в Париже?

Жюльетта покачала головой.

– Кто-то же должен быть. А у гражданки Вазаро?

– Опекун Катрин – Жан-Марк Андреас. У него есть дом на Королевской площади; но сейчас он там не живет.

– Не на Королевской площади, – рассеянно поправил Франсуа. Его лоб прорезали морщины. – Теперь это площадь Единства.

Матерь Божья, неужели опять? Как же теперь ориентироваться в городе? Какая глупость! И Жюльетта четко объявила:

– Королевская площадь, дом восемнадцать.

– Там есть слуги?

Жюльетта пожала плечами:

– Не знаю, а у Катрин сейчас не спросишь.

– Нет, у нее не надо спрашивать. – Взгляд Франсуа устремился к экипажу, и Жюльетта снова отметила это странно-пристальное выражение его глаз.

Дантон насмешливо взирал на них сверху.

– Маркиза отказалась помочь?

Франсуа покачал головой:

– Маркиза – стерва.

– Какая жалость! Я полагаю, тебе остается только прижать этих одиноких покинутых женщин к своей груди и позаботиться о них самому.

– Черта с два! – Франсуа открыл дверь экипажа и не то подсадил, не то впихнул Жюльетту в экипаж. На долю секунды его взгляд остановился на нежных чертах Катрин, затем он продолжал:

– Я в отчаянии, что порчу тебе удовольствие, Жорж Жак, но, когда ты почувствуешь себя готовым к действию, отвези нас на Королевскую площадь.

Губы Дантона скривились.

– Королевскую площадь? Я и впрямь считаю, что эти аристократки совратили тебя.

– Я хочу сказать, на площадь Единства. – И Франсуа со стуком захлопнул дверцу экипажа.

7

Площадь окружали тридцать шесть великолепных домов, легких и игривых, с остроконечными крышами, однако каждый отличался уникальной отделкой… и своими тайнами. За их кирпичными и каменными фасадами раскинулись восхитительные дворы и роскошные сады с фонтанами, бьющими вверх ослепительно серебристыми струями. Здесь можно было посидеть на мраморной скамье, вдыхая пьянящий аромат роз и фиалок.

Откуда мне известно об этих садах? – тупо недоумевала Катрин. Потом она вспомнила: в одном из этих домов жил Жан-Марк. Они стояли перед дверью его дома на Королевской площади, и Франсуа колотил во входную дверь, Катрин была здесь последний раз три года назад. Тогда Жан-Марк пригласил ее сюда на Рождество и преподнес ей сюрприз – великолепное голубое платье, сшитое по меркам, полученным портнихой от матери-настоятельницы. Катрин жалела, что с ними не было Филиппа и он не видел ее в этом платье, а ему нравится, когда она в голубом, и она…

Филипп.

Катрин пронзила боль, и она поспешила отгородиться от нее туманом оцепенения.

Франсуа пришлось стучать довольно долго, прежде чем дверь чуть приоткрылась и за ней появилось испуганное лицо мужчины преклонного возраста. Его худое лицо было изрезано морщинами, к блестящему розовому черепу прилипли редкие прядки седых волос. Увидев в щель Франсуа, старик сделал попытку закрыть дверь.

Франсуа рывком распахнул ее и ступил в мраморный вестибюль.

– Приготовьте две спальни. – С этими словами он втащил в дом Катрин и Жюльетту. – Эти дамы останутся здесь на несколько дней. Но для других в доме по-прежнему никто не живет. Понятно?

– Послушайте, почему вы врываетесь и… – Старик встретился взглядом с Франсуа, и слова застряли у него в горле. Он отвел глаза от молодого человека и взглянул на девушек, подняв выше массивный подсвечник с одной свечой.

– Мадемуазель Катрин?

Жюльетта выступила вперед.

– Ее покалечили, и она нуждается в уходе. Как вас зовут?

– Робер Демеро. Я старший садовник у месье Андреаса, еще присматриваю за домом, когда он в Марселе. – Старик по-прежнему не сводил глаз с Катрин. – Бедная малютка. Она такая бледная…

– Робер. – Затуманенный взор Катрин остановился на изборожденном морщинами лице. – Фиалки. Вы подарили мне белые фиалки.

Старик кивнул:

– Ребенком вы любили эти цветы.

– Они казались такими… чистыми. Словно к ним ничто не прикасалось с сотворений мира. Я думала… – Катрин покачнулась и упала бы, не подхвати ее молодой человек и не поддержи. Она не могла вспомнить, кто он. Франсуа, да, вот как его зовут. Они с Жюльеттой спорили в экипаже…

– Спальню! – коротко приказал Франсуа, поднимая Катрин на руки.

Робер кивнул и заковылял впереди через вестибюль вверх по лестнице.

Франсуа крепко прижал к себе Катрин и направился следом. Катрин увидела их отражение в зеркале, висящем на дальней стене. Она едва узнала себя, оборванную и грязную, а он отражался в зеркале крепким, смуглым – настоящим мужчиной. Катрин охватила паника. Она не должна позволять ему дотрагиваться до себя. Она не должна позволять ни одному мужчине дотрагиваться до себя. Боль. Грязь. Она никогда не станет снова чистой.

– Перестаньте дрожать. Я вас не обижу. – Низкий голос мужчины был грубым, но в его словах была такая успокаивающая сила, что Катрин расслабилась. Жюльетта шла по лестнице за ними. Если бы от этого мужчины исходила угроза, она не позволила бы ему нести ее. Если Катрин и не доверяла мужчине, державшему ее на руках, то подруге она доверяла.

Он очень сильный, как в тумане подумала она, такой уверенный. Его шея была всего в нескольких сантиметрах от ее глаз, и Катрин могла видеть, как бьется голубая жилка во впадинке. Она зачарованно смотрела на это ритмичное пульсирование. Жизнь. Его лицо было жестким, замкнутым, и эти сияющие зеленые глаза на бесстрастном лице выдавали беспокойную мужскую энергию.

Мужчина. Катрин содрогнулась – неожиданно эти горящие глаза устремились к ее лицу. С минуту он пристально смотрел на нее, потом перевел взгляд на Робера, уже одолевшего лестницу.

Минуту спустя Робер открыл третью дверь слева и провел их в спальню.

– Вы помните эту комнату, мадемуазель? Вы всегда любили ее. Здесь окна выходят в мой сад.

Да, Катрин смутно вспомнила картины на стенах, покрывало из голубого муарового шелка с лилово-серебряной каймой, декоративную тарелку севрского фарфора на стене. Когда-то она часами сидела у этого окна, наблюдая за Робером, работающим в саду.

– Боже, какая здесь затхлость! – Жюльетта пересекла комнату и распахнула створчатое окно.

– Дом закрыт уже больше года, – обиделся Робер. – Вы ведь не предупредили нас. И не можете рассчитывать, что он…

– Мне потребуется горячая вода и чистое полотно, что-нибудь для нас обеих. На чем спать и что надеть завтра. Сойдет все, что найдется, – прервала его Жюльетта. – Есть в доме еще слуги?

– Моя жена Мари. Она еще в постели и…

– Я не смогу все сделать одна для мадемуазель Катрин. – Жюльетта пошла к двери. – Идемте, поднимем вашу жену с постели.

Жюльетта снова отдает приказания, смутно подумала Катрин. Бедный Робер, надо действительно кое-что сказать Жюльетте.

– Что вы стоите и держите ее? – бросила Жюльетта через плечо Франсуа. – Положите на постель. – Жюльетта решительно вышла из комнаты.