Сев на скамейку, она выпрямилась и заставила себя дышать медленно и глубоко, пока оцепенение не ушло из ее сердца. Ей ужасно хотелось, чтобы отец был сейчас рядом, потому что ей казалось, как всегда казалось в детстве, что он знает, что делать. И это желание было столь велико, что она вскочила и подошла к окну, убежденная, что слышала его шаги на крыльце. Но она ошиблась. Его там не было. Она знала, что теперь ей нужно идти к нему.

Она встала и надела пальто, накинула на голову платок и сунула ноги в калоши. Часы показывали пять минут второго, и она вышла на дождь.


В Коббзе, когда часы на крыше мастерских пробили очередной час, с флюгера слетела ворона, и он начал вертеться под ветром. Джесс стоял у окна в гостиной. Он смотрел, как ворона полетела в сторону Энстера.

— Уже два часа. Мы ужасно опаздываем.

— Жених должен опаздывать. Бабушка так говорит. Так уж положено.

Бетони улыбнулась ему, видя, как он хмурится, глядя на часы. Она подошла и взяла их у него из рук, а потом сунула в карман жилета, где они и должны были лежать. Она сжала его руки в своих, чтобы они не теребили галстук и воротник.

— Только взгляни на дождь! — сказал он ей. — Он меня раздражает до безумия! И зачем только ты выбрала октябрь?

— Сегодня день моего рождения. Мне двадцать четыре. Мне этот день показался таким же хорошим, как и остальные. Что значит капелька дождя?

— Она испортит твое платье. Вот почему это имеет значение. И где же платье, которое ты собираешься надеть?

— Здесь, под рукой, на спинке стула.

— Я нормально выгляжу в этом новом костюме? У меня пробор прямой? Я хорошо побрился, что скажешь?

Он освободил руки и потрогал волосы, которые были тщательно причесаны и блестели, как солома. Он пощупал подбородок, критически заметив следы щетины.

— Ты очень красивый, — сказала Бетони, — и слишком молодой, чтобы быть моим отцом.

— Церковь будет переполнена. Ты же это понимаешь? Народ все время будет прибывать. Я уже в двенадцать видел их.

— Надеюсь, им хватит места, чтобы сесть.

— Нет, — сказал он, — и не надейся! Многим придется стоять на улице. И даже дождь их не остановит, поверь мне.

Он повернулся к обеденному столу, который раздвинули на всю длину, покрыли белой дамасской скатертью, и он уже ломился от угощения.

— Вот холодная запеченная оленина. Ты видела? Миссис Эндрюс прислала ее вчера. — Он взял ложку и протер о рукав пиджака. — Конечно, — сказал он, — люди будут есть на кухне.

— Ты имеешь в виду работников из мастерской?

— Стол на кухне еще обильнее, чем этот. Твои мать и бабушка очень постарались, и сестра тоже.

— Ты, полагаю, тоже будешь есть на кухне, — ты ведь плотник, как и они? И Дик, и дедушка тоже.

— Только не мы! Нет таких правил! Только не семья невесты! — И отвернувшись от ее дразнящего взгляда, сказал: — Люди будут себя лучше чувствовать в своей компании. Они не очень хорошо будут смотреться среди гостей со стороны капитана и его матери.

— Майкл захочет, чтобы они сидели вместе с нами, — сказала она, — и я тоже.

— Боже мой, только взгляни на часы! Куда мог подеваться этот парень?

— Прошло только пять минут, отец. Постарайся успокоиться и перестань суетиться.

— Очень хорошо, — заворчал Джесс. — Нужно было нанять еще один экипаж. Я же говорил!

Майкл, его мать, дядя с тетей из Илтон Лайя и его лучший друг майор Петер Томас поехали в церковь в экипаже из Кингз-Хилл-хауса с лакеем в ливрее на козлах. Семья Бетони поехала в бричке, и Дик должен был вернуться за невестой и ее отцом.

— Это, наверное, из-за того, что Даффер потерял подкову? — предположил Джесс. — Или даже охромел. В таких случаях это всегда случается.

В задней части дома хлопнула дверь, и Джесс схватил платье Бетони.

— Ну, вот и он! Наконец-то! Лучше поздно, чем никогда. — И когда в комнату вбежал Дик, он спросил: — Боже мой, что ты так долго?

— Том! — вымолвил Дик. — Полиция увезла его в Чепсворт.

— Кто тебе это сказал? — спросила Бетони.

— Я сам видел. Я как раз ехал из церкви, а они проехали мимо. Том сидел на заднем сиденье.

— Ты их остановил спросить, почему?

— Не было возможности, — сказал Дик. — Пока я понял, что происходит, машина уже проехала. Я поехал прямо сюда, но пока стоял там и думал, что делать, подъехали Престоны на мотоцикле. Они, кажется, были в Пайкхаусе все утро и видели, как забрали нашего Тома.

— Они сказали, что его арестовали?

— Нет, они сказали, что не совсем так.

— Бога ради, что они сказали?

— Они сказали, что он получил то, что заслужил. Они сказали, что мы прочитаем обо всем в газетах.

— А что с Линн?

— Осталась дома, — сказал Дик.

— Законы! — сказал Джесс, глядя нетерпеливо на Бетони. — Это должно было случиться именно в день твоей свадьбы! Ну было ли такое невезение когда-нибудь? — Ему казалось, он едва может видеть Дика. Почему у этого парня не хватило ума рассказать об этом после свадьбы?! — Не обращай внимания, моя радость. Постарайся не дать этой неприятности испортить тебе такой день. — Он подошел к ней с платьем.

Бетони уставилась на каминные часы. Голова у нее работала совершенно ясно. Свадебная церемония займет, возможно, полтора часа. Она кончится к четырем. Не так уж долго, сказала она себе, если она уйдет из церкви сразу же после венчания. И все-таки очень долго, говорило что-то внутри ее. Она уже решила этот вопрос.

Она мысленно видела лицо Майкла, ждавшего ее в церкви. Казалось, он знает, что она задумала; его серые глаза пристально смотрели на нее, в них было беспокойство; он просил ее прийти. Потом она увидела лицо Тома, его глубокие темные глаза с невидящим взглядом, смотрящие сквозь нее и не просящие ни о чем.

— Давай, радость моя, — сказал Джесс. — Ты уже и так опаздываешь.

— Нет, отец, я не поеду, свадьбу придется отложить.

— Отложить? Ты с ума сошла? Да этого быть не может! Это же ни в какие ворота не лезет!

— Тебе придется поехать в церковь и сказать им. Я отвезу тебя туда по пути в Чепсворт. Но сначала мне нужно пойти переодеться.

— Бетони, нет! — сказал он, встав перед ней и загородив дорогу. — Ты не пойдешь никуда и не сделаешь этого! Только подумай о тех, кто тебя ждет! Подумай о капитане и миссис Эндрюс! Что они скажут?

— Тебе все равно, что будет с Томом?

— Не все равно. Он еще и не этого заслуживает. Но чем ты можешь помочь?

— Должно быть, чем-то, что я могу сделать.

— Ну хорошо, тогда езжай после церемонии. Мы сможем поехать и узнать, в чем дело.

— Нет, отец, я еду сейчас.

— Я тебя не понимаю, — сказал Джесс, идя за ней через зал. — Не понимаю, как ты можешь сделать такое! Да я бы ни в жизнь не поверил! Ты ведь из всех моя самая любимая дочь! — Он продолжал кричать на нее, пока она поднималась по лестнице. — А что, если капитан не простит тебя? На его месте я бы точно не простил! Я не прощу тебя никогда! Ты делаешь из нас посмешище для всей деревни, ты и твой Том.

Когда Бетони снова появилась, уже переодевшись в обычную одежду, отец сидел на нижней ступеньке, а Дик стоял выше и спорил с ним. Лица Джесса она не видела. До этого дня он никогда в жизни так не злился. Она видела, что он совсем разбит.

— Я не пойду в церковь, чтобы сказать им, даже и не думай.

— Значит, вместо тебя пойдет Дики, — решила Бетони.

— Пусть делает что хочет. Я не могу остановить ее. Мои дети со мной не считаются.

— Если ты не пойдешь в церковь, ты можешь сходить в Пайкхаус повидать Линн? Она, наверное, с ума там сходит.

— Только не я. О нет! Эта женщина для меня никто. Я просто остаюсь там, где сижу.

— Поехали, Дик, — сказала Бетони, и он пошел за ней к бричке.

Проезжая по Хантлипу, они миновали кучки толпящихся жителей, которые оборачивались и смотрели вслед проезжавшей бричке. Потом, когда они выехали в поле, она увидела людей, собравшихся во дворе церкви, стоявших под тиссами и буками, прячась от дождя. Колокола звонили вовсю, и потревоженные грачи кружили над башней. Бетони остановилась, чтобы высадить Дика, а потом поехала в сторону Чепсворта.


Линн шла так быстро, как только позволяло ее отяжелевшее тело. Она старалась не дать страху заползти и сердце. От Пайкхауса до Хантлипа было три мили по дороге и еще две с половиной от Хантлипа до Блегга, но идя по тропинке к Мельничному мосту и по старой дороге через Паппет-Хилл, она могла срезать милю.

Теперь дождь лил не переставая. Она была этому даже рада, хотя и промокла насквозь, потому что это значило, что отец точно будет дома, сидя с положенной на табуретку ногой у огня. Он ненавидел сырые дни, так как его больное колено ныло и причиняло ему сильную боль, и только жар от огня мог принести ему какое-то облегчение.

Она так была уверена в том, что отец будет сидеть дома, читая газету и покуривая трубку, что, когда нашла дом Пустым, с минуту стояла пораженная этим. На нее навалилась страшная слабость и злость. Как он может быть где-то, когда он ей так нужен?! Что за дело вытащило его из дома в сырую октябрьскую субботу? Мальчик, гнавший хворостиной птицу с поля, подошел к изгороди и сказал ей:

— Мистер Мерсибрайт уехал в Апхэм. Хозяин послал его посмотреть кабана.

— Он там долго будет, Годвин, ты не знаешь?

— Он сказал, что вернется к шести часам. Он велел мне развести огонь и пообещал угостить чаем, когда приедет. Он обычно угощает меня по субботам.

— Тогда я напишу ему записку, — сказала Линн.

Она вошла в дом и посидела немного, дрожа в промокшей одежде. Ее тошнило, голова кружилась, ей было жарко и одновременно холодно, и спина болела так, словно позвоночник разламывался надвое. Она подумала о том, чтобы разжечь огонь, обогреться и отдохнуть с часок и даже дождаться отца, но побоялась, что полицейские могут вернуться в Пайкхаус и привезти Тома и что он будет волноваться, не найдя ее дома. Или, думала она, они могут заехать и сказать, что он арестован. Поэтому она встала, нашла бумагу и карандаш, написала записку, а потом снова вышла под дождь.