Мэгги сидела на корточках возле одной из могильных плит. Обернувшись, она посмотрела, как он выбирается из пикапа и снова вернулась к своему занятию, низко склонившись над могилой. Подол зеленого в клеточку платья веером раскинулся вокруг нее.

Эрик остановился у машины и залюбовался ею в сумеречном вечернем свете, наблюдая, как Мэгги поливает из обувной коробки кучку бордовых цветов, а затем идет между замшелых плит к колонке, наливает воду в эту коробку и несет ее обратно, оставляя за собой серебристую струйку. Она снова склонилась над цветами. Голуби продолжали грустно ворковать. День уступал вечеру. В накатывающихся сумерках запахи диких цветов становились тяжелыми и влажными.

Он медленно пошел к ней навстречу, ступив с хрустящего, раскаленного за день гравия в бархатную тишину травы, уже предвещающую ночную прохладу, и выбирая проход среди «ушедших в потусторонний мир», чьи стертые временем и погодой имена едва можно было различить на надгробных камнях. Подойдя к ней, он остановился в тени дерева и коснулся ее головы.

— Мэгги, что ты здесь делаешь? — спросил он тихо, в тон воркующим голубям.

Стоя на коленях и обернувшись через плечо, Мэгги ответила:

— Поливаю эти несчастные флоксы.

Она поставила мокрую картонную коробку себе на подол и наклонилась выдрать пару сорняков из цветущей заросли флоксов.

— Зачем? — ласково спросил он.

— Я просто... — Голос Мэгги сорвался и зазвенел. — Мне просто... так надо.

Как же быстро ее отчаянье передалось ему! От прервавшейся фразы Мэгги его грудь стянуло болью. Он присел рядом с ней на корточки и потянул за локоть, побуждая повернуться к нему лицом.

— Что стряслось, Мэгги? Мэгги, девочка моя! Что с тобой?

Она уклонялась, укрывала лицо, бормотала что-то несвязное, бессознательно стараясь оттянуть надвигающуюся беду.

— Интересно, кто их здесь посадил? Как давно это было? Сколько лет они сами по себе увядают и возрождаются снова, без присмотра? Я полью их немного, если уж мне есть до них дело, и про... прополю, выдерну сорняки и окопаю вокруг. Они ду... цветы задушены ими.

Но задушенною казалась она сама.

— Мэгги, в чем дело?

— У тебя есть что-нибудь в пикапе?

Сбитый с толку ее очевидным горем и нежеланием поделиться с ним, Эрик ответил:

— Надо посмотреть...

С хрустом в коленях он поднялся и направился к машине. Минутой позже Эрик вернулся и протянул ей отвертку. Он снова присел на корточки рядом с Мэгги и молча наблюдал, как та рыхлит каменистую почву и выдергивает сорняки. Он терпеливо дождался конца бессмысленной работы, затем остановил ее дрожащую руку, взяв в свои ладони кулак с зажатой отверткой.

— Мэгги, что случилось? — прошептал он. — Скажи мне.

Мэгги разогнулась, не вставая с колен, положила руки на бедра и, обратив свои грустные карие глаза на Эрика, сказала:

— Я жду ребенка. Твоего ребенка.

Шок исказил его лицо, и он рухнул на колени, как от удара в грудь.

— О Боже, — побледнев, прошептал Эрик, и испуганно взглянул на ее живот. Переведя взгляд на лицо Мэгги, он спросил: — Ты уверена?

— Да, уверена. Я сегодня ходила к врачу.

Он проглотил слюну, и на горле дернулся кадык.

— Сколько?

— Четыре с половиной месяца.

— Такой большой срок?

Она кивнула.

— Значит, ошибки быть не может. И нет риска потерять его?

— Да, — попыталась прошептать Мэгги, но голос не слушался ее.

И вдруг по его лицу расплылась улыбка счастливого мужа.

— Мэгги, но это же прекрасно! — воскликнул он, охватив ее руками. — Это невероятно! — крикнул он небу. — Вы слышите? У нас будет ребенок! У меня и Мэгги будет малыш! Обними меня, Мэгги, обними скорее!

Ей ничего другого не оставалось, ибо его руки держали ее со всей силой. Прижатой к плечу гортанью она смогла выдавить:

— У меня грязные руки, сумасшедший.

— Наплевать, обними меня!

Стоя на коленях в траве, она обняла его и прижала к себе грязными руками со все еще зажатой в кулаке отверткой, оставляя грязные следы на красной рубашке Эрика.

— Эрик, твоя жена не дает тебе развода, а мне... нам уже за сорок. Это совсем не прекрасно — это ужасно! И все в городе узнают, что этой твой ребенок.

Он усадил ее обеими руками.

— Вот здесь ты чертовски права, потому что я сообщу им об этом! И ничто теперь не остановит мой развод. Я сброшу ее, как старую рубашку. А что значит сорок лет? О Боже, Мэгги! Я мечтал об этом долгие годы и уже отчаялся. Как мне не быть счастливым?

— Но я не замужем, помни.

— Это ненадолго.

Он пылко схватил ее за руки и с сияющим лицом спросил:

— Мэгги, ты выйдешь за меня замуж? Ты и малыш! О Боже, как только это станет возможным, выйдешь?

Она не успела ответить, потому что он вскочил на ноги и возбужденно заходил по кругу. Колени на его белоснежных джинсах были запятнаны зеленью травы.

— О Боже! Только четыре с половиною месяца! Надо все распланировать, выбрать родильный дом. Ты не хочешь пойти на курсы Мэзда или как там его?

— Леймеза.

— Хорошо, пусть Леймеза. Подожди, я посоветуюсь с мамой. И Майком. Вот он удивится! Мэгги, ты не думаешь, что мы успеем завести и еще одного? У детей должны быть братья и сестры. Хотя бы по одному...

— Эрик, прекрати. — Она поднялась на ноги и коснулась его, призывая вернуться к здравому смыслу. — Послушай...

— Что? — спросил он с невинным видом и застыл среди неподвижных надгробий с сияющим раскрасневшимся лицом на фоне розовато-золотистого заката.

— Милый мой, ты забыл, что я не твоя жена, что эта привилегия досталась другой женщине, — напомнила она ему. — Ты не можешь... ты не можешь бегать повсюду и кричать на весь город о своей радости, как если бы был женат на мне. Это позорит Нэнси, понимаешь? Да и наших родителей тоже. А у меня еще и дочь, и ее приятели... Я понимаю твою радость, но все так непросто.

Он остыл и отрезвел, будто столкнулся со смертельной опасностью, резко охладившей его пыл.

— Ты не хочешь ребенка.

Как заставить его понять?

— Вопрос не в том, хочу я или не хочу. Он здесь. — Она прижала руки к животу. — И уже половина срока позади, что намного опережает время твоего развода. Его появление сильно нарушит мою жизнь. Возможно, придется отказаться от гостиницы, на которую я потратила столько сил и средств. Мне, и только мне, нести всю тяжесть до того, как ты разведешься, встречать косые взгляды и слышать, как меня называют разрушительницей семейного счастья. Мне придется свыкнуться с этим, а тебе, Эрик, набраться терпения.

Он стоял все так же неподвижно, обдумывая ее слова. Голуби продолжали ворковать.

— Ты не хочешь ребенка, — повторил он огорошенно.

— Нет, но не с такой необоснованной радостью, как ты. Нужно время.

Лицо Эрика стало жестким, и, нацелив на нее палец, он сказал:

— Знай, если ты что-нибудь предпримешь, чтобы избавиться от малыша, ты убьешь не только его, но и меня. Поняла?

— О, Эрик, — застонала Мэгги и сникла, — как ты мог подумать такое?

Он отвернулся, отошел к тополю и уставился на его гладкий серый ствол. Несколько секунд Эрик стоял напряженно и неподвижно, затем хлопнул по стволу открытой ладонью и поник головой, опершись о дерево.

Потрясающий летний закат продолжал царить в небе. Среди сумаковых зарослей на опушке леса зеленая с распущенным зобом мухоловочка повторяла свое картаво-гортанное «фии-би», «фии-би». У гранитного надгробья склонил головку флокс, паучки и жучки продирались сквозь траву, маленькая зеленая гусеница упала на паутину, блестевшую ниспадающими стеклянными нитями в последних лучах заходящего солнца. Жизнь, продолжение рода — они вездесущи, даже на кладбище, даже в женщине, сердце которой в этом летнем великолепии сжималось от холода.

Она молча изучала человека, которого любила всей душой, его ссутулившуюся фигуру, судорожно сжатые руки, поникшую голову.

Как он расстроен после такого воодушевления! Неразрешимая дилемма ввергла его в отчаянье.

Она подошла к нему и обняла.

— Зачатье было актом любви, — тихо сказала Мэгги, — и я по-прежнему люблю тебя и буду любить. Но я не замужем и не хочу выносить нашу любовь во внешний мир: он этого не заслуживает. Вот почему я чувствую себя такой несчастной. Мне кажется, Нэнси сделает все, чтобы затянуть развод до тех пор, когда ребенок уже появится на свет.

Он поднял голову и сказал, обращаясь к дереву:

— Я поговорю с ней в ближайшие выходные и скажу, что на примирение у нее нет никаких надежд. Я попрошу адвоката ускорить бракоразводный процесс.

Он повернулся к Мэгги, но не прикоснулся к ней, сдерживаемый невидимыми ограничениями. Он понял, насколько буднично-прозаичной оказалась ситуация, в которую они попали, какой шаблонной выглядела его реакция при взгляде со стороны: женатый мужчина, принесший типичные осложнения в жизнь своей любовницы, пытается успокоить ее сказками о разводе. И все же она никогда не упрекала его в медлительности, не понуждала и ни на чем не настаивала.

— Прости, Мэгги, все это я должен был сделать намного раньше.

— Да, конечно ...но разве мы могли знать, что такое случится.

Его лицо стало задумчивым.

— Да, это просто удивительно.

— Я думала, что беременность мне уже не грозит. Вот уже больше года, как у меня появились некоторые признаки климакса. Но доктор мне объяснил, что даже в этом случае есть периоды, в которые женщина еще может забеременеть. А когда он сообщил мне, что я на пятом месяце... — Мэгги опустила глаза и стала рассматривать свои руки. — Я почувствовала себя круглой дурой — в моем-то возрасте и после того как я преподавала курс «Семейная жизнь», — о Боже! — Мэгги отвернулась и как-то вся сжалась.