Они обнялись, и Эртемиза присела возле нее на скамейку, позволив маленькой белой собачонке в синем ошейничке обнюхать руку. Учуяв запахи красок и разбавителя, пес недовольно чихнул, тявкнул и снялся с места. Ассанта засмеялась; своим безошибочным и приметливым женским взглядом она тут же уловила новое в повадках подруги — то, на что прежде не было и намека: плавная, довольная каждым движением грация, пришедшая на смену порывистому желанию убегать и прятаться, уверенное достоинство взрослой женщины, а не робость монашки, готовой к выволочке от настоятельницы. Но между тем сейчас в лице Мизы читалась и тревога. Именно тревога, не скорбь, которую можно было бы предполагать в связи с ее траурным нарядом. Впрочем, подумала маркиза, траур по Пьерантонио она носит формально, даже не скрывая облегчения, за что Ассанта не только не осуждала ее, но и всецело поддерживала. После того, как это ничтожество обращалось с женой, маркизе на ее месте вряд ли удалось бы подавить в себе желание сплясать тарантеллу на его могиле.

— После этой поездки тебя словно подменили, — поигрывая веером, сказала она. — Скажи, тебя там поили чем-то особенным? В следующий раз, когда буду в Венеции, я непременно закажу себе тот же самый напиток. Право же, сколько раз я там бывала — всегда возвращалась оттуда собой…

Не вдумываясь в ее болтовню и аккуратно подбирая слова, Эртемиза поинтересовалась, не может ли та знать, где сейчас обретается идальго Хавьер Вальдес. Ах, так вот он — секрет волшебного зелья! Ассанта торжествовала. Чтобы не испортить триумф и не вспугнуть гордячку, маркиза ответила, мол, да, она знает, где Вальдес, поскольку накануне он был по служебной надобности отозван в Мадрид.

— Он приезжал попрощаться перед отбытием в Ливорно и уже ночью должен был отплыть в Испанию.

Эртемиза с досадой встряхнула головой в изящной легкой шляпке:

— Жаль. Это именно тогда, когда он нужен…

— О!

Значит, слухи не врут, и они в самом деле встретились с ним по дороге из Венеции, а судя по светящемуся виду подруги, Хавьеру наконец-то повезло доказать ей свою преданность на деле. И ведь эта упрямица могла стать счастливой гораздо, гораздо раньше, если бы не цеплялась так усердно за общественные условности, касающиеся вопросов брака и верности супругу, каким бы негодяем он при этом ни был. Вот только чем объяснить хмурый вид Вальдеса в последнее время? Похоже, у Эртемизы открылись новые способности, и на сей раз это дар сердцеедки. Ну что ж, некоторые мужчины даже любят позволять женщине поиграть с собой, и кабальеро не без удовольствия полакомится из рук своей возлюбленной даже столь острым деликатесом.

— Когда он вернется? — будто бы и не услышав восклицания Ассанты, спросила художница.

— Он обмолвился, что, скорее всего, его не будет здесь до конца октября. Послушай, милочка, ты меня интригуешь. Давай же, поделись со мной, меня снедает любопытство…

Эртемиза не поняла или сделала вид, будто не поняла:

— Чем поделиться?

— Что ты, в самом деле? — рассмеялась маркиза, подавая руку для поцелуя проходящему мимо них сыну. Мальчик церемонно поклонился гостье и припустил к дому. — Расскажи же, каков он, — Ассанта поиграла бровями, — в постели?

Эртемиза пробурчала себе под нос что-то нечленораздельное — дескать, об этом не худо было бы спросить служанку.

— Что? — прыснула маркиза Антинори. — Служанку?! Какой, однако же, прыткий кабальеро! И служанку, и хозяйку…

На лице Мизы отобразилась мученическая гримаска, и она совсем не весело посмотрела на подругу:

— Мне не смешно. Я не могу понять, чего он добивается. С Аброй все просто — она недалекая деревенская женщина, и обвести ее вокруг пальца не составляет ни малейшего труда. Но чего добивается синьор Вальдес, пытаясь опорочить ее в моих глазах после того, как… Ах, да полно! Теперь я вряд ли что-то узнаю до ноября…

— А что говорит твоя служанка? Она устыдилась за свой поступок?

Эртемиза покачала головой и развела руками.

— На твоем месте, дорогая, я взялась бы в первую очередь за нее. Негоже, когда слуги ведут себя подобным образом. Разве ты не слышала тех историй о поджогах в богатых домах Тосканы? А ведь это все из-за неосмотрительности: набирают непроверенных людей, а потом удивляются, что их поместья грабят и жгут.

В карих глазах художницы запрыгали искры смеха:

— Что-то я с трудом представляю себе Абру или Хавьера в роли поджигателей.

Ассанта звонко расхохоталась и подхватила:

— А что, это была бы пикантная комедия! Нужно намекнуть сюжет кому-нибудь из наших драматургов. Но если говорить, не шутя, то лучше тебе все узнать у самой служанки. В моих глазах это большая дерзость — перебегать дорогу хозяйке, тем более в таких вещах.

— О чем ты, Ассанта?! Я не давала никаких поводов синьору Вальдесу рассчитывать на взаимность. Его сердечные дела меня нисколько не трогают, разве я не говорила тебе, что для меня он совершенно чужой человек? Если бы не письмо с намеком на Абру, я не вспомнила бы о нем и теперь. Абра мне не чужая.

— Что это за письмо?

Эртемиза вытащила из бархатной поясной сумочки помятый конверт и протянула ей. Ассанта пробежала взглядом скудные строчки послания и тоже ничего не поняла.

— Разве это его почерк?

— О, да! Поверь мне, я хорошо запоминаю начертательную манеру элементов. Тут определенно хотели ее изменить. Обычно этого достигают, меняя руку, но ты же знаешь, что левая у него покалечена и не удержала бы такой тонкий предмет, как перо. Поэтому он обошелся правой, но полностью исказить почерк ему не удалось.

— Если бы он так уж хотел остаться неузнанным, то велел бы это сделать какому-нибудь писарю.

— Как мне кажется, в большей мере ему хотелось выставить в дурном свете мою служанку. Да и втягивать в это посторонних, наверное, не входило в его намерения.

Ассанта задумалась:

— Да… странно… Более того — совсем не похоже на этого благородного дворянина, каким он мне всегда представлялся…

— Расскажи мне о нем все, что знаешь, — впервые за все это время сама попросила Эртемиза.

— Могу только повторить то, о чем уже говорила. Сплетникам тоже известно далеко не все, если оно не дает пищу для новых сплетен. Хавьер происходит из обедневшего дворянского рода, состоит на службе у испанского короля и здесь бывает наездами, по вопросам дипломатического характера. Если бы Раймондо занимался отношениями с Испанией, он знал бы о Вальдесе куда больше, чем сейчас, но у них слишком разные круги обязанностей. В юности Хавьер бывал на Юкатане, и теперь иногда рассказывает об аборигенах, которых зовет майя, о городах мертвых, об идолах и рукотворных горах, где совершались человеческие жертвоприношения. Там золото ценилось ниже, чем стекло, а дикари не знали даже, что такое колесо. Это все очень интересные истории, и мне жаль, что ты не слышала их из первых уст. Уверяю, тебе они понравились бы. Вальдес обычно немногословен, но оттого и рассказчик он прекрасный: все, что он говорит — всегда важно. Каждое его слово, как удар мечом в поединке, ничего лишнего. Лучший воин и лучший повествователь, пылок и верен слову — и я даже не знаю, что еще тебе нужно от мужчины.

— Я пытаюсь разобраться: что такому восхитительному герою понадобилось от такой доморощенной провинциалки, как я? У меня ни знатного происхождения, ни имущества, ни изящных манер блистательных светских львиц — ничего, что мог бы искать себе под стать такой человек, как кабальеро Вальдес. В сущности, по всем приметам он должен был бы увлечься тобой…

— Любовь зла… — вздохнула Ассанта, но Эртемиза, не слушая ее, договорила:

— Если бы он не был заинтересован в чем-то еще, что исходит от меня. Вот это я и хочу выяснить как можно скорее, пока за решеткой не оказался еще какой-нибудь невиновный. Сказки же о слепой любви мне в моем возрасте уже не кажутся правдоподобными.

— Ты излишне критична к себе, дорогая.

— Нет. Жизнь научила меня тому, что ничего не происходит просто так.

— Конечно же, это не происходит просто так! Ты отличаешься от всех женщин, которых когда-либо знала я и которых знал Вальдес! Даже от других художниц, хотя вас и немного. Ты… знаешь, ты как музыка Гоффредо ди Бернарди: вот-вот поймаешь разгадку ее тайны, и тут же она ускользает из-под рук. Вот такой вижу тебя я, вот такой видят тебя и другие. Только ты не сможешь увидеть этого даже в зеркале.

— Причем здесь ди Бернарди?

— Шила в мешке не утаишь. Я видела, как он смотрел на тебя после «Обманутого Персея».

— Я думаю, все люди разные, Ассанта.

— Не скажи. Люди так же делятся на породы, как… кони или птицы.

— Ты говоришь в точности как мой дядя.

— Твой дядюшка — умудренный жизнью мужчина, и на твоем месте я прислушивалась бы к тому, что он говорит. Поставь же себя на место идальго. Каких женщин он встречал в своей Испании? Таких же, как и здесь — или это дамы, или простолюдинки со всеми причитающимися приметами их положения в обществе. В Новом Свете это были дикарки-индианки, но при всем отличии от нас эта экзотика чересчур далека от того, чтобы насытить его ум и воображение. А он не из тех, кто удовлетворяется одними плотскими утехами. И заметь, милочка: тобой тоже увлекается всерьез только этот тип мужчин, а иным ты неинтересна ровно в той же мере, как и они тебе. В чем тебе повезло, так это в том, что сии редкие экземпляры вообще попадаются тебе на пути. Поскольку подавляющее большинство относится ко второй категории: получив свое, они забывают нас, потому что движения нашей души им попросту неинтересны. Господи, да я даже слышала утверждения, что у нас, у женщин, вообще нет души, как у бестий! О чем тут можно говорить, дорогая…

— Не «тоже»: я не увлечена Вальдесом, — возразила художница, в целом явно с нею соглашаясь.