— Да нет, я спать хочу, я сейчас свалюсь.

— Ладно, иди, — он вытащил из бумажника тысячу рублей. — Возьми на такси.

— Нет, спасибо, у меня есть. Да и тысяча — это слишком много мне до дома.

Поцеловала Женю в щеку и ушла. Спустилась по лестнице под сонные взгляды охранников. Внизу столкнулась с тремя мужчинами, только что вошедшими в клуб, в которых узнала известных исполнителей.

— Девушка, вы уже уходите? — спросили они меня. — А мы вот только пришли. Правильно, тут делать нечего.

— Маша, подожди, — услышала я голос Жени. — Я с тобой.

— О, Женя! — увидели музыканты знакомого им продюсера. — И ты тут.

— Да, привет, ребята! — Женя обнялся с молодыми людьми.

— Машенька, подожди, не уходи, я тебя провожу, — сказал мне Женя, и молодые люди внимательно посмотрели на меня, как будто решая, кто я, его любовница или просто знакомая. Видимо, первый вариант у них был более реальный, они улыбнулись.

— Ну, давай, Женя, увидимся, — сказал один из них.

В другой раз я, наверное, попросила бы Женю познакомить меня, о чем-нибудь с ними поговорила, но сейчас я так хотела спать, что мне было ни до чего. Я уже привыкла, что мы постоянно встречаемся с какими-нибудь знаменитостями, какими-нибудь Жениными друзьями, знакомыми.

Мы вышли на улицу. В лицо ударил свежий утренний воздух. Было холодно. Я попыталась согреться в своем тоненьком плаще, но тщетно. Сели в машину.

— Женя, а ты в состоянии вести машину?

— Да, Маш, обижаешь.

Только отъехали от клуба, у Жени зазвонил телефон.

— Алло, да, котик, привет! Как, ты была там? слышала я, как он разговаривал с кем-то. — Нет, ты что, это моя сестра… конечно, сестра… ну давай, давай увидимся. Маш, — Женя посмотрел на меня, — мне нужно вернуться обратно. Там одна девочка знакомая ждет. Я в нее влюбился недавно. У тебя деньги на такси есть? — спросил он, видимо, забыв о том, что уже предлагал мне деньги. — Или, если хочешь, поедем обратно, я вас познакомлю.

— Нет, Женя, спасибо за вечер. Я очень устала, а деньги на такси у меня есть.

Женя поцеловал меня в щеку, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Но все-таки я буду ждать, когда ты решишь.

Я вышла из машины. На Тверской не было никого, кроме пары машин. Таксист, стоявший рядом, неспешно курил, посматривая по сторонам за редкими прохожими. Наверное, надеясь найти в них клиента.

— Что, передумал вас везти? — сказал он, выпуская дым.

— Не ваше дело.

— Куда?

— На Трубниковский.

— Пятьсот.

— Да вы что, тут пять минут ехать.

— Меньше чем за пятьсот ночью никуда не поеду.

— Да я сама за такие деньги дойду.

И я пошла. Прошла мимо неработающих любимых кафе и магазинов, заглянула в пустые витрины, читая на ходу знакомые названия. Спустилась в переход, где жизнь тоже затихла: рядом с памятником жертвам погибшим во время взрыва спали бомжи, в многочисленных палатках, торгующих «настоящими» брендовыми сумками и прочей кожгалантерей, был погашен свет, цветочница в магазине устало перекладывала безжизненные розы из одной пластиковой вазы в другую, сбрызгивая специальным спреем. Я шла, постоянно оборачиваясь, — было страшно. Выйдя к Большой Дмитровке, переулками добежала до своего дома в Трубниковском.

Во дворе было тихо. В нашем окне на четвертом этаже горел свет. Я подбежала к старой темно-коричневой двери. Не стала вызывать лифт, зная, что меня начнут раздражать незакрывающиеся двери и медленная езда. Я вбежала по мраморной лестнице, чуть не налетев на огромную кадку с пальмой, стоявшую в пролете второго этажа, подскочила к двери. Открыла ее и замерла. В квартире было тихо, а рядом с диваном в гостиной одиноко горела лампа… Видимо, я забыла ее погасить перед уходом.

Мне стало грустно и больно. Я не понимала, почему он ушел.

Глава XIV

Прошло пять дней, как я не видела и не слышала Даню. Я каждый день звонила ему на телефон, но вместо ответа включался автоответчик, сообщающий мне бездушным женским голосом: «Телефон выключен или вне зоны действия сети. Оставьте свое сообщение после сигнала, абонент вам перезвонит». Я оставляла сообщения одно за другим. Вначале простые, вроде: «Даня, это я… перезвони мне, пожалуйста». Но затем они стали принимать маниакально-истеричный характер: «Позвони! Где ты? Что с тобой случилось? Почему ты не хочешь со мной разговаривать?», «Почему ты не звонишь? Ты решил вот так перечеркнуть все одним махом, все шесть лет, что мы знаем друг друга… Ты никогда так себя не вел. Ты струсил?», «Как ты можешь быть таким жестоким, Германов. Это же бесчувственно с твоей стороны. Я по меньшей мере волнуюсь, переживаю за тебя. А ты нет, тебе плевать, что со мной происходит. А может быть, в этот момент я думаю, прыгать ли мне с балкона… Хм, тебя это, кажется, не волнует. Нет, конечно, я не стою на карнизе, а сижу вместо этого на полу и курю двадцать пятую по счету сигарету… Тебя совесть не мучает, я порчу свое здоровье из-за тебя, между прочим…», «Д-а-н-я… — мои всхлипы и утирание носа, — черт возьми, где тебя носит… сейчас три часа ночи, а я не могу ни спать, ни есть, я думаю только о тебе. Слушай, ну давай забудем обо всем. Давай сделаем вид, что ничего не было. Мы ведь по-прежнему лучшие друзья. Только объявись, пожалуйста», «Германов, я объявлю тебя в розыск!». Но абонент мне не перезванивал.

Я никуда не выходила из дому, боясь пропустить его возвращение. Сидела на диване, слушала музыку, набирая в сотый раз его номер. Раздавались гудки, но никто не подходил. Снова включился автоответчик, уже ставший моим новым лучшим другом. Я вначале испугалась, несколько секунд молчала, а потом просто сказала: «Даня, это я, где ты?»

Прошла, наверное, вечность, прежде чем он перезвонил. Я увидела, как на дисплее замелькало его имя, и сразу же нажала на кнопку ответа.

— Алло, Даня, ты где? — почти кричала я в трубку.

— Я здесь, Маш.

— Почему, почему ты не звонил, я так волновалась, так переживала. Что с тобой?

— Со мной все хорошо, — все таким же, как мне показалось, равнодушным голосом говорил он. — Мне нужно тебя увидеть.

— Хорошо, я буду через десять минут, пришли мне смс, где ты.

Я выбежала из квартиры, схватив со стола только бумажник. Снова не вызывая лифт, побежала по лестнице вниз. Вместо кадки с пальмой столкнулась на втором этаже с Эльвирой Артемьевной, очень специфической старушкой из нашего подъезда.

— Здравствуй, Маша, — сказала она, растягивая слова.

— Здрасьте.

— Постой, — она схватила меня за рукав.

Я посмотрела на ее старые, одряхлевшие руки. Кожа на них была вся в пигментных пятнах. «Какой ужас! — подумала я. — Неужели я тоже однажды стану вот такой же старой и некрасивой, буду никому не нужна, даже собственному мужу». Эльвира Артемьевна держала в руке сигарету и помойное ведро.

— А как твой… муж поживает?

— Какой муж? — удивилась я.

— Даниил Олегович! Или у тебя есть еще кто-то?

— Эльвира Артемьевна, сколько раз вам объяснять, мы не муж и жена. Мы просто живем вместе.

— Как! — кажется, старушка давно выжила из ума и страдала забывчивостью, ведь подобные вопросы она задавала мне всякий раз, когда я сталкивалась с ней. — Вы живете не расписанные? Да как это можно?! Сожительство! Вот Сталин бы вас за такое давно в ГУЛАГ сослал.

А может, ей просто нравилось читать нотации?

— Да, конечно. Только мы ж с ним просто соседи, знаете, как в коммунальной квартире. Даже плита общая, а сковородки разные.

Видимо, я напоминала ей о каких-то старых, добрых и милых, на ее взгляд, временах, потому что лицо Эльвиры Артемьевны словно молодело, на нем появлялась улыбка и, кажется, все ее мысли уносились на много лет назад, когда она вот так же с кем-нибудь ругалась на кухне.

— Постой, детка, — ее голос смягчился, став заговорщицки приветливым. Она достала из халата какую-то помятую бумажку, где корявым, прыгающим почерком было написано: «Собрание в 19 часов в клубе, явка строго обязательна». — Я знаю, вы, молодежь, сейчас любите в клубы ходить.

— Да, очень!

— Вот я туда тебя и приглашаю! У нас клуб! Самый настоящий! Сначала партсобрание, чтение протокола, устава, а затем чай и танцы. Вы придете?

— Спасибо, Эльвира Артемьевна, обязательно придем.

Эльвира Артемьевна была старой заядлой коммунисткой, несмотря на свой возраст и всевозможные болезни, ходила на митинги к Кремлю, отстаивала права коммунистической партии, пыталась ввести в нашем доме комендантский час и талоны на проезд в лифте. В общем, она была забавной, но безобидной, с политическим уклоном старушкой, к которой всего лишь нужно найти правильный подход.

— Извините, я тороплюсь.

— Да? — удивилась она. — А я думала, ты бездельничаешь. Тунеядство в нашей стране наказуемо!

— Вот как раз сейчас мне позвонили с работы, извините.

— Так ты на работу? — спросила она, оглядев меня с ног до головы — Ну, беги! И мужу передай, чтобы приходил.

— Непременно! — наконец-то удалось вырваться из ее рук.

Знакомыми переулками я добежала до Тверской, поставив собственный рекорд — четыре минуты и сорок секунд. Поймала такси. Пока ехала, наверное, выкурила пять сигарет, так нервничала. Водитель посматривал на меня в зеркало. Мы подъехали. Я вышла из такси и отдышалась. Посмотрела на небо, оно было чистым и ясным. Светило солнце.

Подойдя к кафе, где меня ждал Даня, увидела охранника, издали грозно смотрящего на меня. Его взгляд так и говорил: «Неужели она сюда?» Вначале я не понимала почему, но потом, увидев свое отражение в витрине, догадалась — я была одета, как безденежный подросток, рассчитывающая получить работу уборщицы или посудомойки.

Я изобразила из себя ничего не понимающую девушку, которой плевать, что о ней подумают. Тем более мой вид был не таким уж и плохим: на мне были спортивные штаны, кеды без задников, расшитые лично мною по бокам стразами — самый настоящий «hand made», — простая футболка и джинсовая куртка, на голове — бейсболка, прикрывающая не совсем чистые волосы, убранные в хвост.