Эти телодвижения явно произвели на Дункана сильное впечатление, его поцелуй немедленно стал более требовательным. Одной рукой он запрокинул Эвелинде голову, в то время как пальцы другой руки тесно сомкнулись вокруг ее соска.

И снова его губы двинулись к ее уху, и снова она наклонила голову, чтобы не помешать этому движению. Задыхаясь, Эвелинда только судорожно сжала его плечи, когда он заставил ее откинуться назад и стал целовать в шею, опускаясь все ниже. Его рука продолжала поочередно ласкать ее груди, а губы прижались к ее шее у самого основания, и сочетание этих ласк вынудило Эвелинду издать бесконечно долгий протяжный стон. К тому времени, когда поцелуи Дункана достигли чувствительной ложбинки над ключицей, она ощутила, как в самом низу ее живота накапливается незнакомый тягучий жар, и в исступлении вжалась в его бедра.

Эвелинда словно впала в безумие и даже не заметила, как Дункан сдвинул в сторону просторный ворот ее сорочки, освободив одну грудь. Его губы нашли себе новое занятие и сосредоточились на ее обнаженном соске.

Эвелинда громко закричала одновременно от ужаса и наслаждения, неистово дергая плед на плече Дункана каждый раз, когда он, впиваясь в ее сосок, проводил по нему языком.

Она знала, что все происходящее категорически недопустимо, поскольку была обручена с другим мужчиной. Но даже если бы не было этого обручения, как незамужняя девушка, она не должна была позволять себе ничего подобного… Но, Боже, до чего же она чувствовала себя счастливой. И раз уж ей суждено стать женой Дьявола из Доннехэда и до конца дней влачить жалкое существование или, возможно, быть забитой до смерти, не такой уж большой грех напоследок получить совсем короткое удовольствие от нескольких поцелуев.

Кроме того, она никогда в жизни не испытывала ничего более восхитительного. Эвелинда впервые чувствовала себя до такой степени… живой. Она целиком была захвачена немыслимой страстью, а ее тело, повинуясь собственному порыву, прижималось к телу Дункана в жажде обрести что-то неведомое.

Наслаждение, которое он дарил ей, все росло и росло и наконец стало почти непереносимым. Только тогда Дункан отпустил ее сосок, в последний раз жестко проведя по нему языком. Он поднял голову и снова поцеловал Эвелинду в губы. В прежних его поцелуях, казалось, присутствовали и страсть, и требовательность, но это было ничто по сравнению с тем, что он делал сейчас. Его язык походил на оружие, на меч, вонзающийся в тело врага. И Эвелинда восторженно вступила с ним в поединок.

Его рука возвратилась на ее грудь, ладонь плотно накрыла ее, а большой палец проводил по нежному соску то в одну сторону, то в другую. Горячая волна, копившаяся внизу живота Эвелинды, разлилась по ее бедрам. Она стремительно сжала их и застонала.

Его рука покинула ее грудь, и Эвелинда почувствовала острое сожаление, которое, однако, быстро сменилось сигналом тревоги, когда та самая рука стала продвигаться вверх по ее ноге, поднимая подол сорочки. Нет, этого Эвелинда уже не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Она пронзительно закричала прямо в его губы и немедленно перешла к отчаянному сопротивлению.

Видимо, столь бурная реакция застала Дункана врасплох. Эвелинда точно знала, что он смог бы ее удержать, если бы захотел. Но он не стал этого делать и мгновенно опустил обе руки. Эвелинда соскочила с его колен и отбежала в сторону.

Дункан бросился к ней, но Эвелинда резко отшатнулась и метнулась к своему платью.

— Умоляю вас, сэр, остановитесь, — крикнула она, быстро натягивая его на себя. — Я не должна была делать ничего подобного. Ни единого поцелуя. Я обручена с Дьяволом из Доннехэда. Говорят, у него необузданный нрав и…

Слова застряли у нее в горле, потому что Дункан схватил ее и резко развернул к себе. Эвелинда испугалась, что сейчас он отнимет у нее платье и опять начнет целовать, но вместо этого Дункан потянул платье вниз, помогая Эвелинде одеться. Видимо, упоминание имени ее жениха наконец-то сработало и заставило Дункана одуматься.

— Благодарю вас, — сказала Эвелинда с сияющей улыбкой, едва ее голова показалась из выреза платья.

Дункан оправил платье и внимательно посмотрел ей в глаза.

Эвелинда ответила ему долгим взглядом. Она старалась запомнить его черты, чтобы запечатлеть их в памяти. Она выйдет замуж за Дьявола из Доннехэда, а лицо Дункана навсегда останется самым светлым воспоминанием ее жизни. Лучше всего она, конечно, запомнит его глаза. Они откровенно говорили о его чувствах. Она не знала о Дункане ровным счетом ничего, но единственным ее желанием было снова ощутить его поцелуи. Она хотела почувствовать на своем теле прикосновения его рук, от которых жаркие волны пробегали по ее коже. Ничего подобного Эвелинда никогда не испытывала до сегодняшнего дня и не надеялась испытать после, став женой Дьявола из Доннехэда.

Очевидно, мысли Дункана текли в том же направлении, он постепенно наклонялся все ниже, и его губы оказались в опасной близости от Эвелинды. Она поспешно отступила назад:

— Нет. Остановитесь. Умоляю вас, сэр Дункан.

Он хмуро смотрел на нее в явном замешательстве:

— Вам же нравились мои поцелуи. Не отрицайте. Я знаю — нравились.

— Да, — сокрушенно признала Эвелинда. — И ради них я готова пожертвовать многим, но только не вашей жизнью. Судя по репутации Дьявола из Доннехэда, тех поцелуев, которые уже были, хватит с избытком. Он убьет вас за них, если только узнает. Я бы очень не хотела, чтобы вас убили за то, что останется самым прекрасным воспоминанием в моей жизни и будет скрашивать жуткие ночи в супружеской постели.

При этих словах Дункан моргнул и встряхнул головой:

— Но поймите, я Дункан.

— Дункан, — с нежностью повторила Эвелинда. — Я никогда не забуду вашего имени.

Он посмотрел на нее с раздражением и попытался объяснить:

— Дункан — мое клановое имя. Я Каллен, — он сделал паузу и многозначительно закончил: — Дункан.

— Каллен, — вздохнула Эвелинда, думая о том, что так ей нравится даже больше.

Он мрачно произнес:

— В Шотландии на гэльском языке Дункан — это Доннехэд.

По мере того как до сознания Эвелинды доходил смысл его слов, ее зрачки расширялись от ужаса. Это чудовищно, ничего хуже невозможно себе представить. Раз он принадлежит к клану ее будущего мужа, ей, несомненно, придется часто встречаться с Калленом. Изо дня в день он будет находиться совсем рядом. Сколько же усилий ей придется приложить, чтобы не поддаться соблазну. От ее выдержки зависят их жизни — ни больше ни меньше.

— О, как это ужасно, — прошептала Эвелинда, зримо представив себе годы грядущей муки. — Вы родственник моего будущего мужа?

— Нет, — возразил он и продолжил, выделяя каждое слово: — Я и есть ваш будущий муж.


Глава 3


— Этого не может быть.

Брови Каллена поползли вверх, когда он услышал сдавленный шепот Эвелинды д'Омсбери, своей невесты. Только что она, нежная и податливая, таяла в его объятиях, а сейчас смотрит на него в ужасе. Столь резкая перемена совсем не понравилась Каллену.

— Может, — заверил он с мрачным видом.

— Нет, вы не можете быть Дьяволом из Доннехэда, — убежденно повторила она. — Он такой… Ну поймите, он дьявол. Это же всем известно. А вы… — Она беспомощно посмотрела на него: — Вы такой красивый и нежный, и у вас добрые глаза. И вы заставили меня почувствовать… — Она замолчала и отрицательно покачала головой: — Нет, вы не можете быть Дьяволом из Доннехэда.

Выражение лица Каллена слегка смягчилось. Эвелинда находит его красивым? Он легко мог бы обойтись без всей этой чепухи про нежность и добрые глаза, но ему понравилось, что она считает его красивым.

— Я заставил тебя почувствовать — что? — требовательно спросил он, надвигаясь на нее и касаясь ладонью руки.

Эвелинда вздрогнула и задержала дыхание от его короткого прикосновения.

— Миледи!

Каллен от неожиданности застыл на месте и едва не выругался, услышав стремительно приближающийся конский топот. Их уединение было нарушено. Каллен оглянулся и бросил свирепый взгляд на всадника, скакавшего к ним во весь опор на рыжеватом чалом коне.

— Мак! — Эвелинда рванулась к всаднику.

— Вот вы где! Я уже начал волноваться. Я… — Конюх внезапно замолчал, и его лицо потемнело от тревоги. Озадаченный Каллен проследил за направлением взгляда незнакомца и увидел, что тот смотрит на Эвелинду. Ее внешний вид, мягко говоря, оставлял желать лучшего: мокрое платье было порвано, на руках синяки. Все это совершенно четко указывало на то, что девушка подверглась нападению. Ну а если у кого-то еще могли остаться сомнения, к его услугам были: синяки на подбородке; распухшие от поцелуев губы; растрепанные волосы и испуганное лицо.

Каллен уже приготовился сразиться с незнакомцем, но тут ему бросилось в глаза, что мужчина без оружия. Похоже, перед ним слуга.

— Стало быть, вы Доннехэд? — спросил человек дрожащим от гнева голосом.

— Стало быть, так, — коротко согласился Каллен. Видимо, его спутники, которых он послал вперед, прибыли в замок еще до того, как слуга Эвелинды выехал оттуда. Они рассказали о странной женщине на поляне и о том, что их лэрд остался с ней. Скорее всего именно это заставило слугу выехать из замка на поиски хозяйки. Значит, он хотел защитить ее и, кроме того, не трус, раз не побоялся ради своей госпожи встретиться лицом к лицу со страшным Дьяволом из Доннехэда.

Взяв Эвелинду за руку чуть повыше локтя, Каллен повел ее к лошади. По дороге он размышлял, не снять ли ему тяжесть с души слуги, объяснив, что он — Каллен — не имеет никакого отношения ко всем этим синякам, но решил промолчать. Он крайне редко кому-либо что-либо объяснял. Он предпочитал оставить людям возможность самостоятельно делать выводы. В какой-то степени это послужило укреплению его чудовищной репутации. С завидным постоянством из всех вариантов объяснения событий окружающие выбирали самый устрашающий. Впрочем, в этом были свои преимущества. Исключительно удобно считаться жестоким, бессердечным Дьяволом из Доннехэда. Дурная слава сослужила ему хорошую службу, обеспечив победу в большинстве сражений задолго до их начала. Он убедился — нет лучшего оружия, чем страх, внушаемый нелепыми сказками о Дьяволе из Доннехэда.