– Ничего бы это не изменило. Я решила, что замуж не выйду.

Голос ее звучал сухо, отстраненно.

– Элайза, – умоляюще произнес он.

– Простите, Нэйтан. Честное слово, я не хотела вас обидеть. Но сердце подсказывает мне, что этот брак был бы ошибкой. Постарайтесь понять меня. Я хочу, чтобы вы остались моим другом.

Его худее лицо побледнело.

– Очевидно, у меня нет другого выбора.

Элайза с тоской почувствовала, что лишилась не только жениха, но, возможно, и друга. Вряд ли теперь их отношения будут такими же ясными и безоблачными, как прежде. Девушке захотелось плакать. Почему все устроено так несправедливо! Ведь она вовсе не желала этого сватовства, не давала Нэйтану никаких поводов полагать, что она отнесется к его предложению благосклонно. Неужто он решил, что она, убоявшись участи старой девы, станет для него легкой добычей?

Нэйтан поднялся, отводя взгляд.

– Попросите, пожалуйста, кого-нибудь из слуг оседлать моего коня.

– Вы уже уезжаете?

– Да. До Нью-Эчоты езды чуть больше часа. Если я выеду сейчас, то успею добраться туда еще до темноты.

Из вежливости следовало попытаться его задержать, но Элайза промолчала. Пусть лучше уезжает – иначе они будут только попусту изводить друг друга, и тогда от прежней дружбы и вовсе ничего не останется.

– Сейчас пошлю Шадрача.

Она вышла из гостиной, чувствуя себя совершенно несчастной.

Взгляд ее упал на закрытую дверь библиотеки. Нужно ли сказать Уиллу Гордону о том, что Нэйтан уезжает? Нет, это лишь усугубило бы унижение, которому подвергся священник. С внезапным раздражением Элайза подумала, что вообще-то Нэйтан должен был сначала поговорить с ней, а потом уже с ее хозяином. Сам виноват. А теперь ей придется обсуждать с Гордоном свою частную жизнь.


Уилл сделал последнюю запись в журнале, пробежал глазами написанное. В этой книге содержались сведения обо всем, что происходило на плантации: время сева, количество акров пашни и пастбищ, сроки сбора урожая, перечень инвентаря, цены продаж и покупок. Когда умирал кто-то из слуг или же когда Гордон продавал либо покупал раба, в журнале появлялась соответствующая запись. Здесь же содержались сведения о погоде, о ремонтных работах, о сельскохозяйственных вредителях. Имелся в журнале и раздел для личных дел: рождение и смерть близких, приезд гостей, цель их визита – одним словом, вся жизнь поместья.

Последняя запись была такая: «Миссионер Нэйтан Коул сообщил, что намерен жениться на учительнице Элайзе Холл». Сухое, бесстрастное изложение.

Гордон резко поднялся и подошел к камину. Пошевелил поленья кочергой, от чего во все стороны рассыпался целый сноп искр. Подбросил еще дров, послушал, как загудело пламя.

Потом тяжело вздохнул, оперся о каминную полку и какое-то время просто смотрел на огонь. Почему разговор с преподобным вызвал в душе Уилла такое смятение? Казалось бы, удивляться нечему. Он много раз видел, как Коул и Элайза прогуливаются вдвоем. К тому же с учительницей все равно придется расстаться. Да, он знал все это, но…

В дверь постучали.

– Да? – раздраженно откликнулся Гордон, с одной стороны, недовольный тем, что его отрывают от раздумий, но в то же время обрадованный поводом отвлечься от мрачных мыслей.

Дверь открылась, и в библиотеку вошла Элайза. Лицо у нее было напряженное, решительное, но Уилла поразило не это. Впервые он заметил, какая она красивая.

Когда же произошла эта перемена? Почему он не замечал этого прежде? Хотя чему удивляться… Женщины подобны цветам. Не все они распускаются весной. Некоторые являют всю свою красоту летом, другие поздней осенью, а некоторые расцветают даже зимой.

– Можно поговорить с вами, мистер Гордон?

– Конечно, входите.

Он резко повернулся и подошел к письменному столу. Остановился спиной к ней, глядя на последнюю запись в журнале.

Элайза подошла к камину, крепко сцепила пальцы и, глядя на огонь, сказала:

– Я думаю, вам следует знать, что преподобный Коул уехал. Он сказал, что хочет вернуться в Нью-Эчоту до наступления ночи. – Она выдержала паузу. – Преподобный просил поблагодарить вас за гостеприимство.

Уилл, наморщив лоб, взглянул на нее:

– А я думал…

– Нет, – не дав ему продолжить, быстро сказала Элайза. – Я ответила отказом.

Уиллу почему-то стало легче. Он медленно подошел к учительнице сзади и посмотрел на мелкие завитки волос, спускавшиеся от ее затылка к шее. Собственно говоря, ничего не изменилось. Расставаться все равно придется, просто она не достанется миссионеру, вот и все.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

– А мне нет, – громко ответила она. – Я всегда относилась к преподобному Коулу как к другу, но не более того. Мне досадно, что он мог вообразить нечто большее. И еще я обижена на него за то, что он сначала отправился беседовать с вами, а уже потом со мной.

– Я имел в виду не это. Видите ли, мисс Холл… – Он замолчал, слова давались ему с трудом. – Мое финансовое положение ухудшилось. Я более не смогу платить вам жалованье. Когда преподобный Коул сказал, что хочет сделать вам предложение, я подумал, что это отличный выход для нас обоих. Нам все равно придется расстаться. Я могу заплатить вам за месяц вперед, а также оплатить дорожные расходы до Новой Англии.

Элайза не верила собственным ушам. Как, ее увольняют? Конечно, она видела, что в последнее время экономическое положение плантации оставляет желать лучшего, но учительнице и в голову не приходило, что это может каким-то образом сказаться на ее положении в семье.

– Наши обстоятельства вам известны, – продолжил Гордон. – Сегодня, завтра, послезавтра раздастся стук в дверь, и вы лишитесь крова.

– Вы тоже.

– Да, – кивнул он, глядя на нее с теплотой и нежностью. – Но вам ни к чему выносить тяготы и лишения, которые могут выпасть на долю моей семьи в будущем. Это было бы нечестно.

– Нет! – упрямо покачала головой Элайза. – Нечестно будет, если я вас покину. Никуда я отсюда не уеду!

– Но Элайза… – Он покачал головой, тронутый ее решимостью.

– Я нужна вам, – стала доказывать она. – И вы сами это знаете. Я не просто учу Ксандру и Киппа. Виктория, то есть миссис Гордон, нездорова. Если она останется одна, здоровье ее ухудшится. Ведь, кроме меня, помочь ей некому. И дело совсем не в деньгах. Можете мне ничего не платить.

– Это невозможно.

Ему очень хотелось верить, что она говорит искренне и продуманно, а не поддается минутному порыву.

– Ну хорошо, вы будете мне должны. Я не могу уехать отсюда, когда знаю, что нужна вам. Может быть, лично вам я и не нужна, но я нужна Виктории, Киппу, Ксандре, маленькому Джонни. Я очень привязалась к вашей семье. Не отсылайте меня… пожалуйста. – На последнем слове голос ее дрогнул.

Но она не молила. Доказывала, убеждала, урезонивала. Слишком горда, чтобы просить, подумал Уилл. Что ж, он ценил и уважал в людях это качество. И все же Элайза в эту минуту была чем-то похожа на заблудившегося, испуганного ребенка, которого нужно утешить и ободрить.

– Хорошо, я не буду вас отсылать, – пообещал он, так и не сказав, что ему Элайза нужна не меньше, чем другим членам семьи. Это было бы равносильно признанию в любви.

– Спасибо, – поблагодарила Элайза. – Обещаю, вы об этом не пожалеете.

– Надеюсь, вы тоже.

Выходя из библиотеки, Элайза чувствовала, что он провожает ее взглядом. Она поднялась к себе на третий этаж, держась из последних сил. Войдя в комнату, опустилась на стул. Колени дрожали, сердце сжималось.

Она сама боялась себе признаться, чем вызван ее отказ выйти замуж за Нэйтана и почему она во что бы то ни стало хочет остаться в Гордон-Глене. Конечно, все, что она говорила, было правдой, но Элайза не назвала главной причины. Все дело в том, что, сравнив Нэйтана Коула с Уиллом Гордоном, она поняла, какой мужчина ей нужен. Увы, к Уиллу она испытывает не просто уважение. Помимо ее воли, незаметно для нее самой, в ее душе возникло и окрепло куда более сильное чувство.

Какой ужас! Учительница Элайза Холл, твердо решившая прожить свою жизнь старой девой, влюбилась в женатого мужчину! Как романтично! Как трагично! В пору рассмеяться, но слишком уж болит душа. И Элайза дала себе клятву, что никто и никогда не узнает о ее пагубном увлечении.

17

Семь Дубов

Дье стоял в дверях гостиной и смотрел на своего хозяина, раскинувшегося в кресле. Слуга не знал, что произошло сегодня у Гордонов, но ясно было одно: там случилась какая-то неприятность. Всю дорогу домой мастер Клинок злился, злился он и сейчас.

Кто другой этого не заметил бы, но уж Дье-то знал, в каком настроении его хозяин. Вроде бы улыбается, вид имеет беззаботный, а сам как пружина. Мастер Клинок совсем не меняется, когда впадает в гнев. Это потому, что он не распаляется, как другие, а, наоборот, словно леденеет. Голубые глаза становятся словно льдинки – вот как сейчас. Кого хочешь таким взглядом заморозить можно.

Но вывести хозяина из себя непросто. Давненько уже Дье не видал его в таком настроении. В последний раз это чуть не закончилось смертоубийством. Обычно он спокойный такой, хладнокровный, ничем его из себя не выведешь. Но уж если разозлится – на глаза ему лучше не попадаться.

Клинок отпил виски, потянулся к хрустальному графину, налил еще. Движения у него были точные, неторопливые.

Отец недовольно нахмурился:

– Зачем это, сынок? Три стакана уже выпил.

Клинок холодно улыбнулся, взглянул на янтарную жидкость, посверкивавшую искорками.

– Спиртное, Шавано, – это забвение. Если выпить много, не видишь того, что вокруг. И все тебе делается безразлично.

– Многие из наших пьют, чтобы забыться, но потом-то все равно приходится просыпаться.

– Это верно. – Клинок коротко, недобро рассмеялся. – Алкоголь ничего не меняет, но зато на время позволяет забыть о будущем.