По обеим сторонам дороги простирались ухоженные поля, на которых шла подготовка к севу. Коренастые корнуолльские фермеры прерывали работу, чтобы поздороваться с молодым наследником Монтеррея, его братом и сестрой, и заглядывались на леди Сэйбл, которая, по их мнению, стала за время своего отсутствия еще краше.

– В этом году ранняя весна, значит, можно рассчитывать на хороший урожай, – заметил Нед.

Сэйбл проследила за его взглядом, когда он посмотрел на сложенные из гранита прочные валы, которыми кельтские фермеры под руководством предков Бэрренкортов много веков назад отмечали границу пахотных земель. За этими валами простирались поросшие вереском скалистые пустоши, достигавшие Гунард-Хэда, где извилистая прибрежная дорога под воздействием дождя и ветра за столетия превратилась в узкий и глубокий, похожий на туннель проход.

– Наверное, будет отличное лето, правда же? – предположила Сэйбл; у нее защемило сердце – она любовалась дикой красотой Корнуолла.

Они направили коней прямо на утесы. Ароматный ветерок нещадно обдувал прибрежные скалы. Сэйбл обратила лицо к солнцу: она вглядывалась в просторы Атлантического океана, по поверхности которого катились белые гребешки пенистых волн. Хотя южный берег Корнуолла был красив искрящимися голубыми водами, белыми песчаными пляжами и пышной растительностью, девушке больше всего нравился суровый север, где ничем не защищенные утесы были открыты всем ветрам и где клубились пробирающие до костей туманы.

Вдали, над вересковыми пустошами, лепившимися на скалистом уступе, показался Нортхэд; его башни-двойники из золотистого камня отважно устремились в бездонное голубое небо. Внизу, в океане, виднелось несколько рыбацких судов, огибавших опасные рифы в погоне за макрелью и сардиной. Остерегаясь мелководных бухт, в которых контрабандисты когда-то разгружали партии парфюмерии и алкоголя, рыбацкие суденышки под командой бесстрашных корнуолльских капитанов направлялись в такие бурные воды, куда Сэйбл даже смотреть было страшно.

– Сезон ловли устриц почти закончился, – заметил Нед, проследив за взглядом сестры. – К сожалению, до следующего года нам ими больше не удастся полакомиться.

– Не важно, – ответила Сэйбл. – Нас вполне устроят крабы и омары.

– Не забудьте о пирожках! – добавил Лайм, облизнувшийся при мысли о селедочном фарше в хрустящем тесте – кулинарном коньке искусника Перри. В Лондоне и он, и Сэйбл скучали по плотной корнуолльской пище, которую не могли заменить острые пряности и приторные десерты, характерные для столичной кухни.

– Держу пари: Перри сегодня превзошел себя! – лукаво сообщил Нед младшему брату. – Я слышал, что Куни Стивен должен был доставить дары моря рано утром.

Ехать размеренной рысью, зная, что его ждут всевозможные деликатесы, было для Лайма нестерпимой пыткой. Пустив упитанного пони легким галопом, он помчался вперед в облаке пыли; смеющиеся Сэйбл и Нед следовали за ним.

Хотя девушка родилась и выросла в Нортхэде, каждый раз, когда она приближалась к величественному особняку, ее сердце замирало от восторга. Здание было построено капитаном по имени сэр Реджинальд Бэрренкорт, который сделал карьеру, совершая опустошительные набеги на испанские земли с дозволения своего монарха Чарльза II. Деяния этого великого моряка вошли в летопись истории Англии наряду с подвигами сэра Фрэнсиса Дрейка и Уолтера Рэли.

Нортхэд являлся свидетельством преданности сэра Реджинальда буйной морской стихии. Капитан сумел схватить самую суть необузданной красоты моря, не дававшей покоя боевому задору Бэрренкортов в течение всех последующих веков. Примыкающие к особняку с обеих сторон величественные крылья нависали над бездной, основной блок дома обдувался всеми ветрами, а внизу о массивные валуны неустанно бились океанские волны. Каким бы диким ни казалось место, где стоял дом, бывали моменты, когда ветры стихали, а комнаты с высокими потолками наполнялись солнечным светом. Кому доводилось попасть в переходы и залы северного фасада здания, тот мог испытать потрясающее ощущение – видел море, танцующее в серебристом свете у основания стен, и чувствовал солоноватый привкус ветра, смешанный с нежным ароматом роз и жимолости, доносившимся из садов.

Рыбацкие суда уже исчезли из виду, когда Сэйбл и братья остановились в мощенном булыжником дворе перед конюшней.

Но поразительная перспектива, открывавшаяся отсюда до самого горизонта, где море сливалось с небом, была захватывающей в своем величии. Высоко в небе боролся с ветром одинокий баклан, навязчивый крик которого заглушался ревом бурунов, рокотавших подобно громовым раскатам.

– Хорошо прогулялись? – спросил старшин грум, появившийся из кладовки и грузной походкой направившийся к ним. – С кобылой не было проблем, леди Сэйбл?

– Абсолютно никаких, Сэм, – ответила девушка, поглаживая бархатистый нос Амуретты, которую затем один из помощников конюха поспешил увести в стойло. – Она не забыла меня.

– Разве вас можно забыть, леди Сэйбл? – с усмешкой заметил седой грум.

Одряхлевший еще в то время, когда Сэйбл и ее братьев на свете не было, в последующие годы Сэм не менялся – подобно кедрачам, росшим прямыми и крепкими на плодородной земле Корнуолла. Ловкость и сноровка старика в обращении с лошадьми остались прежними.

– Мы приехали поесть пирожков, Сэм, – объявил Лайм; он соскользнул со спины Лиллибет и остановился перед грумом, фигура которого напоминала огромный бочонок.

– Вот оно что!.. – протянул Сэм; он подумал о том, что младший сын графа и графини Монтеррей растет отличным парнишкой. Алая куртка и высокие черные сапоги придавали Лайму ореол властности. Конечно, для челяди Нортхэда Лайм всегда был просто озорным малышом, но сейчас было видно, что за время, проведенное в Лондоне, он здорово подрос.

– Куин Стивен утром доставил свежую сельдь, – пояснил Нед, положив руку на плечо брата. – Остается лишь надеяться, что Перри приготовил достаточно снеди, чтобы накормить нас всех.

– К сожалению, вам придется кое с кем разделить трапезу, – сообщил Сэм, и его кустистые седые брови неожиданно сошлись на переносице.

– Что ты хочешь этим сказать, Сэм? – удивилась Сэйбл.

– Да приехал этот бездельник из Блэкберн-Холла, – без обиняков заявил грум. – Прибыл минут десять назад, и я уверен, что ее милость попросит его остаться. Он опять безжалостно гнал своего прекрасного мерина через поля, – добавил Сэм, и в его голосе послышалось неодобрение, ибо он судил о людях в зависимости от того, как они обращались со своими лошадьми.

– Уайклиф Блэкберн? – спросила Сэйбл.

– Угу, сам молодой хозяин.

Сэйбл и Нед обменялись многозначительными взглядами.

– Пожалуй, следует переодеться перед обедом, – наконец промолвил Нед. – Лайм, хорошенько умойся, перед тем как сойти вниз. У тебя такой вид, будто ты побывал в свинарнике Нэта Клауэнса.

Лайм не стал спорить и быстро удалился, решив, что лучше прислушаться к совету брата, чем подвергнуться упрекам матери. Сэйбл и Нед медленно пошли следом за ним.

– Стоит ли делать такое страдальческое лицо, словно наступает конец света? – укорил Нед сестру с обезоруживающей улыбкой, в которой сквозило обаяние, присущее всем Сен-Жерменам.

Сэйбл улыбнулась в ответ, и на щеках ее появились ямочки. Глубоко вздохнув, она посмотрела на волнующееся море, словно там можно было укрыться от неприятностей.

– В Лондоне меня постоянно донимал своими ухаживаниями Дерек Хэверти, но уж лучше он, чем Уайклиф Блэкберн! – Она невольно содрогнулась, и Нед тут же взял ее за руку.

– Ты прекрасно знаешь, что родители не собираются отдавать тебя за него. К тому же он еще не выразил своих намерений с полной ясностью.

– Может быть, ты и прав, – согласилась сестра, хотя в глубине души знала, что Уайклиф добивается ее, чувствовала это, несмотря на отсутствие опыта общения с мужчинами.

Сэйбл пробирала дрожь, когда она думала об Уайклифе; пащенок покойного сквайра Блэкберна казался ей более ненавистным, чем десяток Дереков Хэверти. По крайней мере Дерек был безобидным и даже забавным, а его стихи – искренними и в какой-то степени подкупающими. А вот Уайклиф Блэкберн с его бегающим взглядом и нездоровой бледностью лица представлялся просто омерзительной личностью.

По правде говоря, Сэйбл совсем забыла о его существовании за долгие зимние месяцы, проведенные в Лондоне, и его неожиданное появление в Нортхэде испортило ей настроение. «Дай Бог, чтобы мать не пригласила его остаться погостить!» – подумала девушка, когда они с Недом наверху разошлись по своим комнатам.

Тяжелые портьеры в ее спальне были раздвинуты, и в комнату вливались потоки солнечного света. Уходящий к линии горизонта океан был темно-голубой. Выбросив из головы мысли о незваном госте, Сэйбл подошла к окну, чтобы насладиться видом, приводившим ее в восторг в любое время года.

Августовский ли туман и юго-западные шквалы, темная завеса зимы или великолепие корнуолльского лета – Сэйбл было все равно, какая стихия царит за толстыми каменными стенами Нортхэда, ибо каждое время года имело свое особое очарование.

– Ага, я так и знала!

Сэйбл, вздрогнув, обернулась и увидела Люси Уолтерс, нетерпеливо вышагивавшую по полированным половицам.

– То ли глядя на улочки Лондона, то ли на дикие берега Корнуолла, леди Сэйбл, но вы всегда проводите время у окна! Спускайтесь же на землю, девушка. Да сбросьте эту пропахшую конским потом одежду. Обед готов, и вас ждет гость.

– Да знаю я! – нахмурилась Сэйбл. – Сэм уже предупредил меня.

– Тогда не тратьте-ка время на жалобы, – посоветовала Люси; она поморщилась, стаскивая с девушки пыльные сапоги. – Ваши родители уже сидят за столом, и Ханна, благослови ее Господь! – тоже там.

Глаза Сэйбл округлились, ибо бывшая гувернантка ее матери Ханна Дэниэлс редко появлялась внизу.

– Значит, Дэнни обедает с нами?

Люси фыркнула: