Виктория Холт - Гордость Павлина

— И вы сдержали свою клятву, мистер Хенникер.

— Зовите меня Бен, — сказал он.

— Но как же? Вы же стары.

— Когда я с вами, мисс Джесси, я чувствую себя молодым и веселым. Мне кажется, что мне семнадцать.

— Как раз столько вам было, когда вы ступили на берег в Сиднее?

— Да, как тогда. Я был уверен, что разбогатею. И вот из Южного Уэльса я приехал в Балларат и там стал золотоискателем.

— Вы нашли его и составили себе состояние.

Он поднял руки и посмотрел на них.

— Взгляните на них, — сказал он. — Они грубоваты, а? Это не руки джентльмена-бездельника. Такие руки не подходят хозяину Оукланд Холла. Но что-то во мне, — он прижал руку к груди, — соответствует этому месту. Я люблю эту усадьбу так, как все важные леди и джентльмены, жившие здесь, никогда не любили. Они получили этот дом в дар, а я завоевал Оукланд и поэтому дорожу им. Никогда не берите ничего бесплатно, мисс Джесси, иначе вы можете все потерять. Если что-то стоит любить, любите. Вспомните, как перехватили Оукланд Холл.

— Буду помнить, — сказала я. — Итак, вы разбогатели.

— Это произошло не в одну ночь, понадобились годы. Разочарования, крушение планов… вот моя судьба. Переезжал с места на место, жил в полях. Я помню переход из Мельбурна. Толпа, вы бы сказали, оборванцев, армия бродяг шла к Земле Обетованной. Мы знали, что кто-то из нас найдет сокровища, а кто-то умрет, разочаровавшись в жизни, но кто именно? Надежда не покидала нас, и каждый думал, что он избранник. У некоторых были тележки, но большинство несли свои пожитки на плечах. Мы шли через равнины, через леса, где внезапно блеснувшие огни кидали нас в дрожь; мы понимали, что они означают. В любое время из чащи на нас могли напасть бродяги и убить, потому что мы изнемогали от усталости, у нас не было сил защищаться. Иногда ночью мы раскидывали лагерь. О, это было замечательно! Мы пели у костра старые песни нашей родины, и я не буду отрицать, что многие радовались темноте, которая скрывала слезы в наших глазах. А потом… в Бендиго, в ситцевой палатке я изнемогал от зноя и мечтал о прохладной погоде, а когда начались проливные дожди, я вновь стремился к теплу. Это были трудные дни, и никакой удачи. Только в Каслмейне я сделал свою первую находку, недостаточную, чтобы разбогатеть, но она меня ободрила. Я сразу же открыл счет в одном из банков Мельбурна. Я не тратил деньги на выпивку и женщин, как многие другие. Я никогда не покупал женщин, я хотел, чтобы они любили меня, а не деньги. Но я выхожу за рамки приличия. Теперь вы понимаете, почему Клэверинги не хотели знать меня.

— Эта Клэверинг хочет, — уверила я его.

— Да, я должен признать, что это самая необыкновенная молодая леди. Где я остановился?

— Ваши женщины…

— Пропустим это. Я уже не был беден, но еще недостаточно богат. У меня было время осмотреться и спросить себя — что теперь? Интересная вещь старательство — ты берешь то, что земля предлагает тебе, затем это впитывается в твою кровь, и тебе хочется знать, что находится под твердой земной корой. И не только ради денег. Когда говорят о деньгах, то думают о золоте. Золото! Но я обнаружил, что есть кое-что еще.

— Опалы! — сказала я.

— Да, опалы. Сначала это были случайные поиски. У меня уже были деньги в Мельбурнском банке, и я собирался отправиться в Новый Южный Уэльс. В буше я остановился в лагере на ночь. Там я встретил людей, которые искали опалы. Они не были старателями, искали просто ради удовольствия. Они приехали на уикэнд и хотели испытать свое счастье. «Что вы ищете, друзья?» — спросил я. Они ответили: «Опалы». Я подумал, это не для меня. Короче говоря, я все же пошел с ними на поиски. Все, что у меня было, — это кирка и мотыга. Еще лопата, веревка и фонарь, чтобы работать в темноте. Нужны были щипцы, чтобы счищать с находок землю. О, я углубился в детали, но с таким именем, как у вас, нужно знать все.

— И вы нашли опалы?

— Ничего стоящего, но это занятие заинтересовало меня. Я знал, что буду продолжать поиски, и через месяц стал настоящим рудокопом. Вот тогда и начались мои первые стоящие находки. И когда я держал их в руках, а они мерцали и переливались, я понял, что буду искать только опалы. Я знаю, что это смешно. Говорят, что в каждом камне своя история. Картины природы. Я мог бы кое-что показать вам… — он посмотрел на меня и засмеялся. — Я намерен показать. Вы придете и посмотрите мою коллекцию, ведь мы не будем встречаться только здесь?

— Здесь хорошо, — сказала я, представляя, что произойдет, если я познакомлю его с родителями или с Мириам и Ксавье.

Он подмигнул мне.

— Мы найдем выход. Предоставьте это мне, — и снова засмеялся. — Я много говорю, не правда ли? И все о себе. Что вы думаете обо мне?

— Думаю, что вы самый необыкновенный человек из тех, кого я встречала.

— Мне пора, — сказал он. — Следующий раз вы придете ко мне домой, да? Я покажу вам свои самые любимые опалы. Вам они понравятся.

— Да, я очень хотела бы прийти, но если они узнают…

— Как они узнают?

— Слуги расскажут…

— Безусловно. Ну и пусть.

— Мне запретят приходить.

Он снова подмигнул.

— Что значит запрет для таких людей, как мы? Мы не позволим им мешать нам.

— Они могут запретить мне видеть вас.

— Предоставьте это мне, — сказал он.

— Когда я снова увижу вас?

— Завтра ничего не получится, у меня много посетителей. Дело есть дело. Договоримся на следующую среду. Вы смело войдете в мой дом с парадного входа. Вас будут ожидать и приведут прямо ко мне; я же постараюсь вас развлечь достойным для Клэверингов образом.

Я была так возбуждена, что едва поблагодарила его.

Позже я подумала, что на этом все и закончится, ведь мы, скорее всего, не сможем скрывать наши встречи. Но всю неделю я ожидала среды.

Эта неделя тянулась медленно. Мне очень хотелось снова слушать Бена Хенникера, который за две встречи открыл мне новый мир и заставил почувствовать пустоту моей жизни. Не знаю, из-за необычайности ли ситуаций, о которых он говорил, или из-за его способности передавать свое настроение, но я отчетливо все это видела. Мне даже казалось, что это я в ситцевой палатке изнемогаю от мух и зноя, бреду по грязи, намываю золото в реке. Я испытывала чувство горечи неудач и восторг успеха. Но все это было связано с золотом, а я хотела искать опалы. Мне представлялось, что я с тускло горящим фонарем заглядываю в расщелины и вытаскиваю опал, прекрасный, переливающийся радужными цветами камень. Камень счастья, дающий дар предвидения.

Я не переставала радоваться тому обстоятельству, что оказалась в тот день у ручья и смогла спасти Бена Хенникера от вероятной — в чем я была убеждена — смерти. Даже за это мы могли испытывать симпатию друг к другу, но было и что-то другое, что-то схожее было в наших душах. Вот почему было так трудно ждать.

Я сидела у ручья и надеялась, что он появится в своем кресле.

«Я знаю, что мы должны встретиться в следующую среду, — скажет он, — но, по правде говоря, я подумал, что не стоит ждать так долго». Мы посмотрим друг на друга и засмеемся.

Но этого не случилось. Я сидела у ручья, и ничего не происходило. Я так ясно видела его, потому что из его рассказов один образ возникал за другим. Я думала о том, что, если бы упавшая на него скала была тяжелее и убила его, я никогда не узнала бы этого человека. Это навеяло мне мысли о смерти, и я вспомнила могилы в церковном дворе и холмик земли на Пустоши, где растет крапива. Была ли это могила, и если да, то чья?

Что пользы сидеть и смотреть через ручей? Он не придет. К нему кто-то приехал, возможно, для того чтобы купить или продать опалы. Я представляла себе его с гостями, они наполняют бокалы вином или виски. Я была уверена, что Бен Хенникер любит выпить. Он был из тех мужчин, которые все делают с особенным вкусом. Они будут беседовать, много смеяться, обсуждать дела и спорить об опалах, которые они искали, покупали или продавали. Мне хотелось быть с ними. Но я должна была ждать — до следующей среды.

Бесцельно побродила я вдоль ручья и внезапно поняла, что стою на коленях перед могилой.

О да, это была могила. В этом не было сомнения. Я выполола сорняки, разросшиеся вокруг холмика, и он весь открылся передо мной. И тогда я увидела поразительную вещь: из земли слегка выступал столбик. Я ухватилась за него и потянула вверх. Оказалось, что это небольшой металлический диск и на нем имя. Я смахнула с него землю и то, что прочла, обдало меня холодом. На диске значилось мое собственное имя — Джессика, просто Джессика Клэверинг!

Я снова встала на колени, всматриваясь в диск. Я видела такие же на могилах в церковном дворе. Их клали люди, которые не могли позволить себе поставить дорогие кресты и мраморных ангелов, держащих книги с описанием добродетелей усопших. В этой могиле лежала Джессика Клэверинг.

Я перевернула диск и увидела цифры «1880», а сверху «ию…», остальные буквы стерлись. Это было еще тревожнее. Ведь я родилась третьего июня 1880 года, и та, что лежала в этой могиле, не только носила мое имя, но и умерла одновременно с моим рождением. Я забыла о Бене Хенникере. Я могла думать только о своем открытии. О том, что оно значит.

Я не в состоянии была молчать об этом, а так как Мадди была единственной, к кому я могла обратиться, то я остановила ее по дороге в огород, куда она шла за цветной капустой к обеду.

— Мадди, — сказала я, решительно перейдя к делу, — кто такая Джессика Клэверинг?

Она ухмыльнулась.

— Ее не надо долго искать. Это та, что задает много вопросов и никогда не довольствуется ответом.

— Та, о которой ты говоришь, — сказал я с достоинством, — это Опал Джессика. А кто просто Джессика?