— Что это вы собираетесь делать? — выпалила она, как только он начал связывать ей руки.

— А вы-то сами как думаете?

— Развяжите меня немедленно. О-о-о, — хорошенько придавив его ступню к полу, выдохнула она. Но ступня — это сущие пустяки по сравнению с тем, как болело у него в паху. — Вы не станете этого делать!

— Уверяю тебя, моя любовь, стану. А сейчас я сделаю то, что необходимо.

Он, проведя ладонью по запястью, проверил, не слишком ли туго стянуты ее руки. Сняв с нее накидку, взглянул на обнаженные руки, бледную кожу, манящую настолько, что он не устоял, проведя по руке от самой кисти.

— Уберите от меня руки! — разъярилась она, вырываясь из пут и извиваясь в кресле. — Не смейте трогать меня.

Вот как. Он стоял перед креслом, наклонившись на уровне ее лица и упираясь руками в изогнутые подлокотники.

— А разве я вас трогал? — поинтересовался он, заглядевшись в ярко-зеленые глаза, напоминающие своим восхитительным цветом свежую весеннюю траву.

— Да.

— Неправда. Поверьте на слово, вы бы сразу почувствовали разницу, если бы побывали в моих руках.

— О, в самом деле? — заносчиво протянула она. — И в чем разница, позвольте узнать? Хмм? Чем бы это отличалось от того, что происходит сейчас?

Его рот находился в опасной близости от ее губ. Его член затвердел, а все прочее горело от поднимающейся из самой глубины жажды обладания. Он больше не мог терпеть. Ее губы слишком близки, рот так дерзко-соблазнителен…

— Сами увидите, поскольку я все сделаю как следует. Вы еще будете молить, чтобы я снова прикоснулся к вам.

Она нахмурилась, сморщив носик, словно пораженная неприятным запахом, а затем расширила глаза.

— Так вы просто пьяны, ваша светлость.

Изменение в выражении ее лица, насмешка в голосе заставили его почувствовать надвигающуюся опасность.

— Весьма умеренно, — протянул он с иронией, не свойственной в данный момент.

— Отвратительно пьяны, — сузив глаза, констатировала она со вздохом, который указывал, что его попытка казаться остроумным с треском провалилась. — Вы напились. До чертиков, сэр. Нализались.

Что-то, крепко скованное внутри его, вдруг разорвалось. Он выпрямился, устанавливая дистанцию между ними, иначе просто упал бы на нее, охваченный сумасшедшим желанием. На каминной полке по-прежнему стоял стакан с недопитым виски. Чтобы успокоить мятущиеся чувства, он шагнул к камину и взял его. Отхлебнув виски, он прижал губы к хрустальному краю стакана и смотрел на нее. Бренди не помогло. Он хотел ее с такой силой, которую вряд ли что-то могло усмирить.

— «Нализаться» — это жаргон, свойственный кокни, леди Люси. Ваш любовник, — он страстно выделил это слово, — на нем разговаривал с вами?

Она с вызовом выдвинула прелестный подбородок.

— Вы намекаете на то, что он не благородного происхождения, но он благороднее, чем вы, сэр. — Она говорила сквозь стиснутые зубы.

— Ну, конечно, — загремел он, опасно сдавив хрусталь бокала. — Образец благородства и джентльменского поведения. Человек, который убил другого с истинным хладнокровием!

— У вас нет доказательств, — заявила она.

Страсть, с которой она защищала этого негодяя, снова заволокла его глаза красным туманом.

— Я там был, черт бы вас побрал! Я видел, как он выстрелил с крыши в грудь Уэнделла Найтона. Говорю вам, это сделал он.

— Этого… этого просто не может быть.

— Отчего же? Вам не хочется, чтобы это оказалось правдой? Или не можете заставить себя задать несколько весьма уместных в такой ситуации вопросов относительно человека, который, как вы безрассудно убеждены, много лучше меня?

— Он лучше вас! — выпалила она.

— Ах, в самом деле? — протянул он, его голос был так же угрюм, как и его настроение. — Ну, конечно! Ведь мне бы не пришло в голову заставлять вас идти темной безлюдной улицей поздней ночью к карете, которую я спрятал где-то за углом, — произнес он снисходительно.

Что-то похожее на боль мелькнуло в глубине ее глаз. Он почти презирал себя за то, что высказался. Но им управляли ревность и нечестивое безответное желание с той самой минуты, как он прочел чертову записку.

В ее взгляде отразились мятежные страсти.

— Хорошо, но я знаю наверняка, он не привез бы меня туда, где развлекался со своей любовницей!

Адриан был готов к чему угодно, только не к такому повороту.

— В комнате было нечем дышать из-за ее духов. Тот же удушающий запах, что отравлял воздух в музыкальном зале. Я видела ее, — продолжала Люси странно звенящим голосом. — Высокая блондинка, которая так и льнула к вам, хотя вы и старались изображать отсутствие интереса. Несмотря на ханжеские и педантские уловки, вы все же потеряли голову сегодня вечером, не так ли? Я не одна была свидетелем этого спектакля.

Что-то у него внутри словно воскресло к жизни. Стакан остался на каминной полке, а он шагнул к Люси, все еще привязанной к креслу.

— Она мне не любовница.

— Вы думаете, я дурочка, — фыркнув и закатив глаза, сказала Люси.

Он сократил пространство между ними, склонившись ниже, чтобы смотреть в ее глаза, ощущать аромат ее кожи, слышать прерывистое дыхание. Его тело отвечало на это, желая ее.

— Мне кажется, вы просто потрясающе бестолковая женщина, — с раздражением сказал он, и ее глаза расширились не то от его тона, не то от того, что она увидела в его глазах. — Вас могли убить сегодня ночью. Вас, может, удивит утверждение, что есть несчастья похуже смерти, но уверяю вас, бывают положения, когда смерть принимают как избавление. И несмотря на это, вы готовы смело ринуться в эти глубины.

— Ничего не произошло, — прошептала она, вздрогнув, отторгая его прикосновение.

Его рука вдруг упала на подлокотник.

— Никогда не стоит зарекаться, не так ли? Просто я вмешался, спасая вас от весьма неприятного конца, будьте в этом уверены.

— Томас никогда бы не позволил, чтобы со мной что-то произошло.

— Вот как? Он позволил какому-то незнакомцу появиться из темноты и утащить вас в переулок еще до того как ночной сторож зажег фонарь. Вы думаете, он все еще там, ждет вас? Заламывает руки в тоске и тревоге? Или, может, бросился в карету, погнал ее к вашему дому убедиться, что вы целы и невредимы?

— Вы наваливаетесь на меня, — фыркнула она, стараясь вжаться в кресло, чтобы быть подальше.

Он наклонил голову, чтобы она посмотрела ему прямо в лицо.

— Расскажите же мне, — попросил он, но голос изменил, стоило взглянуть на ее влажные розовые губы, — чем он лучше меня? Может, красивее? Или богаче?

— Для меня все это не имеет значения, — заявила она с пренебрежением. — Если бы вы знали меня, никогда не посмели бы оскорбить подобными намеками.

— Тогда в чем дело? — настаивал он, настроенный безжалостно идти до конца, чего бы это ему ни стоило. Да пусть хоть ремни режут из его шкуры! Пусть все провалится к черту, он больше не может вытерпеть неизвестности — каков тот, мужчина, которому она так предана? А ему не хочет подарить хоть один взгляд.

— Ваша светлость, все это неприлично.

— Вам и не нравится, когда я приличен. Припоминаю, вы считали меня педантом.

— А сейчас я считаю, что виски развязало вам язык, и завтра вы пожалеете об этом.

— Думаете, это все под воздействием алкоголя, да?

— Разумеется, — ответила она с некоторой долей сострадания. — Очевидно, это неблагоприятно сказывается на ваших мыслительных способностях. Если бы не это, вас бы здесь не было. Меня тоже, и мы не вели бы подобных разговоров в столь специфических, можно сказать, отягчающих обстоятельствах. Вы отдаете себе отчет в том, как все это выглядит, не так ли? Если нас застанут.

— Мне до черта, как это все выглядит! Пусть хоть все демоны ада слетятся в эту комнату, я не отступлюсь, пока не узнаю, заставил он вас трепетать от его прикосновения? Дурманили вашу голову его поцелуи? Уносили дыхание? Заставляли выгибаться, требуя большего?

Она заморгала, приоткрыв рот, дыхание прервалось на долю секунды. Адриан не смел моргнуть, боясь пропустить малейший признак желания. Вспышку вожделения. Ее рот маняще приоткрылся, но она всего лишь изучала его. И он придвинулся ближе, незаметно оказавшись между ее бедер, возвышаясь, занимая собой все пространство между ними.

— Его руки касались вас, ласкали так нежно, что вам хотелось рыдать, дрожать от предвкушения? Вы распускали волосы для него? Он отводил их вам на плечи, позволял своим пальцам проследить изысканный изгиб вашей руки? Целовал шею, нашептывая что-то в ушко?

— Ваша светлость… — прошептала она, неотрывно и пристально глядя в глаза, видя в них то, что он хотел бы скрыть. Он слишком далек от того, чтобы о чем-то думать. Увидеть смятение в ее глазах. Он был так долго лишен всего. Виски не дурманило, а придавало храбрости отбросить личину вежливости, отпустить поводья для темных желаний и страстей, постоянно терзавших его. Было время, когда его заставили спрятать их от мира.

— Он нашептывал вам порочные, крайне непристойные вещи, о которых мечтал? Рассказывал о том, что сделает с вами? Эти нечестивые штучки на всяких там кроватях, диванах и темных уголках?

Она ахнула, и краска отлила от ее щек.

— Желал подарить величайшее наслаждение в жизни, почувствовать, как вы сжимаете его, а он входит в вас?

Подняв ей подбородок, он приложил ладонь к щеке, позволив взгляду блуждать по ее зардевшемуся лицу.

— Скажите мне, Люси, — он скользил губами все ниже, — его поцелуй был похож на этот?

Ощутив нежность ее атласных губ, он застонал. Они не сжались, были мягки и податливы, и он углублял поцелуй страстно открытым ртом, языком, стремясь добраться глубже, забыться там, куда не мечтал добраться, где он чувствовал утешение, искренность и любовь.