— Слишком много мистики. — Люси старалась казаться более беззаботной. Не хотелось говорить Изабелле о том, что она больше не хочет продолжать этот разговор. Она была решительно настроена, в глазах горел огонь тревоги и любви.

— Может быть, и так, — с готовностью согласилась Исси. — Оккультизм — это двери в мир темных сил, к которому ты обращаешься на протяжении всех этих месяцев, насколько я могу судить.

— Исси, уверяю тебя, мое настроение не связано с оккультизмом.

Нельзя доверяться в этом деле Изабелле. Кузина замужем за Блэком. Блэк — один из Братьев Хранителей, член Братства, которое охотится за Томасом, считая его убийцей Найтона. Возможно, они считают его таинственным Орфеем, о котором так часто говорят. Лишняя осведомленность поставит Исси в затруднительное положение. К тому же события еще слишком свежи, нужно время и одиночество, чтобы разобраться в собственных мыслях и чувствах.

Она знала слишком мало. Очевидно только то, что подарила вышитый платок Томасу, а он вскоре после этого исчез, возможно, погиб в огне пожара. Затем его видят на крыше здания ложи, и есть очевидцы того, что это он застрелил Уэнделла Найтона. Сассекс бросился в погоню, наткнулся на платок, оброненный убегавшим. Описание, которое дал Сассекс, наводило на мысль о том, что это мог быть только Томас.

Вопреки увлечению оккультизмом, Люси не верила в то, что человеку дано воскреснуть из мертвых. Очевидно, Томас не умер, и за ним гнался Сассекс. Если так, она окажется перед фактом, что Томасу хотелось убедить ее в своей гибели. Эта мысль не доставляла удовольствия. Она поверила в обещания, что он сделает ее своей женой. Но сейчас… Что ж, сейчас появились вопросы, на которые следует найти ответ прежде, чем делать выводы обо всем в целом. Но тут замешан Сассекс. А еще не хотелось даже в мыслях возвращаться к тому, что так тревожило ее: отец делал все возможное, чтобы выдать ее замуж за герцога.

— Ах, Люси, я так переживаю за тебя, дорогая.

— Исси, — она тронула за руку кузину, — правда, все прекрасно.

Исси откинулась на подушки, окинув Люси взглядом, в котором сквозило сомнение.

— Ты же знаешь, я не отстану. Я умею уцепиться, как собака за сахарную косточку.

— Знаю. Поверь, твои недостатки мне известны не хуже собственных.

— Неужели ты совсем не думаешь о Сассексе? Мне известно… то есть… ну, у меня такое чувство, что он питает к тебе нечто большее, чем привязанность.

Люси не удержалась от довольно громкого вздоха раздражения.

— Изабелла, ты безнадежно утонула в своей любви к человеку, который с той же безнадежностью влюблен в тебя. Думать о твоем замужестве совсем не то же самое, что о моем союзе с Сассексом. Ты полагаешь, между нами может быть что-то, кроме банального знакомства?

— Всякому заметно, что между вами существует нечто большее, если внимательно присмотреться.

— Тут ты ошибаешься, Исси. Сассекс желает этого союза при самом горячем участии моего отца. Он сконцентрировал свои усилия на том, чтобы сделать из меня жену. Это всего лишь сделка между ними. А я не желаю быть частью их сделки.

— Как же ты собираешься выдержать сегодняшний вечер? — поинтересовалась Изабелла. — Тебе придется провести часы в обществе герцога.

Люси даже прикрыла глаза, стараясь отогнать мысли о пытке, которая вскоре ожидала ее.

— Я постараюсь вспоминать о выражении, которое было на лице Лиззи, вот как. Для нее постараюсь потерпеть.

— Она была в таком восхищении от этой идеи, ведь правда? А что ты думаешь о ее рассказе? — спросила Изабелла, быстро меняя тему разговора. — Я совершенно потрясена! Какое бесстыдство и черствость со стороны Элинвика!

— Да, она, должно быть, сильно страдает, — тихо сказала Люси. Ей вспомнилось, как затрепетали пальцы Лиззи, а ее прекрасные глаза наполнились слезами.

— Покинуть ее лишь потому, что она стала терять зрение. О жестокость! Я не смогу теперь смотреть на него прежними глазами.

Элизабет так печалилась. Такая боль. Люси ощутила большое сходство с подругой, понимание, какого рода узы их связывают. Боль любви и боль утрат.

Погрузившись в свои мысли, она продолжала смотреть в окно кареты, которая медленно продвигалась вдоль улицы.

Приближалось время светских развлечений, и, несмотря на то что стоял ноябрь, те, кто остался в городе, все еще совершали ежедневные прогулки по Гайд-парку в надежде увидеть и быть увиденным.

Экипажи сливались в единое море черного цвета, скрип и стук колес, разбрызгивающих лужи, действовал на Люси завораживающе. Голос Изабеллы долетал словно издалека. Она слышала слова, но не могла сосредоточиться на смысле. Ум был в плену мыслей, воспоминаний и предчувствий.

Накренившись вправо, карета свернула на Гросвенор-стрит. Уже зажгли уличные фонари, а мелкий моросящий дождь сменился тяжелой пеленой густого тумана, который, казалось, цеплялся за фонарные столбы. Ее взгляд, захваченный зыбкой прелестью тумана, вдруг задержался на высокой фигуре человека возле фонарного столба, в низко надвинутой шляпе. Он сразу показался невероятно знакомым. Пульс застучал в висках, она прижалась к дверце кареты, высунув руку из окна. Каждый нерв ее тела напрягся, дыхание замерло, когда она вглядывалась в то, как медленно темные глаза впиваются в нее жадным взглядом из-под полей широкополой шляпы.

Бог мой!

Она все никак не могла перевести дыхание, когда Изабелла поинтересовалась, что произошло. Как она могла передать? Какими словами?

Томас?

«Иди ко мне…»

Она видела, как его губы шевельнулись, произнося слова. Она прочла их так легко, словно сказала сама. Вскрикнув, приникла к окошку, почти высунувшись из него, чтобы не потерять его из виду, пока карета уносила ее дальше. Этого нельзя было допускать. Оставалось приказать остановить карету, но голос не повиновался. Внутри все словно заледенело, а сознание впитывало каждую мелочь для того, чтобы запечатлеть этот момент в памяти.

То, что она видела, не было ни плодом воображения, ни гипнотическим видением. Ни призраком и ни мертвецом, разгуливающим в тумане. Он был настоящий, живой… и он пришел за ней.

Обострившиеся чувства сделали ее намного зорче. Он действительно жив и смотрел на нее, как раньше. Сассекс ошибся. Он не убийца. Но оставались вопросы.

Скоро. Она найдет дорогу к нему, и тогда все ее вопросы найдут простые ответы, и ее ум перестанет метаться.

Жди меня, Томас…

* * *

— Для чего ты приняла это приглашение? — проворчал Адриан, стараясь не ерзать от беспокойства в карете. Он уже успел избавиться от шляпы и пальто, но пот тонкими струйками стекал по шее, отчего льняная рубашка прилипала к коже. Несмотря на ночную прохладу, ему было жарко и все мешало, карета казалась крошечной клеткой, в которую он заставил себя войти.

Чувствуя себя на пределе, звеня от напряжения, он готов был взорваться от энергии, которая сидела глубоко внутри, как зверь на привязи. Он просто кипел от ярости после встречи в оранжерее. В конечном итоге обнаружилось, что ее чувства к нему открылись и оказались настолько далекими от его надежд, что невольно вызывали злость. Никогда еще ему не приходилось ощущать себя таким обманщиком, актером в пьесе, где больше не желал участвовать. Он не хотел быть тем, кем приказал ему стать отец. Раскрывать истинное «я» — слишком большой риск. Он не мог открыть Люси правду и в результате чувствовал себя как разбушевавшийся вепрь.

Проклятая женщина, как она может не видеть в нем ни намека на чувство? Ему нужна не просто герцогиня, а жена и возлюбленная. Любая другая постаралась бы хоть как-то смягчить удар, но только не Люси. Она чертовски ясно заявила о своем отношении, не оставила ему никаких шансов. Она не хочет его. Но он готов биться об заклад, что, вопреки чувствам, она желала получить поцелуй, которым он дразнил ее.

— Боже мой, да что же ты все перебираешь ногами по полу, словно крыса, попавшая лапой в капкан?

— Лиззи, — сказал он со вздохом.

Она рассмеялась.

— Адриан, я никогда не посмела бы предположить, что ты страдаешь от нервов. Может, достать уксус из сумочки?

Он бросил уничтожающий взгляд, но легче не стало.

— Из всех женщин мира ты самая последняя, кто может упасть в обморок, Лиззи. Уж я-то знаю, что нет у тебя с собой никакого уксуса.

Ее улыбка казалась такой чудной в неясном свете ламп. В этот вечер она выглядела ослепительно, с густыми черными волосами, высоко взбитыми и тщательно уложенными вокруг головы. Перламутровые зажимы, которыми была украшена прическа, придавали ей какое-то неземное очарование. В сумеречно-синем платье, сильнее подчеркивавшем благородную бледность кожи, она была сказочно хороша, и он всей душой пожалел, что сестра не может видеть собственного отражения в зеркале.

— Лиззи, твоя красота ослепляет, — сказал он, беря ее за руку. — Честное слово не могу представить себе более привлекательную женщину.

— Нет, можешь, Адриан. Люси Эштон.

Он застонал, не в силах слышать это имя. На протяжении недель он вспоминал о том утре в доме ее отца, когда он поставил ее в неловкое положение. Потом его мысли были вытеснены воспоминаниями о ней, о ее больших грустных глазах. Он очень обидел ее, понимал это, но не мог устоять перед жадной потребностью заглянуть глубже в ее мысли, тайны, это пожирало его, словно яд, просочившийся в кровь.

Она совсем не та, какой казалась со стороны. Она не была равнодушной светской барышней, которой нет дела ни до чего, кроме собственных желаний. Он знал это, только не понимал, почему ее принимали за избалованную, эгоистичную девицу. Из уроков своего отца он усвоил, что не может быть ничего более отвратительного, чем тот, кто проявляет слабость. Светское общество любит лакомиться слабостями за полуденным чаем. Может, и Люси выучила этот урок так же хорошо, зная, что доброе сердце только разжигает порочные аппетиты общества.