– Слушай, Лиззи, – сказала как-то миссис Беннет, – а что ты сейчас думаешь о той неприятной истории с Джейн? Что касается меня, то я твердо решила больше никому и никогда о ней не рассказывать. Недавно я так и сказала своей сестре Филипс. Но я никак не могу узнать: видела его Джейн в Лондоне хоть иногда или нет? Он – просто бессовестный молодой человек, и теперь мне ясно, что пока у Джейн нет ни малейшего шанса заполучить его. Что-то я не слышала, чтобы он собирался снова приехать в Недерфилд летом – а я распрашивала у всех, кто мог об этом знать.

– Не думаю, что он когда-нибудь снова будет жить в Недерфилде.

– Пусть поступает, как знает. Тоже мне – большая шишка! Никто не хочет, чтобы он приезжал. А я всем и всегда буду говорить, что он обошелся с моей дочерью крайне плохо, и если бы я была на ее месте, то никогда бы с этим не смирилась. Одно меня утешает – когда Джейн умрет от горя, вот тогда он непременно пожалеет о том, что совершил.

Однако Элизу подобная перспектива утешить никак не могла, поэтому она промолчала.

– Так что, Лиззи, – продолжила ее мать, – говоришь, Коллинзы живут хорошо? Ну-ну, надеюсь, что это надолго. А как они питаются? Шарлотта – прекрасная хозяйка, уверяю тебя. Если она хоть немного пошла в свою мать, то я уверена, что она достаточно заботливая хозяйка. Так, значит, свое хозяйство они ведут экономно и деньги не транжирят?

– Нет, не транжирят.

– Что же, умело они хозяйничают, должна сказать. Действительно умело. У кого уж у кого, а у них расходы никогда не превысят доход. Им всегда хватает денег. Ну что же, была бы польза. А еще, мне кажется, они ждут не дождутся, когда умрет ваш отец и им достанется Лонгберн. Хоть когда бы это произошло, они уже считают его своей собственностью.

– На эту тему они никогда не говорили в моем присутствии.

– Конечно же, не говорили, иначе это было бы очень странно. Но я нисколько не сомневаюсь, что между собой часто об этом говорят. Но если они и действительно радуются, что станут владельцами того, что на самом деле им не принадлежит, то пусть лопнут от жадности. Лично я постеснялась бы становиться обладательницей имения в соответствии с майоратом.

Раздел XLI

Первая неделя после их возвращения пронеслась быстро. Началась вторая. Это была последняя неделя пребывания Н-ского полка в Меритоне, и все молодые девушки в округе загрустили и поникли. Подавленность была почти всеобщей. И только старшие сестры Беннет сохранили способность есть, пить, спать и предаваться своим привычным занятиям. За такое равнодушие их часто упрекали Китти и Лидия, чье собственное горе не знало границ и которые отказывались понять, как это кто-то в их семье может быть таким бессердечным.

– Боже правый! Что же теперь с нами будет? Что же нам делать? – выкрикивали они время от времени в отчаянии. – Как ты можешь быть такой веселой, Лиззи?!

Их отзывчивая мать сочувствовала им всей душой, потому что еще не забыла собственных переживаний в такой ситуации двадцать пять лет назад.

– Помню, – сказала она, – что я проплакала целых два дня, когда от нас уехал полк, которым командовал полковник Миллар. Я думала, что умру с горя.

– Вот я – так точно умру с горя, – сказала Лидия.

– Какая жалость! Вот бы поехать в Брайтон! Но отец такой несговорчивый.

– Мне бы хоть немного искупаться в море – и я бы снова чувствовала себя прекрасно.

– А тетушка Филипс сказала, что мне морские купания тоже пошли бы на пользу, – добавила Китти.

Такие роптания постоянно звучали в Лонгберне. Элизабет пыталась как-то отвлечься, прислушиваясь к ним, но все удовольствие растворялось в чувстве стыда. Опять почувствовала она справедливость нареканий мистера Дарси и, как никогда ранее, была склонной оправдывать его препятствования намерениям мистера Бингли жениться на ее сестре.

Но вскоре безрадостные перспективы Лидии сменились крайне оптимистичными, потому что она получила приглашение от миссис Форстер, жены полковника, сопровождать ее в Брайтон. Эта подруга Лидии, сделавшая ей такую неоценимую услугу, была очень молодой женщиной, которая только недавно вышла замуж. Как и Лидия, она была человеком с веселым нравом и хорошим настроением; это обстоятельство сблизило их, и после трехмесячного знакомства они стали подругами не разлей вода.

Безудержная радость Лидии по этому случаю, бурное проявление ее дружеских чувств к миссис Форстер, восторг миссис Беннет и неизбавимое горе Китти трудно поддаются описанию. Проявляя полное безразличие к чувствам своей сестры, Лидия неистово-радостно порхала по дому, смеялась и разговаривала с еще большей, чем обычно, живостью, а Китти в это время сидела в гостиной и только и делала, что жаловалась на свою горькую судьбу в выражениях чрезвычайно безрассудных и с очень кислым выражением лица.

– И почему это миссис Форстер не пригласила меня вместе с Лидией? – говорила она. – А могла бы и пригласить, хотя я и не являюсь ее близкой подругой. А у меня, кстати, не меньше оснований быть приглашенной, тем более, что я на два года старше Лидии.

Как не пыталась Элизабет урезонить Китти, бесполезными оказались попытки Джейн успокоить ее, заставить смириться со злой судьбой. Что же касается самой Элизабет, то это приглашение не только не вызвало у нее таких же чувств, как у матери и Лидии, а наоборот – она считала его смертным приговором любой возможности призвать последнюю к здравому уму; ничего, кроме отвращения, поездка в Брайтон вызвать у нее не могла, поэтому Элизабет просто была не способна удержаться и тайком советовала своему отцу не позволять Лидии ехать. Она объяснила ему все недостатки поведения Лидии в целом и сказала, что от дружбы с такой женщиной, как миссис Форстер, толку будет мало, зато – с такой компаньонкой – появится возможность еще более безрассудного поведения в Брайтоне, где соблазнов непременно будет гораздо больше, чем дома. Отец внимательно выслушал Элизабет, а потом сказал:

– Лидия никогда не успокоится, пока не получит возможность похвастаться в том или ином месте, и вряд ли она когда-нибудь еще получит такую возможность сделать это при таких малых затратах и таких незначительных неудобствах для своей семьи.

– Если бы вы знали, – ответила Элизабет, – какой вред всем нам может причинить безответственное и безрассудное поведение Лидии, став известным для широкой публики, – и даже больше – не может, а уже причинило! – вы, я уверена, воспринимали бы все это иначе.

– Уже причинило? – отозвался мистер Беннет. – Она что, успела отвадить каких-то твоих кавалеров? Моя бедная Лизанька! Но пусть это тебя не угнетает. Не стоит сожалеть по поводу пугливых молодых людей, которые боятся иметь глупых и немного безрассудных родственников. Ну, давай – познакомь меня со списком тех жалких ничтожеств, которые высокомерно отнеслись к глупости Лидии?

– Нет, вы ошибаетесь. Пока у меня нет оснований жаловаться. Я говорю не о каком-то конкретном вреде, а предостерегаю против возможного вреда вообще. Наша репутация и доброе отношение к нам широкой общественности могут пострадать от своенравных особенностей характера Лидии: от неуправляемости, от исступления, от наглости, от отрицания каких-либо ограничений. Извините, но я должна быть откровенной. Если вы, дорогой мой отец, не потрудитесь обуздать бурную энергию Лидии и растолковать ей, что ее нынешние развлечения не должны стать делом всей жизни, то вскоре исчезнет всякая надежда на улучшение. Ее характер сформируется, и в свои шестнадцать лет она станет убежденной вертихвосткой и выставит на посмешище всю свою семью. К тому же она станет вертихвосткой худшего и ничтожного рода: кроме молодости и привлекательности, у нее не будет никаких других добродетелей; а из-за своего невежества и бездумности она будет неспособной хоть как-то осознавать презрение, которое будет вызывать у широкого круга ее безудержная жажда нравиться мужчинам. Такая же опасность грозит и Китти. Что бы ни делала Лидия, она всегда будет делать то же самое. Тщеславные, невежественные, ленивые и абсолютно безудержные! О! Дорогой мой отец, их же непременно будут осуждать и презирать везде, где бы они ни появлялись, а тень позора будет падать на их сестер!

Мистер Беннет, увидев, что эта тема глубоко затрагивает чувства Элизабет, нежно взял ее руку и ответил:

– Дорогая, не расстраивайся. Там, где тебя и Джейн хорошо знают, там вас всегда будут уважать и ценить; и тебе вовсе не навредит то, что у тебя две или даже три глупеньких сестры. Не будет у нас в Лонгберне покоя, если Лидия не поедет в Брайтон. Пускай едет. Полковник Форстер – человек рассудительный; он сможет уберечь ее от настоящей беды, а Лидия, к счастью, слишком бедна, чтобы стать объектом чьих-то посягательств. Офицеры найдут женщин, более достойных их внимания. Поэтому надеемся, что Лидия, побывав там, осознает собственную незначительность. Во всяком случае, если она действительно отобьется от рук, то нам ничего не помешает держать твою непослушную сестру взаперти всю оставшуюся жизнь.

Вот таким ответом и вынуждена была довольствоваться Элизабет, но ее собственное мнение осталось неизменным, и она ушла, оставив своего отца разочарованным и расстроенным. Однако она не привыкла еще больше усиливать свое раздражение, постоянно думая о тех бедах, которые его вызвали. Элизабет знала, что свой долг она выполнила, а переживать из-за каких-то неизбежных проблем или только приумножать их бессмысленным ходатайством было не в ее характере.

Если бы Лидия и матушка знали содержание ее разговора с отцом, то даже у них обоих не хватило бы разговорчивости, чтобы выразить свое возмущение. В воображении Лидии посещение Брайтона было ничем иным, как неземным блаженством. Ее безудержная фантазия уже рисовала ей улицы этого веселого курорта, до отказа заполненные офицерами. Она представляла себя объектом внимания десятков и сотен этих – до сих пор ей неизвестных – военных. Она видела также лагерь во всей его величественной красоте: тенты, тянущиеся вдаль безупречно ровными рядами, а в тентах – множество веселых молодых людей в ослепительно багровых мундирах, и она сама – в одном из тентов и флиртует с не менее чем шестью офицерами сразу.