Элизабет стало за себя ужасно стыдно. Ни о Дарси, ни о Викхеме не могла она думать, не чувствуя при этом, какой слепой, предвзятой, страстной и глупой она была.

«Как отвратительно я вела себя! – вскрикнула она. – Я, хваставшаяся проницательностью! Я, так ценившая себя за свои способности! Я, часто высмеивавшая щедрость и доброту своей сестры и находившая утешение в тщетной и достойной всякого осуждения недоверчивости. Какое унизительное открытие! Однако – какое справедливое унижение! Даже если бы я любила – и то я бы не была столь трагически ослепленной. Не любовь, а тщеславие – вот что привело к такой глупости. Радуясь вниманию со стороны одного человека и оскорбленная его отсутствием со стороны другого, уже в самом начале нашего знакомства я стала жертвой невежества и предвзятости, прогнав от себя здравый смысл, хотя должна была сделать наоборот. До этого момента я просто себя не знала».

От себя к Джейн, от Джейн к Бингли – именно в таком направлении двигались ее мысли, и вскоре она вспомнила, что в этом моменте объяснение, которое дал мистер Дарси, было явно недостаточным, поэтому она снова его перечитала. На этот раз впечатление было совсем другим. Теперь она, признав правоту его утверждений в одном из случаев, не могла не признать ее и во втором. Мистер Дарси заявил, что совершенно не подозревал о любви ее сестры к мистеру Бингли, и теперь Элизабет вспомнила, что Шарлотта всегда была такого же мнения. Не могла она также отрицать справедливость характеристики, которую он дал Джейн. Элизабет поняла, что чувства ее сестры, какими бы страстными они ни были, внешне проявлялись лишь незначительно, а вид ее – всегда веселый и жизнерадостный – вовсе не обязательно должен ассоциироваться с чувствительностью и впечатлительностью.

Когда Элизабет дошла до той части письма, где ее семья упоминалась с таким унизительным, но заслуженным укором, то почувствовала жгучий стыд. Справедливость обвинения повлияла на нее слишком сильно, чтобы его отрицать, а подробности, на которые он конкретно ссылался – а именно события во время недерфилдского бала, подтвердившие его первое негативное впечатление, – произвели на нее такой же сильный эффект, как и на него.

Похвала в ее адрес и в адрес ее сестры не прошла незамеченной – она несколько успокоила, но никак не могла компенсировать того пренебрежения, которое неизбежно выпадало другим членам ее семьи, а когда Элизабет поняла, что на самом деле разочарование Джейн было «заслугой» ее ближайших родственников, она почувствовала такую подавленность, которой никогда не испытывала раньше.

Два часа расхаживала она по аллее, давая волю разнообразным чувствам, оценивая и переоценивая события, определяя возможности и изо всех сил пытаясь привыкнуть к такой внезапной и такой важной перемене, пока усталость и мысль о своем длительном отсутствии не заставили ее вернуться домой. В дом она вошла с желанием выглядеть, как всегда, бодрой и подавлять всякие мысли, которые могли помешать ей должным образом поддерживать разговор.

Ей немедленно сообщили, что во время ее отсутствия наведывались оба джентльмена из Розингса – каждый по отдельности. Мистер Дарси зашел только на несколько минут, чтобы попрощаться, а полковник Фитцвильям просидел у них не менее часа, надеясь на ее возвращение, и чуть было не отправился ее искать. Элизабет смогла лишь изобразить сожаление по поводу того, что она не встретила его, на самом же деле она радовалась, потому что полковник Фитцвильям ее больше не интересовал. Ее мысли были полностью поглощены письмом.

Раздел XXXVII

Указанные джентльмены покинули Розингс на следующее утро, мистер Коллинз, заранее расположившись у ворот, чтобы почтительно откланяться, смог, таким образом, принести домой радостную весть: оба мужчины были в добром здравии и в настроении относительно неплохом, если принять во внимание печальную церемонию прощания, которую они незадолго до этого прошли в Розингсе. После этого мистер Коллинз снова поспешно отправился в Розингс, чтобы утешить леди Кэтрин и ее дочь, а вернулся он, сияя от счастья, с запиской от ее светлости, в которой сообщалось, что ей очень скучно и поэтому она всех их приглашает сегодня на обед.


– Я очень сожалею по этому поводу, уверяю вас, – сказала леди Кэтрин. – Наверное, никто не унывает из-за отъезда друзей так сильно, как я. А я так сильно люблю этих двух джентльменов, и они меня любят очень сильно, я знаю! Им так не хотелось уезжать! Вообще, они всегда уезжают так неохотно! Бедняга-полковник только в последний момент успокоился и повеселел, но больше всего жалел Дарси, больше даже, чем в прошлом году. Его любовь к Розингсу явно усилилась.