Джейн Остин - Гордость и предубеждение

– Что вы там говорите, Фитцвильям? О чем вы там говорите? О чем рассказываете мисс Беннет? Позвольте узнать.

– Мы разговариваем о музыке, сударыня, – ответил тот, когда медлить дальше с ответом было уже невежливо.

– Тогда, пожалуйста, разговаривайте громче. Из всех тем это моя любимая. Поскольку вы говорите о музыке, то я тоже хочу участвовать в этом разговоре. Думаю, что мало существует в Англии людей, которые с большим, чем я, наслаждением слушали бы музыку и разбирались бы в ней лучше меня. Если бы мне пришлось учиться, то я достигла бы больших успехов. И Энн также, если бы ей позволило состояние здоровья. Я не сомневаюсь в том, что из нее вышла бы выдающаяся исполнительница. А как там дела на музыкальной ниве у Джорджианы, Дарси?

Мистер Дарси очень тепло и положительно отозвался об исполнительском мастерстве своей сестры.

– Очень рада услышать о ней такие добрые сведения, – сказала леди Кэтрин, – скажите ей, пожалуйста, от меня, что если она не будет много упражняться, то ей не стоит рассчитывать на значительные достижения.

– Уверяю вас, сударыня, – сказал полковник, – что она не нуждается в таком совете. Ведь упражняется она чрезвычайно настойчиво и регулярно.

– Тем лучше. В этом деле невозможно переборщить. В своем следующем письме к ней прикажу ей ни в коем случае не расслабляться. Я часто говорю девушкам, что без регулярных занятий выдающихся успехов в музыке достичь невозможно. Я уже несколько раз говорила мисс Беннет, что она никогда не будет играть действительно хорошо, если не будет уделять музицированию больше времени. Я часто говорила ей, что поскольку у миссис Коллинз нет инструмента, то пусть охотно приходит ежедневно в Розингс и играет на фортепиано в комнате миссис Дженкинсон. В той части дома она никому не будет мешать.

Мистер Дарси ничего не сказал в ответ, было видно, что ему неловко из-за невоспитанности своей тети.

Когда попили кофе, полковник Фитцвильям напомнил Элизабет о ее обещании поиграть ему, и она сразу села за инструмент. Стул он подсунул поближе к ней. Леди Кэтрин, прослушав половину песни, снова начала разговор – теперь уже с другим племянником, но тот вскоре отошел от нее и с присущей ему неторопливостью направился к пианино, расположившись таким образом, чтобы видеть лицо прекрасной исполнительницы. Элизабет видела его маневры и при первой же случайной паузе обратилась к нему с хитрой улыбкой:

– Вы что, мистер Дарси, пришли напугать меня, если слушаете мое музицирование с таким видом? Но я не собираюсь пугаться, даже если ваша сестра действительно играет очень хорошо. Я – человек упрямый, меня так просто не запугаешь. Чем сильнее меня пытаются напугать, тем храбрее я становлюсь.

– Я не буду говорить, что вы ошибаетесь, потому что не верю, что вы и правда могли подумать, будто я действительно задумал запугать вас, – сказал он. – К тому же я имел удовольствие быть вашим знакомым достаточно долго, чтобы знать вашу склонность время от времени высказывать мысли, которые на самом деле вам не принадлежат.

От души посмеявшись над этим словесным портретом собственной персоны, Элизабет обратилась к полковнику Фитцвильяму:

– Ваш кузен расскажет вам, что я за пай-девочка, и научит вас не верить ни единому моему слову. Вот незадача – встретила человека, который знает мой настоящий характер, причем встретила именно там, где я надеялась выставить себя в лучшем свете. Мистер Дарси, с вашей стороны просто некрасиво вспоминать все мои недостатки, о которых вы узнали в Гертфордшире, поэтому позвольте предупредить вас, что я тоже могу поступить недостаточно вежливо, потому что вы просто заставляете меня отплатить вам той же монетой, и рассказать о том, что может неприятно поразить ваших родственников.

– Я не боюсь, – ответил с улыбкой Дарси.

– Умоляю вас, расскажите, чем он провинился, – сказал полковник Фитцвильям, – мне интересно знать, как он ведет себя с незнакомыми людьми.

– Что ж, слушайте, но приготовьтесь к худшему. Вам, наверное, известно, что впервые я увиделась с ним в Гертфордшире – это было на балу. И что ж вы думаете, он во время этого бала выкинул? Он танцевал только четыре раза! Мне так не хочется причинять вам боль, но именно такова горькая правда. Мистер Дарси танцевал только четыре раза, хотя мужчин было мало. И мне точно известно, что многие девушки не могли потанцевать из-за нехватки кавалеров. Вы не можете отрицать этот факт, мистер Дарси.

– В то время я не имел чести знать кого-то из присутствующих женщин, кроме тех, которые были в одной компании со мной.

– И то правда, разве можно знакомиться во время бала! Так, полковник Фитцвильям, что вам сыграть еще? Мои пальцы ждут ваших указаний.

– Может, мне и следовало представиться, – сказал Дарси, – но я плохо умею представляться незнакомым людям.

– Давайте спросим вашего кузена – в чем же причина? – сказала Элизабет. – Давайте спросим: почему умный и образованный человек с житейским опытом не умеет представляться незнакомцам?

– Я могу ответить на ваш вопрос, не обращаясь к нему, – сказал Фитцвильям. – Это потому, что он не желает утруждать себя.

– Я действительно не имею к этому способностей, которые имеют другие люди, – сказал Дарси. – Не могу легко общаться с теми, кого я раньше никогда не видел. Не могу так легко настроиться на нужный тон разговора или делать вид искренней заинтересованности чужими заботами, как это часто умеют делать другие.

– Мои пальцы, – сказала Элизабет, – не способны справляться с этим инструментом так искусно, как это умеют делать многие женщины. У моих пальцев нет такой же силы или скорости и своей игрой они не способны произвести такое же хорошее впечатление. Но я всегда считала, что это мой собственный недостаток – потому что никогда не причиняла себе хлопот и поэтому недостаточно музицировала. Однако это не значит, что я считаю свои пальцы менее талантливыми, чем пальцы других действительно талантливых женщин.

Дарси улыбнулся и сказал:

– Вы абсолютно правы. Вы гораздо лучше использовали свое время. Никто из тех, кто имеет привилегию слушать вашу игру, не сможет сказать, что ей чего-то не хватает. А перед людьми незнакомыми никто из нас не выступает.

Тут их прервала леди Кэтрин, громко поинтересовавшись, о чем они говорят. Элизабет тотчас же снова начала музицировать. Леди Кэтрин подошла к ним, послушала несколько минут, а затем обратилась к Дарси:

– Мисс Беннет играла бы намного лучше, если бы упражнялась больше и если бы у нее был хороший учитель из Лондона. Она очень хорошо владеет инструментом, но все равно вкус у нее хуже, чем у Энн. Энн была бы замечательной исполнительницей, если бы ей позволяло учиться состояние ее здоровья.

Элизабет посмотрела на Дарси, чтобы увидеть, как тот любезно согласится с этой похвалой в адрес своей кузины, но ни в тот момент, ни позже не увидела она никаких признаков любви; а по всему его отношению к мисс де Бург она сделала такой «утешительный» вывод для мисс Бингли: даже если бы она и была на месте кузины мистера Дарси, то у нее было бы так же мало шансов выйти за него замуж, как и у последней.

Леди Кэтрин и дальше делала замечания по поводу исполнительского мастерства Элизабет, сочетая их с многочисленными указаниями относительно манеры игры и вкуса. Элизабет воспринимала эти замечания со всей снисходительностью, которой требовала учтивость, и, по просьбе джентльменов, оставалась за инструментом, пока не подали карету ее светлости, чтобы отвезти их всех домой.

На следующее утро Элизабет сидела и писала письмо Джейн; она была одна в комнате, потому что миссис Коллинз и Мария пошли по каким-то делам в село. Звонок в дверь заставил ее содрогнуться – кто-то пришел. Поскольку звуков кареты Элизабет не слышала, то не исключено было, что это пришла леди Кэтрин. Опасаясь, что именно так и произошло, она начала уже прятать свое неоконченное письмо, чтобы избежать невежливых расспросов, как открылась дверь, и – к ее удивлению – в комнату вошел мистер Дарси, к тому же один.

Застав ее одну, он явно смутился и поэтому извинился за вторжение, сказав, что ему показалось, что в комнате были все женщины.

Они сели; после ее расспросов о Розингсе начало казаться, что они обречены так и сидеть – в полной тишине. Просто необходимо было придумать какую-то тему для разговора, поэтому эта неловкая ситуация заставила Элизабет вспомнить обстоятельства их последней встречи в Гертфордшире; желая знать его мнение по поводу их поспешного отъезда, она отметила:

– В прошлом ноябре вы все так неожиданно покинули Недерфилд, мистер Дарси! Видимо, для мистера Бингли было крайне приятной неожиданностью снова встретиться с вами так быстро, потому что, насколько я помню, он поехал на день раньше. Надеюсь, на время вашего отъезда из Лондона он и его сестры чувствовали себя хорошо?

– Превосходно, спасибо.

Элизабет поняла, что никакого иного ответа ей не дождаться, и поэтому – после непродолжительной паузы добавила:

– Насколько я поняла, мистеру Бингли не очень хочется возвращаться в Недерфилд?

– Я никогда не слышал, чтобы он говорил что-то подобное, и вполне возможно, что в будущем он будет проводить там очень мало своего времени. У него много друзей и сейчас он в таком возрасте, когда круг знакомых и количество приглашений постоянно растут.

– Если он не намерен часто бывать в Недерфилде, то для соседей было бы лучше, если бы он совсем покинул это имение и там вместо него поселилась бы для постоянного проживания какая-нибудь семья. Но вполне резонно предположить, что мистер Бингли снял этот дом не столько ради выгоды соседей, сколько ради выгоды собственной, поэтому, скорее всего, именно этим принципом он и будет руководствоваться, решая – оставлять его или оставаться в нем.

– Я не удивлюсь, – сказал Дарси, – если он оставит его, как только представится возможность приобрести что-то подходящее.