– Верно, мистер Беннет, – говорила она, – трудно представить, что когда Шарлотта Лукас станет хозяйкой в этом доме, что именно мне придется уступать ей место и наблюдать, как она это место займет!

– Дорогая моя, не поддавайтесь таким удручающим мыслям. Будем надеяться на лучшее. Будем утешать себя тем, что вам не придется этого делать, потому что, возможно, я вас переживу.

Но эта мысль не очень обрадовала миссис Беннет, поэтому она ничего не ответила, а просто продолжила:

– Для меня невыносимой является сама мысль, что им достанется это имение. Если бы не майоратное унаследование, то я бы не возражала.

– Против чего бы вы не возражали?

– Против всего.

– Слава Богу, майоратное право оберегает вас от такого равнодушного безрассудства.

– Никогда я не буду чувствовать себя благодарной, когда речь пойдет о майоратном праве. Как это так – без каких-либо угрызений совести спокойно забирать в наследство имение у чьих-то дочерей? Я этого не могу понять! И кто – мистер Коллинз! Почему именно он, а не кто-то другой?

– Я даю вам возможность самой решить этот вопрос, – ответил мистер Беннет.

Раздел XXIV

Пришло письмо от мисс Бингли и положило конец всяким сомнениям. В первом же предложении содержалось заверение, что все они устроились на зиму в Лондоне; дальше речь шла о сожалении ее брата по поводу того, что он не успел засвидетельствовать уважение своим друзьям в Гертфордшире перед отъездом в город.

Итак, всякая надежда умерла, и когда Джейн нашла в себе силы перейти к прочтению оставшейся части письма, нашла там мало для себя утешительного, кроме заверений дружеских чувств корреспондентки. В основном, в нем содержалось восхваление мисс Дарси. Опять речь шла о ее многочисленных прелестях, и Кэролайн с радостным хвастовством рассказывала об их дружбе, которая становилась все крепче, и даже решалась предвещать осуществления желаний, которые она высказала в своем предыдущем письме. С большим удовольствием писала она также о том, что брат живет в доме мистера Дарси, и, захлебываясь от восторга, расписывала планы последнего относительно приобретения мебели.

Элизабет, которой Джейн незамедлительно рассказала основное содержание письма, выслушала рассказ с молчаливым негодованием. Сердце ее переполнили чувства заботы о своей сестре и обиды на других. Назойливые напоминания Кэролайн о неравнодушии ее брата к мисс Дарси не произвели на нее никакого впечатления. Не меньше, чем ранее оставалась Элизабет уверенной в его искренней симпатии к Джейн, но, несмотря на свое постоянное хорошее к нему отношение, она не могла без раздражения, которое иногда граничило с отвращением, думать о том легкомыслии, том недостатке твердости характера, которые сделали Бингли зависимым от друзей-интриганов и побудили его принести собственное счастье в жертву их прихотям и хитроумным намерениям. Однако, если бы его счастье было единственной жертвой, то он был бы свободным тратить его так, как ему захотелось бы, но речь шла также и о счастье ее сестры, а он не мог этого не понимать. Короче говоря, это была тема, по поводу которой можно было погружаться в длительные и бесплодные рассуждения. Ничто другое не приходило ей в голову; действительно симпатия Бингли сошла на нет сама по себе, она была подавлена вмешательством его друзей; знал ли он о чувствах Джейн, или они прошли мимо его внимания – как бы там ни было, но это ничего не меняло в незавидном положении и нарушенном покое сестры, хотя ответ на эти вопросы мог существенно повлиять на мнение Элизабет о Бингли.

Лишь через несколько дней набралась Джейн мужества, чтобы поведать Элизабет о своих чувствах. И наконец, когда миссис Беннет оставила их вдвоем после более длительных, чем обычно, раздраженных роптаний по поводу Недерфилда и его хозяина, она не удержалась и сказала:

– Как хочется, чтобы матушка лучше владела собой! Она просто не догадывается, какую боль причиняет мне своими непрерывными воспоминаниями о нем. Но я не хочу жаловаться. Вскоре все пройдет. О нем будет забыто, и все мы заживем, как и раньше.

Элизабет посмотрела на свою сестру с недоверием и беспокойством, но промолчала.

– Ты не веришь мне, – сказала Джейн, слегка покраснев, – но ты не имеешь на это оснований. В моей памяти он останется самым любезным человеком среди моих знакомых, но не более. Мне нечего бояться и не на что надеяться, мне нечем ему упрекнуть. Слава Богу, мне не настолько больно. Поэтому нужно немного времени… Я непременно попробую взять себя в руки…

Вскоре голосом более уверенным она добавила:

– Я успокоюсь очень быстро, потому что с моей стороны это была только прихоть воображения, ошибка, которая никому не причинила вреда, кроме меня самой.

– Моя дорогая Джейн! – воскликнула Элизабет. – Твоя доброта не знает границ. Ты просто ангельская кротость и бескорыстие. Я даже не знаю, что тебе сказать. У меня такое ощущение, что я никогда не уважала и не любила тебя так, как ты того заслуживаешь.

Джейн живо опровергла наличие у нее каких-то особых качеств, а похвалу отнесла на счет сестринских чувств.

– Да нет же, – настойчиво продолжала Элизабет, – это совсем не так. Ты считаешь всех людей достойными уважения и обижаешься, если я о ком-то отзываюсь плохо. Но не надо раздражаться, если я перегибаю палку и посягаю на твою привилегию обо всех иметь хорошее мнение. Не стоит. Мало существует людей, которых я действительно люблю, а еще меньше – тех, о ком я хорошего мнения. Чем больше узнаю людей, тем больше недовольной ими я становлюсь. Каждый день приносит подтверждение моей убежденности в непоследовательности характера каждого человека, в том, как мало можем мы полагаться на внешние проявления добродетели или незаурядных умственных способностей. О первом я не буду рассуждать, второе – это брак Шарлотты. Непостижимо! Хоть как на это смотри, а все равно это непостижимо!

– Дорогая моя Лиззи, не давай волю таким чувствам. Они разрушат твое счастье. Ты недостаточно смотришь на разницу положений и характеров. Прими во внимание важность мистера Коллинза, а также расчетливый и неприхотливый характер Шарлотты. Не забывай, что она из большой семьи, поэтому в отношении приданого – это вполне равноправный брак; поэтому всем будет лучше, если ты проявишь готовность поверить в то, что Шарлотта действительно способна испытывать что-то вроде уважения к нашему кузену.

– Чтобы утешить тебя, я готова поверить почти во что угодно, но никому от этого не станет лучше, потому что если бы я была уверена в уважении Шарлотты к нему, то я бы только взяла под сомнение ее умственные способности – что я уже сделала относительно ее душевных качеств. Дорогая сестра, мистер Коллинз – тщеславный, надменный, недалекий и бестолковый мужчина, и ты не хуже меня это знаешь, как не хуже меня знаешь, что женщина, способная выйти за него замуж, не может быть по-настоящему умной и рассудительной. И не надо оправдывать такую женщину, даже если это Шарлотта Лукас. Не надо ради какого-то одного человека менять значение таких понятий, как принципиальность и цельность характера, не надо пытаться убедить себя или меня в том, что эгоизм – это осмотрительность, а защищенность от проблем, чувство безопасности – это счастье.

– Мне кажется, что в отношении их обоих ты выражаешься слишком категорично, – ответила Джейн, – и я надеюсь, что скоро ты в этом убедишься, когда увидишь, как хорошо им будет вместе. Но довольно об этом. Ты сказала о двух моментах. Я прекрасно тебя понимаю, но прошу тебя, дорогая Лиззи – не причиняй мне боль, не думай, что виноват именно тот человек, не говори, что твое мнение о нем ухудшилось. Не надо с такой готовностью верить, что нам специально нанесли оскорбление. Трудно ожидать от жизнерадостного молодого человека постоянной сдержанности и осмотрительности. Часто именно наше тщеславие и вводит нас в заблуждение. Женщинам всегда кажется, что за симпатией обязательно кроется нечто большее.

– А мужчины всегда подпитывают эту иллюзию.

– Если это делается умышленно, то оправдания им нет, но в мире умышленно делается намного меньше дел, чем некоторым кажется.

– Я далека от того, чтобы объяснять какую-то часть поведения мистера Бингли каким-то хитрым замыслом, – сказала Элизабет, – но не обязательно планировать сделать кому-то плохо или принести кому-то несчастье; достаточно лишь ошибиться – и это приведет к чьим-то страданиям. Свое дело сделают легкомыслие, недостаток внимания к чувствам других людей и отсутствие решительности.

– И ты объясняешь то, что произошло, одной из этих причин?

– Да, последней из них. Но если я буду продолжать, то скажу все, что думаю о людях, которых ты уважаешь, а это тебе не понравится. Пока есть возможность – останови меня.

– Значит, ты настаиваешь на предположении, что на мистера Бингли оказывают влияние его сестры?

– Да, – вместе с его приятелем.

– Не верю. Зачем им стараться повлиять на него? Они желают ему счастья, и если он любит меня, то ни одна другая женщина не сможет сделать его счастливым.

– Твое первое предположение ошибочно. Кроме счастья для него, они могут еще многого желать. Они могут желать ему приумножения богатства и знатности, поэтому могут предпочитать, чтобы он женился на девушке, которая имеет все то, что дают деньги, родовитость и гордость.

– Они, несомненно, хотят, чтобы он выбрал именно мисс Дарси, – ответила Джейн, – но к этому их могут побуждать лучшие, нежели вы считаете, чувства. Они знают ее гораздо дольше, чем меня, поэтому не удивительно, что она им нравится больше. Но какими бы ни были их желания, вряд ли они противоречили желанию брата. Какая сестра считала бы, что имеет право делать нечто крайне противоречивое? Если бы они верили, что он меня любит, то не пытались бы разъединить нас, если бы он действительно меня любил, то им бы не удалось этого сделать. Ты предполагаешь наличие у него именно такого чувства, поэтому тебе кажется, что все ведут себя неправильно и неестественно, а я от этого страдаю. Не мучай меня этой мыслью. Мне не стыдно за свою ошибку; по крайней мере, она – мелочь, ничто по сравнению с теми чувствами, которые у меня возникли бы, если бы я думала плохо о нем или о его сестрах. Позволь мне воспринимать это в самом благоприятном и понятном для меня свете. Элизабет не могла противоречить такому желанию; и с тех пор в своих разговорах они почти не вспоминали имя мистера Бингли.