«Нахалка! – подумала Элизабет. – Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что это жалкое нападение произведет на меня какое-то впечатление. Я не вижу в этой попытке ничего, кроме твоего упрямого нежелания знать правду и злобности со стороны мистера Дарси». – Потом Элизабет принялась искать свою старшую сестру, которая расспрашивала у мистера Бингли об этом же человеке. Джейн встретила ее мягкой улыбкой, сияя от счастья, что свидетельствовало о ее полной удовлетворенности событиями этого вечера. Элизабет мгновенно прочитала на ее лице все эмоции, и в этот момент сочувствие к Викхему, гнев к его недругам и все остальное потеряло свою значимость и потускнело в свете надежды на то, что вскоре ее сестра счастливо выйдет замуж.

– Расскажи мне, – сказала она с улыбкой, такой же мягкой, как и у Джейн, – что ты узнала о мистере Викхеме. Но, возможно, ты была слишком приятно увлечена общением с мистером Бингли, чтобы думать о ком-то еще… Если так – тогда извини.

– Нет, – ответила Джейн, – я о нем не забыла, хотя боюсь, что ничего хорошего тебе не скажу. Полностью этой истории мистер Бингли не знает, как не знает он и всех обстоятельств, приведших к оскорблению мистера Дарси. Но он ручается за достойное поведение, честь и благородство своего друга и полностью убежден, что мистер Дарси уделял мистеру Викхему гораздо больше внимания, нежели тот заслуживал. Мне неприятно об этом говорить, но, судя по рассказу мистера Бингли и его сестры, мистер Викхем вовсе не является достойным уважения молодым человеком. Боюсь, что он вел себя крайне неразумно и поэтому потерял уважение мистера Дарси.

– А сам мистер Бингли знает мистера Викхема?

– Нет, никогда раньше он его не видел, пока не встретил тогда утром в Меритоне.

– Значит, свое впечатление о нем он получил от мистера Дарси. Я полностью довольна услышанным. А что он рассказывал о приходе?

– Он не помнит точно всех подробностей, хотя неоднократно слышал о них от мистера Дарси; однако, по его мнению, мистер Викхем мог претендовать на место приходского священника только при определенных условиях, указанных в завещании.

– Я нисколько не сомневаюсь в искренности мистера Бингли, – с горячностью сказала Элизабет, – но извини, меня не убедят одни лишь слова. Так, мистер Бингли удачно оправдал своего приятеля, но поскольку с некоторыми моментами этой истории он незнаком, а о других узнал от своего друга, то я позволю себе остаться при том же мнении о мистере Викхеме и о мистере Дарси, что и раньше.

Затем она перешла к более приятной для них обоих теме, по поводу которой разногласий между ними быть не могло. Элизабет с удовольствием выслушала рассказ Джейн о тех радостные, хотя и скромных надеждах, которые у нее были относительно Бингли, а потом сказала все, что могла, чтобы эти надежды усилить. Когда к ним присоединился мистер Бингли, Элизабет пошла к мисс Лукас, на чьи расспросы о ее последнем кавалере она едва успела ответить, как к ним подошел мистер Коллинз и очень взволнованно сообщил о том, что ему повезло сделать очень важное открытие.

– Я совершенно случайно узнал, – сказал он, – что среди присутствующих в этой комнате находится близкий родственник моей патронессы. Мне пришлось услышать, как этот джентльмен сам назвал молодой хозяйке этого дома имена своей кузины мисс де Бург и ее матери – леди Кэтрин. Какие удивительные вещи порой случаются в жизни! Подумать только: на этом приеме я встретил не кого-нибудь, а самого племянника леди Кэтрин де Бург! Я очень благодарен судьбе, что сделал это открытие в момент, очень удобный для того, чтобы засвидетельствовать ему мое уважение, а именно это я сейчас и собираюсь сделать. Надеюсь, он простит мне, что я не сделал этого раньше. Думаю, что мое полное незнание об этом родстве послужит смягчающим обстоятельством.

– Не собираетесь ли вы представиться мистеру Дарси?

– Собираюсь, а что? Умолять его простить меня за то, что не сделал этого раньше. Я не сомневаюсь, что он действительно является племянником леди Кэтрин. Думаю, мне не составит труда убедить его в том, что неделю назад ее светлость чувствовала себя прекрасно.

Элизабет пыталась отговорить его от такого поступка, уверяя, что мистер Дарси расценит его обращение без предварительного знакомства как неслыханную наглость, а не как похвалу его тетушке, и для них обоих нет никакой необходимости проявлять инициативу, а если кто-то и должен проявить ее и познакомиться, то это должен быть мистер Дарси – он выше по положению.

Мистер Коллинз слушал ее с выражением, свидетельствовавшим о его решимости держаться своего намерения, и, когда она кончила говорить, ответил ей таким образом:

– Уважаемая мисс Элизабет, больше всего на свете я ценю ваше мнение относительно всех дел, которые находятся в пределах вашего понимания, и позвольте мне сказать, что существует большое расхождение между принятыми формами вежливости у мирян и теми формами, которыми пользуются в своих отношениях лица духовного сана; кроме того, смею отметить, я считаю священников таким общественным сословием, которое является равным по благородству высоким кругам королевства (конечно, при условии соблюдения надлежащего смирения поведения). Поэтому в данном случае позвольте мне руководствоваться повелениями моей совести, которые побуждают меня сделать то, что я считаю своим долгом. Простите за отказ воспользоваться вашим советом, который во всех иных жизненных ситуациях непременно будет моим постоянным проводником, но в данной ситуации образование и привычка к самосовершенствованию делают меня более способным, чем такая молодая девушка, как вы, принимать правильные решения.

Низко поклонившись, он покинул Элизабет, чтобы совершить нападение на мистера Дарси, реакцию которого на авансы мистера Коллинза она наблюдала с оживленным интересом и которого явно ошеломило такое обращение. Свою речь ее кузен произнес после низкого поклона, и хотя Элизабет не услышала ни единого слова, ей все равно казалось, что она слышала весь их разговор, по движению его губ разобрала слова «извинения», «Гансфорд» и «леди Кэтрин де Бург». Ей противно было наблюдать, как он рассыпался в любезностях перед таким недостойным человеком. Мистер Дарси смотрел на ее кузена с нескрываемым удивлением, а когда мистер Коллинз наконец дал ему возможность открыть рот, то ответ его был вежливым и сдержанным. Однако это не раззадорило мистера Коллинза продолжать разговор, и во время его второй речи было видно, что чем дольше он говорил, тем сильнее становилось отвращение мистера Дарси, а в конце его он лишь едва заметно поклонился и пошел в другую сторону. После этого мистер Коллинз вернулся к Элизабет.

– Уверяю вас, – сказал он, – что у меня нет никакой причины быть недовольным тем, как он ко мне отнесся. Кажется, мистеру Дарси очень понравилось проявленное мной внимание. Его ответ был крайне дружелюбным, и он даже сделал мне комплимент, сказав, что вполне доверяет умению леди Кэтрин разбираться в людях и потому уверен, что она никогда не будет оказывать услуги людям недостойным. Это он хорошо выразился, ничего не скажешь. А в целом он мне очень понравился.

Поскольку Элизабет больше не могла преследовать собственный интерес, то почти все свое внимание она сосредоточила на сестре и мистере Бингли, а порожденный наблюдением ряд приятных соображений дал ей возможность чувствовать себя почти такой же счастливой, как и Джейн. Она представила ее хозяйкой этого же дома; настолько счастливой, насколько это возможно в браке, порожденном искренней любовью. При таких обстоятельствах Элизабет даже готова была полюбить обеих сестер мистера Бингли. Ей совсем нетрудно было догадаться, что мысли ее матери неслись в том же направлении, поэтому она решила к ней не подходить, чтобы та случайно не ляпнула лишнего. Но когда все сели ужинать, как назло оказалось, что они с матерью оказались почти рядом друг с другом. Их разделял только один человек, и Элизабет раздраженно слушала, как с этой личностью (с леди Лукас) ее мать только и говорила – свободно и откровенно, – о своих надеждах на скорое бракосочетание Джейн с мистером Бингли. Это была тема, которая возбуждала воображение, и миссис Беннет непрестанно перечисляла ожидаемые выгоды такого брака. Сначала она выразила свою радость по поводу того, что мистер Бингли – очаровательный молодой человек, и он так богат, и живет он всего в трех милях от них; потом рассказывала, как приятно ей осознавать, что двум сестрам Бингли очень нравится Джейн, а также быть уверенной, что они желают этого брака не менее, чем она сама. Кроме того, удачный брак Джейн станет многообещающей перспективой для ее младших сестер, потому что он даст им возможность общаться с другими богатыми мужчинами; и наконец, в ее возрасте так приятно будет иметь возможность вверить своих еще незамужних дочерей заботам их старшей сестры, а самой не принуждать себя и бывать на людях столько, сколько ей нравится. Выход в свет надо сделать делом, зависимым от желания, а пока он является требованием этикета. Но найдется ли человек с еще меньшей, чем у миссис Беннет, склонностью довольствоваться сидением дома в любой период своей жизни?! В заключение мать пожелала миссис Лукас, чтобы ей так же повезло, хотя видно было, что мысленно она триумфально отвергает любую возможность такого события.

И напрасно Элизабет пыталась преградить быстрый поток слов матери или уговорить его выражать свою радость не таким громким шепотом; с невыразимой досадой заметила она, что почти все сказанное услышал мистер Дарси, который сидел рядом с ними. Но мать только вычитала ее за такую глупость и ответила:

– Извини, а кто такой мистер Дарси для меня, чтобы я его боялась? Чего это мы должны обращаться с ним так вежливо, чтобы даже не иметь возможности говорить то, что ему может не понравиться?

– Ради Бога, госпожа, говорите тише! Какой вам смысл оскорблять мистера Дарси? Если вы так поступите, то его приятель будет о вас не лучшего мнения.

Однако все, что она говорила, было напрасно. Ее мать продолжала говорить таким же хорошо слышным тоном. Элизабет то и дело краснела от стыда и раздражения. Она не могла слишком часто поглядывать на мистера Дарси, но все равно каждый взгляд убеждал ее в том, что произошло именно то, чего она боялась: он не часто поглядывал в сторону ее матери, но видно было, что все его внимание приковано к ней. Выражение его лица медленно менялось от возмущения и презрения до непоколебимой и сдержанной солидности.