Я не вправе высказываться на эту тему, – сказал Викхем, – потому что лично я не могу относиться к мистеру Дарси беспристрастно. Элизабет снова погрузилась в размышления, а потом воскликнула:

– Разве можно так относиться к крестному родственнику, другу, любимцу своего отца, ей очень хотелось добавить: «И разве можно плохо относиться к молодому человеку с такой привлекательной, как у вас, внешностью» – но она ограничилась таким замечанием: – И разве можно плохо относиться к тому, кто, наверное, был ему другом с самого детства, к тому же, как вы говорите, другом очень близким!

– Мы родились в одном приходе, в одной округе. Большую часть детства мы провели вместе: жили в одном и том же доме, вместе играли в одни и те же игры, родители в равной степени о нас заботились. Мой отец начал свою самостоятельную жизнь на том же поприще, на котором мистер Филипс, кажется, достиг значительных успехов; но потом оставил все ради того, чтобы стать помощником покойного мистера Дарси и посвятить все свое время заботам о поместье Пемберли. Он был чрезвычайно близким и надежным другом мистера Дарси, и тот очень его уважал и высоко ценил. Мистер Дарси часто выражал безграничную благодарность моему отцу за умелое управление его делами. Поэтому когда незадолго до смерти он вполне сознательно и добровольно пообещал обеспечить мое будущее, то тем самым он выразил не столько свою симпатию ко мне, сколько признание заслуг моего отца перед ним.

– Это так странно! – воскликнула Элизабет. – Какой кошмар! Это просто отвратительно! Как же это всем известная надменность мистера Дарси не заставила его поступить справедливо по отношению к вам?! Кроме других мотивов, от непорядочности его должна была удержать хотя бы гордость и самоуважение, потому что его поступок только нечистоплотностью и можно назвать.

– Это действительно странно, – ответил Викхем, – потому что почти всеми его поступками движет надменность, которая стала его второй натурой. Ни одно чувство не сроднило его с добродетелью так близко, как надменность. Но люди – создания непоследовательные, поэтому в своем поведении со мной он руководствовался побуждениями более сильными, нежели надменность.

– И пригодилось ли оно когда-нибудь ему – это его отвратительное тщеславие?

– Да, пригодилось. Оно часто принуждало его к снисходительности и щедрости: он легко расставался с деньгами, когда его просили, проявлял гостеприимство, поддерживал своих арендаторов и помогал бедным. Побуждением к этим поступкам была его семейная гордость и гордость сыновья, потому что он очень гордится своим отцом. Не опозорить публично свою семью, не отступить от общепринятых правил, сохранить весомость имения Пемберли в обществе – это мотив чрезвычайно мощный. Кроме этого, у него есть еще и братская гордость, которая, в сочетании с определенными братскими симпатиями, делает его чрезвычайно чутким и бдительным охранником собственной сестры; вы еще услышите, что все восхваляют его как чрезвычайно заботливого брата – лучшего и не сыскать!

– А что за девушка мисс Дарси?

Мистер Викхем покачал головой.

– К сожалению, я не могу назвать ее приятной. Не хотелось бы говорить плохо о ком-либо из семьи Дарси, но она очень похожа на своего брата – надменная, очень гордая. В детстве она была очень нежной и приветливой девочкой, а во мне просто души не чаяла; я мог играть с ней часами. А сейчас она для меня – чужой человек. Это красивая девушка лет пятнадцати-шестнадцати; насколько я знаю – очень хорошо образована и воспитана. С тех пор, как умер ее отец, она живет в Лондоне; с ней – гувернантка, которая занимается ее воспитанием.

После многочисленных пауз и попыток поговорить на другие темы Элизабет не могла не вернуться к их первой теме и сказала:

– Меня так удивляет его дружба с мистером Бингли! Как может мистер Бингли с его, казалось бы, приветливым характером, и который и есть сама приветливость, дружить с таким человеком? Что же держит их вместе? Вы хорошо знаете мистера Бингли?

– Я совсем его не знаю.

– Это – хороший, дружелюбный и обаятельный человек. Видимо, он просто не знает, какой фрукт этот мистер Дарси.

– Возможно, и не знает, потому что мистер Дарси способен быть приятным тогда, когда ему это нужно. У него такого умения хватает. Он может быть приятным и легким в общении компаньоном, если сочтет это нужным. С равными себе по общественному положению он ведет себя совсем по-другому, чем с людьми менее влиятельными и богатыми. Его надменность всегда при нем, но с богатыми он – снисходительно-либеральный, справедливый, рассудительный, благородный, а иногда даже дружелюбный – в зависимости от состоятельности и положения его собеседника.

Вскоре компания, игравшая в вист, распалась, и ее бывшие участники собрались вокруг второго стола, причем мистер Коллинз оказался между своей кузиной Элизабет и миссис Филипс. Последняя из вежливости поинтересовалась его достижениями в игре. Они оказались неважными – он проиграл в каждой партии. Когда же миссис Филипс начала высказывать по этому поводу обеспокоенность, он попросил ее не беспокоиться и с неподдельной эмоциональностью серьезно заверил ее, что это не имело никакого значения, потому что проигранные деньги для него – не стоящая внимания мелочь.

– Госпожа, – сказал он, – я очень хорошо знаю, что когда играют в карты, такое может случиться с любым; к счастью, мои обстоятельства не столь затруднительные, чтобы пять шиллингов много для меня значили. Конечно же, не каждый может этим похвастаться, и благодаря леди Кэтрин де Бург я навсегда избавлен от необходимости смущаться по поводу таких мелочей.

Этот разговор привлек внимание мистера Викхема. Некоторое время он наблюдал за мистером Коллинзом, а потом тихо спросил у Элизабет о степени близости отношений между ее родственником и семьей де Бург.

– Леди Кэтрин де Бург, – ответила Элизабет, – недавно наделила его приходом. Не знаю, как мистер Коллинз впервые попал ей на глаза, но можно с уверенностью утверждать, что познакомились они недавно.

– Вы, наверное, знаете, что леди Кэтрин де Бург и леди Энн Дарси были сестрами; и, соответственно, она является тетей ныне живущего и здравствующего мистера Дарси?

– Нет, не знала. О родственных связях леди Кэтрин я вообще ничего не знала. О ее существовании узнала же только позавчера.

– Ее дочь, мисс де Бург, будет иметь большое приданое; все считают, что они поженятся со своим кузеном и таким образом их брак объединит эти два имения.

Услышав это, Элизабет улыбнулась, потому что ей вспомнилась бедная мисс Бингли. Бесполезными суждено стать всем ее ухаживаниям, бесполезными и ненужными окажутся ее дружба с сестрой мистера Дарси и похвала в его адрес, если он уже решил жениться на другой.

– Мистер Коллинз, – сказала Элизабет, – высокого мнения о леди Кэтрин и о ее дочери; но некоторые подробности из рассказов о ее светлости наводят меня на мысль, что благодарность, которую он к ней испытывает, вводит его в заблуждение и что на самом деле она является женщиной гордой и тщеславной.

– Кажется, что в значительной степени так оно и есть: леди Кэтрин действительно женщина гордая и тщеславная, – ответил Викхем. – Я не видел ее уже много лет, но хорошо помню, что мне она никогда не нравилась и манеры ее всегда были властными и пренебрежительно-напыщенными. У нее репутация женщины расчетливой и разумной, но думаю, что частично это объясняется ее положением и богатством, частично – безапелляционными манерами и частично – надменностью ее племянника, который считает, что все его родственники непременно должны быть людьми исключительно умными.

Элизабет согласилась с таким рациональным объяснением, и так они и продолжали с удовольствием для себя разговаривать, пока ужин не положил конец игре в карты, дав возможность мистеру Викхему уделить внимание и другим дамам. Во время шумного ужина, который организовала миссис Филипс, завязать разговор было почти невозможно, но его манеры всем очень понравились. Что бы он ни говорил, все получалось хорошо и уместно; что бы он ни делал, все было изысканным и галантным. Когда Элизабет поехала домой, ее мысли были только им и заняты. По дороге она только и думала о мистере Викхеме и о том, что он ей рассказал, но не могла ни слова о нем сказать, потому что Лидия и мистер Коллинз болтали без умолку. Лидия, не останавливаясь, говорила о лотерее и о фишках, которые она выиграла или проиграла, а мистер Коллинз, увлеченный вежливостью мистера и миссис Филипс, заявлял, что ему безразличны проигранные в вист деньги, вспоминал блюда, которые подали на ужин, и постоянно беспокоился, не тесно ли его кузине с ним сидеть. Он хотел сказать гораздо больше, чем ему удалось, но не смог, потому что карета наконец остановилась перед имением Лонгберн.

Раздел XVII

На следующий день Элизабет рассказала Джейн все, о чем разговаривала с мистером Викхемом. Джейн слушала ее с удивлением и смущением: она никак не могла поверить, что мистер Дарси был настолько недостойным дружбы мистера Бингли. Однако не в ее характере было ставить под сомнение правдивость молодого человека такой приятной наружности, как мистер Викхем. Одной возможности того, что он получил такую несправедливость, было достаточно, чтобы возбудить все ее добрые чувства; и поэтому ей ничего не оставалось делать, как думать хорошо о них обоих и защищать поведение каждого из них, объясняя случайностью или ошибкой то, что иначе объяснить было невозможно.

– Скорее всего, – сказала она, – их каким-то образом ввели в заблуждение, но как именно – догадаться невозможно. Пожалуй, заинтересованные лица способствовали созданию у каждого из них неправильного представления друг о друге. Короче говоря, сейчас мы не можем делать догадки о причинах такой взаимной враждебности таким образом, чтобы при этом не обвинить кого-то из них.

– Истинная правда; а теперь, дорогая Джейн, скажи что-нибудь в защиту тех заинтересованных лиц, которые могли сыграть немалую роль в этом деле! Оправдай и их, пожалуйста, а то нам придется иметь кое о ком плохое мнение.