Шаг… другой, еще один. Главное — не сбиться с ритма. Пусть видят все, что его не сломить.

Маккензи шагал, превозмогая адскую боль. В мокасинах хлюпала кровь. Выдержит ли? Обязан, должен… Он расправил плечи. Шаг, другой, еще один… Не споткнуться бы! Если упадет, не сможет подняться, и тогда… Террелл, должно быть, предвкушает это зрелище. Он, Маккензи, окровавленный, с прикованными к задку фургона руками, волочится по обожженной солнцем каменистой земле… Нет уж! Этого мерзавец не дождется, пусть бы даже ждал до второго пришествия. Впрочем, пошел он к черту! Лучше думать о чем-нибудь другом. Оказывается, миссис Мэннинг — дочка Вейкфилда. Вот так сюрприз! Генерал как-то обмолвился в разговоре, что у него дочь. Замужем. Живет где-то на Востоке. Возможно, она навещала отца, когда он заезжал к Вейкфидду с докладом. Конечно, видеть ее он не мог, поскольку никогда не появлялся там, где расквартированы армейские чины, да и вообще редко когда оставался ночевать. Приезжал в форт как можно позже, а уезжал перед рассветом. Мужества дочке Вейкфилда не занимать. Вся в отца. Решительная и боевая. Маккензи скрипнул зубами, вспомнив, что из-за него она получила удар кулаком по скуле. Между прочим, он ее не просил о помощи. Ни словом, ни взглядом. Хотя на себе ее взгляды ловил. Неужели не поняла, что он не нуждается ни в чьем сочувствии? А вообще-то удивительная женщина. Пару раз перехватил ее взгляд, но она в отличие от большинства женщин глаза не отвела. В них, кстати, не было неприязни или, допустим, отвращения. Смотрела на него с интересом. Почему? Обыкновенное женское любопытство? Нет, пожалуй, было в ее взгляде что-то похожее на сочувствие. Конечно, не стоило ему так резко осаживать ее. Нехорошо получилось. Вспомнив растерянное выражение, появившееся на ее лице в ответ на его резкость, Маккензи украдкой взглянул на нее.

Склонившись к ребенку, она что-то сказывала. Маккензи нравилась ее манера общения с мальчиком. Беседуют словно два близких друга. Хорошо, должно быть, иметь такую мать. Он вспомнил свое детство. Что может быть лучше, когда между сыном и матерью доверительные отношения… А вот у него…

Рывок цепи заставил его изменить ход мыслей. Ну вот, расчувствовался и сбился с ритма. Вперед! Шаг, другой, еще один… Необходимо продержаться до вечера. Террелл сочтет его вымотанным до предела и не станет выставлять возле него специальный пост. Наверное, скоро привал. Уже смеркается. Пожалуй, пришла пора делать вид, будто он совсем обессилел.

Еще раньше, взвесив все «за» и «против», Маккензи пришел к выводу, что генерал Вейкфилд, выслушав обстоятельства дела, скорее всего, поверит ему. И сначала он решил во что бы то ни стало добраться до форта Дефайенс живым. Но потом передумал. Террелл прикончит его по дороге. Это одно. А второе — кто усомнится в правоте слов белой женщины? Все поверят Эллен Питерс, а его сочтут насильником. Даже Вейкфилд не сможет ничего изменить, и незачем возлагать надежды на генерала. Да и вообще никому доверять нельзя! Однажды ему преподали прекрасный урок. Забыл?

Жара постепенно спадала. Воздух свежел. Маккензи шел с трудом. Пройдет еще какое-то время, и пот, пропитавший его насквозь, станет причиной жесточайшего озноба. Холодно станет всем, не только ему. Между прочим, лейтенант Пикеринг не тот человек, чтобы терпеть неудобства. Так что вот-вот объявят привал. Шаг, другой… еще один.

Маккензи оказался прав. Через полчаса Пикеринг отдал приказ располагаться лагерем на ночлег. Последние минуты перед остановкой Маккензи то и дело спотыкался. Делал вид, что еще мгновение — и рухнет. А потом упал, и его протащило несколько метров по земле. Все это выглядело вполне естественно, поскольку Маккензи на самом деле был вымотан до предела. Он покосился на Террелла. Тот злобно ухмыльнулся. Пусть радуется! Доставит ему удовольствие, но только недолго оно продлится.

Маккензи удивился, когда рядовой принес ему еду, воду, одеяло и быстро ушел. Одеялу он обрадовался больше всего. Накроется и примется освобождать руки. Никто ничего не заметит. Должно быть, миссис Мэннинг старается. Маккензи огляделся и увидел: она что-то яростно доказывала Пикерингу. Удивительная женщина и, кажется, не из тех, кто долго помнит обиды.

Маккензи окинул лагерь зорким взглядом, запоминая места, где поставили часовых. Потом его повели оправиться. Вот этого он никак не ожидал, но сообразил, что такое обхождение объясняется, без сомнения, присутствием женщин. На ночь его снова прикрепили цепью к фургону. Правда, оставили конец длиннее, чтобы он смог лечь. Лодыжки накрепко связали веревкой, но это можно было не принимать в расчет. Главное — не тронули наручники. И самое основное: Террелл не поставил возле него часового. Вот это удача! Недаром, сжимая зубы от боли, он волочился несколько метров по земле. Террелл поверил, что арестант не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.

Маккензи еще раз окинул взглядом лагерь, примериваясь, в какую сторону ползти, чтобы не напороться на пикеты. Среди стреноженных лошадей он отыскал глазами своего коня. Вот это уж совершенно неожиданный подарок! Верный дружок, на вид неказист, зато не раз спасал ему жизнь.

А Пикеринг — полный идиот. Край кишмя кишит апачами, а он и не подумал усилить охрану. Солдаты прибыли с Востока, где понятия не имеют о том, что следует делать, если налетят индейцы. Ходить в атаку в линейных цепях, при поддержке артиллерии — это совсем другое дело. По всему видно, Террелл в борьбе с индейцами — полный невежда.

Скоро в лагере все стихло. Что ж, пора! Жаль, что не удалось проследить, где именно устроилась на ночлег дочка генерала со своим сынишкой. Ладно, он будет осторожен.

Накинув на себя одеяло, Маккензи сделал попытку высвободить руки. Превозмогая боль, слегка повернул кисти рук — давление наручников ослабло. Руки обрели относительную свободу, но стянуть кольца оказалось непросто. Если бы днем, когда кожа была влажная от пота… А сейчас… Стоп! Маккензи огляделся. Все спят. Он сел и, не раздумывая, прокусил кожу на левом запястье. По кисти струйкой побежала кровь. Он смочил оба запястья и попробовал стянуть наручники, приноравливаясь то так, то эдак. Наконец освободил левую руку, затем правую. Развязал веревки, стягивающие щиколотки. Ну вот и все! Свобода.


По небу мчались дымчатые клочья облаков, время от времени наползая на серебристый диск луны. Усталость, отчаяние не давали Эйприл заснуть. Сильно переменилась она за годы войны — печальная участь вдовы сделала характер просто неузнаваемым. Будто силой отняли все лучшее, что было в ней, размышляла она. Жизнерадостность, стойкость…

Как ждали конца войны… Но теперь стало даже хуже. Несчастные, измотанные годами страданий и лишений люди ненавидят друг друга, нарочно стараются побольнее оскорбить, унизить. Она крепче прижала к себе сынишку. Как защитить, уберечь от всего этого малыша?..

Ночная сырость сковала ее. Послышался вой койота. Она плотнее закуталась в одеяло. Вспомнилась вечерняя стычка с Пикерингом. Сначала лейтенант наотрез отказался выделить арестованному одеяло, но потом уступил. Но когда она сказала, что негуманно гнать человека пешком по жаре, он заявил, что обсуждать это бессмысленно. Преступник в одном фургоне с жертвой — абсурд. «А если верхом? » — предложила она. «Полная чушь! Маккензи — отличный наездник. Умчится даже в наручниках, потому что он — индеец. Хоть и наполовину… Индеец!» — повторил Пикеринг с ухмылкой, намекая тоном, что она понятия не имеет об индейцах. Это ей-то не знать индейцев?! Эйприл вздохнула. Детство ее прошло на границе. На пост нередко наведывались индейцы в поисках заработка. Продавали, например, резные фигурки. Разные люди попадались среди них — хорошие и плохие. Она знает индейцев получше Пикеринга. Вот только удивительно, почему ни разу не встретилась с Маккензи. Скорее всего, он под началом у отца недавно. Возможно, под вымышленным именем. Что за наваждение! Вся поездка насмарку из-за этого человека, а мысли то и дело возвращаются к нему. Закрыв глаза, она попыталась заснуть. Но тут во сне завозился Дэйви. Понятно. Она встала и огляделась — лагерь спал мертвым сном. А где же часовые? Наверное, пошли проверять посты. Эйприл подняла сына, закутала в одеяло, повела в лесочек.

— Мамочка…

— Замерз, родной?

Плотнее прикрыв Дэйви одеялом, Эйприл пошла с ним назад. И вдруг возле стреноженных лошадей мелькнула знакомая тень.

Маккензи! Она сразу узнала его силуэт. Насмотрелась на него за день. Когда он закрыл ей рот рукой, даже не успела испугаться.

— Тише! — прошептал он.

Поняв, что она не станет поднимать шум, он взял на руки онемевшего от испуга Дэйви и крепко прижал к себе.

— Вы оба со мной. Ясно?

— Я ничего никому не скажу, обещаю. Пожалуйста, отпустите нас.

— Так я и поверил! Поступайте как знаете, но мальчика я забираю. Если пикнете, убью его. Не ожидал, что так получится, но теперь уж ничего не поделаешь. С лошадью умеете обращаться?

— Умею. А где же часовые?

— Пока без сознания, но, думаю, скоро оклемаются. Ну-ка возьмите их седельные мешки и скатайте постельные принадлежности, — приказал он, вскочив на своего коня и заботливо укутывая Дэйви одеялом. — Давайте сюда. И помните, ни звука! Ясно?

Эйприл поняла, что придется подчиниться, и кивнула.

— Быстро в седло — и за мной. — Он кивнул на низкорослую вороную лошадку.

Эйприл поежилась, увидев за спиной у него ружье, а на поясе кобуру с кольтом. Неподалеку различила на земле два неподвижных силуэта. Неужели он убил часовых? А может, и правда только оглушил? Господи, что ее ждет?

Спустя минуту они уже неслись галопом. Маккензи, прижимая к себе Дэйви, не оглядывался. Он знал: Эйприл скачет следом.

Глава четвертая

Разгоралась заря. Золотые полосы протянулись по предгорью. Медленно всплывало из-за скал солнце. На лазурном небе — ни облачка. День обещал быть жарким.

Эйприл кипела от негодования. Злость и ненависть к человеку, ехавшему преспокойно впереди, придавали сил. Страха она не чувствовала.