Она с трудом слезла с лошади. Ноги подкашивались. «Сейчас упаду! » — мелькнуло в голове. Маккензи рванулся к ней, подхватил под локоть, помог удержаться на ногах. Мужское прикосновение вызвало в ней ощущение защищенности, надежности и еще чего-то непонятного, наполнившего всю ее приятным теплом. Похоже, она ему небезразлична. Или это ей показалось? Эйприл подняла на него глаза и встретила совершенно отстраненный взгляд. Так и есть! Она ошиблась.

— С вами все в порядке, мэм? — спросил он.

Нет, только подумать! Бессонные ночи, холод, жажда, душа изболелась за Дэйви… А он спрашивает, все ли в порядке?! Это просто смешно. Эйприл нервно рассмеялась. А он протянул руку, ласково провел ладонью по ее волосам, и вот тут она не сдержалась, вернее, нервы не выдержали. Не помня себя от возмущения, наотмашь ударила его по щеке. Наступила гнетущая тишина. Потупив взор, испуганная Эйприл ждала, что сейчас он даст волю гневу.

— Вы смелая женщина, миссис Мэннинг.

Эйприл опешила. Всего-то? Ей почудилось даже, будто он доволен. Она решилась поднять на него глаза. Маккензи с уважением смотрел на нее.

— Признаться, я ждал этого. — Он усмехнулся. — А вы, оказывается, не обделены физической силой.

Эйприл смотрела с ужасом на его щеку — пятерня проступила алыми пятнами.

Она молчала. Что с ней происходит? Поднять руку на человека! Дважды за последние дни!

— Простите, простите меня, — смятенно прошептала она. — Я…

— Не надо! сделал он останавливающий жест. — Вы устали. Я понимаю. Отдохните. Вам нужно поспать. Я присмотрю за мальчиком.

Дэйви смотрел на них исподлобья. Потом, подойдя к матери, сказал:

— Мама, ты считаешь, Маккензи плохой? А мне он нравится.

Обняв сына, она вздохнула.

— Сынок, я очень устала. Маккензи… — она помедлила, — он и мне нравится.

Мальчик просиял. Эйприл давно заметила, что сына тянет к Маккензи. Они на удивление быстро подружились. Что ж, размышляла она, немудрено — у ребенка никогда не было такого друга, который все знает, все умеет. Надежный, старший товарищ.

Она вдруг почувствовала дурноту, противную слабость. Собрав все силы, сделала попытку удержаться на ногах, но в глазах потемнело, и она рухнула на землю. Маккензи поднял ее на руки, отнес в тень под дерево. Затем, сняв башмаки, долго массировал ступни, лодыжки. Смущенная, растерянная, она чувствовала, как боль постепенно отступает.

— Вам нужно отдохнуть, — повторил он. — Я присмотрю за Дэйви.

Эйприл закрыла глаза и мгновенно уснула.

Глава пятая

«Вот и хорошо, — подумал Маккензи, — хоть отоспится». Он восхищался ее выдержкой, молчаливым терпением. Ни разу не вспылила, стойко переносит все трудности. Подумать только, сама извинилась перед ним, а ведь он заслуживал пощечины, как-никак по его милости она терпит такие лишения.

Маккензи стоял над нею, не в силах отвести взгляд. Она казалась ему настоящей красавицей. Длинные густые ресницы, прекрасные пепельные волосы, точеные черты лица. А какие ласковые руки… Как легко и осторожно касались его ран… Оказывается, он нравится ей. Вот ведь новость! Пусть даже она сказала это в угоду сыну. Впрочем, могла бы и промолчать. Значит… Стоп, Маккензи! Это лишнее! Оставит их у навахов, все забудется само собой.

Он обернулся к мальчику. Тот сидел, не сводя со своего друга преданного взгляда.

— Поможешь мне?

— Конечно! — с готовностью откликнулся Дэйви.

— Тогда поднимайся! Пора поить лошадей.

Дэйви протянул руку, и Маккензи сжал его ладошку своей огромной пятерней.

Мальчуган повел коня, а Маккензи занялся вороной лошадкой.

— Да ты прирожденный конюх, — сказал он, когда Дэйви, ослабив поводья, шагнул в сторону, чтобы не мешать коню пить. — Сразу видно, будешь отличным наездником. Как мама.

Наградой Маккензи была улыбка от уха до уха.

Он достал маленькое зеркальце из седельного вьюка и уселся на берегу, скрестив ноги. Мальчик повторял каждое его движение.

— Держи!

Как все индейцы, Маккензи не признавал бороды и усов. Отец его, бывало, отращивал длинную бороду. Господи, вот оброс-то! — всякий раз с неудовольствием думал Маккензи, глядя на старика. Сейчас он подрезал ножом и волосы. Длинные пряди вообще считал безрассудством. Когда сходишься в рукопашной, хватай врага за отросшие патлы покрепче — и победа на твоей стороне.

— Ну вот, совсем другое дело! — Он сделал аккуратный пробор.

Еще бы отдохнуть, выспаться как следует! Вспомнился отдых в гарнизоне Чако. Что поделаешь, не до сна сейчас! Вот доставит Мэннингов целыми и невредимыми в деревушку навахов, тогда и отдохнет. Бедняга Пикеринг! Пусть ищет его. Вернее, вынюхивает — лошадиный навоз неплохой ориентир. Не скоро, но службист-лейтенант сумеет отыскать Мэннингов. Пожалуй, сумеет.

Дэйви начал клевать носом, и Маккензи отнес его к Эйприл.


Миновал полдень. Подул легкий ветерок. Когда Маккензи разбудил Эйприл, она сразу не могла сообразить, где они. Потом облегченно вздохнула, увидев Дэйви, свернувшегося возле нее клубочком. Ребенок во сне улыбался.

Подняв глаза на Маккензи, Эйприл оцепенела. Он был чисто выбрит. Впервые она разглядела, какое у него лицо. Мужественное, даже суровое. Плотно сжатые губы намекали на жесткий характер. Он подал ей флягу, немного еды. Она вяло, без аппетита поела.

— Пора, миссис Мэннинг! Боже, опять в дорогу!

— К вечеру приедем в деревню навахов, — добавил Маккензи, словно прочитав ее мысли. — Пикеринг, скорее всего, доберется туда завтра к полудню. Это ему под силу.

Эйприл уловила презрение в его тоне. Как же иначе? Пикеринг не идет с ним ни в какое сравнение. И тут ее осенило:

— И он немедля отправится вместе с нами в форт Дефайенс, а вы тем временем успеете благополучно скрыться.

Маккензи кивнул.

— Собирайтесь. Времени очень мало. Будите мальчика, — сухо сказал он, протягивая ей флягу с водой и галету для Дэйви.

Они уже порядком отъехали от ручья, как вдруг Маккензи насторожился. Снова вытоптанная трава… Апачи? Так далеко они еще не забирались. Впрочем, вступив на тропу войны, вполне могли нагрянуть сюда в поисках добычи. Продадут пленников в рабство мексиканским плантаторам, а на вырученные деньги купят оружие. Неужто добрались до навахской деревушки? Заныло и сжалось сердце. Для свободолюбивого индейца рабство хуже смерти. Это Маккензи усвоил на всю жизнь.

А может, сами навахи?.. Нет, вряд ли. Время сбора урожая. Да и вообще от своего поселения они далеко не уходят. Разводят овец. Отару нельзя оставить без пригляда.

Неужели юты спустились с плато Колорадо и устроили облаву? Вполне возможно, они ведь тоже не гнушаются работорговлей.

Маккензи терялся в догадках. Сейчас самое главное — оградить от всяческих напастей Мэннингов. И о своей безопасности нелишне подумать.

Крепче прижав к себе Дэйви, Маккензи осадил коня. «Нельзя пугать Эйприл, — думал он, поджидая ее, — хотя предостеречь не мешает».

— Смотрите! Здесь побывали апачи или юты. Юты вряд ли тронут нас, но апачи…

В подробности можно было не вдаваться. Эйприл поняла все с лету. Отец умолял в письмах быть предельно осторожной, давал понять, что повсюду неспокойно, так как индейские племена отчаянно враждуют между собой. Идут на все, даже на службу к белым, лишь бы досадить друг другу, напоминал он. «Береги себя и внука, — писал отец. — Со дня на день может вспыхнуть восстание… » Но, с другой стороны, вспомнила Эйприл, юты воздерживаются от стычек с белыми. Правда, они вступили в сговор с Китом Карсоном и ополчились на навахов. Скорее всего, это апачи, решила она и бросила на Маккензи вопросительный взгляд. Тот протянул ей ружье. Может, не стоит этого делать? — мелькнула мысль. От нее всего можно ожидать. Да, но если с ним что-либо случится, нельзя же оставить мать с сыном безоружными…

— Нет, — сказала Эйприл спокойно. — Лучше дайте мне револьвер.

Он молча вытащил из-за пояса кольт, подал ей.

Она подержала его на руке, привыкая к весу. Уроки отца запомнились навсегда. Случись что — сумеет защитить себя и сына.

Маккензи ехал шагом, то и дело озирался и думал о том, что скоро появится поселение навахов, его друзей.

Однако где же их дозорные и почему тянет дымом? И трава безжалостно вытоптана. У него сжалось сердце.

Взмахом руки горец дал Эйприл понять, чтобы она остановилась. Кивком головы показал на холм слева. Она молча взяла левее. Поняла, что пора переходить на язык жестов.

Маккензи огляделся и увидел полянку среди скал. Соскользнув с лошади, он взял Дэйви на руки и прикрыл рот мальчика ладонью. Эйприл спешилась и пошла за ним, ведя лошадь под уздцы. Когда они вышли на поляну, Маккензи кивнул на густые заросли можжевельника.

— Немедленно прячьтесь там! Ждите меня. И ни единого звука. Заклинаю…

Эйприл мгновенно поняла: если бы все было не так ужасно, он не просил бы, а приказывал.

Маккензи потрепал Дэйви по плечу, хотел было погладить Эйприл по щеке, но одернул себя. Разве у него есть на это право? Неожиданно она сама дотронулась до его руки, и этот жест успокоил Маккензи. Секунду помедлив, он скрылся в темноте.

Маккензи застыл как громом пораженный. Смрад от разлагающихся трупов забивал дыхание. Глазам открылась ужасная картина. Повсюду следы погрома. Безжалостная расправа над пожилыми мужчинами и женщинами, над невинными детьми потрясла его. Жилища разрушены, овцы угнаны, пашня вытоптана. Молодежь взяли в плен для продажи на невольничьем рынке. Получается, год назад он только отсрочил их гибель. Да, здесь побывали апачи! Вот их копья, стрелы. Такие зверства творят лишь они. Апачи верят, будто приобретают особую силу, кастрируя врагов. Все разграблено, растерзано, сожжено. Апачи и навахи — индейцы. Что же это? Месть за дружбу с белыми?

От полной беспомощности и отчаяния Маккензи рухнул на колени и замолотил кулаками по земле. Ему нередко приходилось видеть подобные зверства, и всякий раз словно частица души отрывалась. «Будь все проклято! — подумал он. — Неужели человек может опуститься до такого скотства? Может… И даже белый!»