– Вы спрашиваете меня, как я могу оставаться в стороне? – чуть слышно произнес Брэдфорд. – Лучше бы вы поинтересовались, мисс Кендалл, почему мой сын выбрал в жизни именно этот путь, а не какой-нибудь другой.

– Не надо, отец.

Голос Лукаса неожиданно нарушил тишину в зале. Двое мужчин в упор смотрели друг на друга – один едва сдерживал ярость, а на постаревшем лице другого неожиданно отразилось раскаяние. Не отрывая взгляда от сына, Брэдфорд произнес:

– Он выбрал этот путь потому, что я сам ему его показал.

По залу пронесся возглас изумления. Присутствующие тщетно пытались взять в толк, каким образом этот всеми уважаемый человек вообще мог знать о той беспутной жизни, которую вел его сын, а тем более толкнуть его на стезю порока. Однако в сознании Элис запечатлелся лишь короткий вздох, вырвавшийся у Эммелин. Судя по всему, то же относилось и к Лукасу, поскольку он наклонился вперед. Гнев его улетучился, оставив после себя беспросветное отчаяние.

– Не надо, отец. Не делай этого.

Брэдфорд явно заколебался, словно до него вдруг дошло, где он находится и что собирается сказать. Как бы глубоко ни потрясло Элис его признание, в глубине души она понимала, что это было именно то, в чем она сейчас нуждалась. Да, на репутации Лукаса лежало пятно, но если его подвигнул к этому родной отец…

– Мистер Хоторн, пожалуйста, объясните суду, что вы имеете в виду.

Ее слова вызвали новую вспышку гнева со стороны Лукаса – на сей раз направленного против нее. Брэдфорд, похоже, начал осознавать, какое значение имело каждое его слово.

– Я никогда не был хорошим отцом, – объявил он во всеуслышание, обращаясь к суду.

– Возражаю! – вскричал Уокер.

Не обращая внимания на его протест, Элис продолжала допрос. Пусть судья сам остановит ее, если захочет.

– Мистер Хоторн, как следует понимать ваши слова о том, что вы не были хорошим отцом?

– Ваша честь?

– Помолчите, Уокер, – отозвался со своего места судья.

Уокер был так потрясен, что буквально рухнул на сиденье. Брэдфорд покачал головой, после чего посмотрел по очереди в глаза каждому из присяжных.

– Ни один мужчина не захочет по доброй воле признать, что он не был хорошим отцом. – Он повернулся туда, где сидели бок о бок все три его сына. – Но я им не был. Ни для Грейсона, ни для Мэтью, ни тем более для Лукаса. Конечно, прошлого уже не исправить. Но я могу попытаться отчасти загладить вину, поступив по справедливости. До сих пор я отрицал свою роль в пристрастии Лукаса к вину, женщинам и азартным играм. Но больше я не могу скрывать правду, потому что именно от меня Лукас получил свою первую сигару.

Рассудок Элис едва не помутился, когда она вспомнила остальную часть рассказа Лукаса. Медленно повернувшись к нему, она посмотрела в глаза человеку, которого любила. Сейчас, сидя в зале суда лицом к лицу с собственным отцом, Лукас выглядел напряженным до предела и, как никогда, опасным, но вместе с тем и беззащитным. Взгляд его был полон боли, и внезапно у нее отпало всякое желание ворошить прошлое, заставляя его страдать. Но это было естественным побуждением любящей женщины, женщина-адвокат обязана была выбросить это из головы.

– Мистер Хоторн, – продолжала Элис, и сердце ее сжалось от страха при мысли, что она уже знала ответ. – Сколько лет было Лукасу, когда вы дали ему ту первую сигару?

– Точно не помню. Может быть, одиннадцать или двенадцать.

– А, по-моему, десять.

По залу суда пробежал неодобрительный ропот. Однако Элис уже не могла остановиться. Ее вдруг осенила догадка, такая ослепительно ясная, что она вызвала резь в глазах, словно она увидела сосуд из хрупкого хрусталя, в котором отражались лучи солнца.

– А как насчет его первой рюмки спиртного? – спросила она. – Ее тоже дали ему вы?

– Элис, – предостерегающим тоном произнес Лукас, и голос его представлял собой странную смесь ярости и отчаяния.

– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мистер Хоторн, – добавила она неумолимо.

Краешком глаза Брэдфорд заметил в первом ряду Эммелин, и тут ему стало не по себе.

– Мистер Брэдфорд, – предупредила Элис, – вы поклялись перед судом говорить правду. Я жду вашего ответа.

– Да, я. Ему тогда было всего одиннадцать. Виски с самого начала, как и подобает настоящему мужчине.

– Довольно, отец! – Лукас поднялся с места, положив сильные руки на стол.

– Ваша честь, – обратилась Элис к судье, – пожалуйста, прикажите моему подзащитному соблюдать тишину.

– Прошу вас, сядьте на место и помолчите, – произнес судья, обернувшись к Лукасу, – иначе я буду вынужден обвинить вас в неуважении к суду.

Лукас посмотрел на нее с таким видом, словно она его предала. Он был ошеломлен тем, что Элис осмелилась высказать вслух то, чем он поделился с ней в сугубо личной беседе. Выражение его лица причиняло ей боль. Но пусть уж лучше он возненавидит ее до конца своих дней, чем отправится в тюрьму. Этого она ни в коем случае не могла допустить. С пылающим гневом глазами Лукас уселся на свое место, а Элис заставила себя снова повернуться к его отцу:

– Мистер Хоторн, похоже, что когда-то вас с вашим младшим сыном связывала тесная дружба.

Тут Брэдфорд, забыв обо всем на свете, перевел взгляд на Лукаса, и глаза его неожиданно затуманились слезами.

– Ты был так похож на меня, Лукас. Гораздо больше, чем два других моих сына. И, Боже, как ты меня любил! – воскликнул он с чувством. – Ты любил меня, подражал мне во всем, и я брал тебя с собой повсюду, не отпуская ни на минуту. Тогда мне казалось вполне естественным познакомить тебя с теми сторонами жизни, о которых ты рано или поздно должен был узнать сам. Я сделал из тебя настоящего маленького мужчину, мой маленький мужчина. – Он покачал головой и снова обратился к суду: – Не кто иной, как я, свел моего сына с его первой женщиной.

– Не надо, отец.

– Но я не могу и дальше скрывать правду. Теперь-то я это понимаю.

Лукас словно ушел в себя, его лицо превратилось в ничего не выражающую маску. Брэдфорд опустил глаза на свои руки.

– Я сам уложил его в ее постель.

Публика в зале содрогнулась, не веря собственным ушам.

– А вам известно, что случилось с той девушкой потом?

Элис становилось все труднее отделить в себе адвоката от любящей женщины. Она чувствовала слабость в коленях, голова у нее пошла кругом. Все присутствующие в зале подались вперед в своих креслах, не скрывая любопытства.

– Она покончила с собой, – ответил Брэдфорд.

Стены зала потрясли возмущенные возгласы, а Элис не могла не почувствовать в душе Лукаса глубокую печаль.

Итак, не кто иной, как Брэдфорд Хоторн, познакомил своего сына с этой загадочной Найтингейл, с которой, без сомнения, у него самого раньше была любовная связь. А это подводило Элис к перстню с печаткой в форме соловья. Она была всего в шаге от успеха.

Уокер вскочил на ноги:

– Я не понимаю, что тут, черт побери, происходит, но я требую перерыва. Боже правый, я готов поклясться, что Лукас Хоторн убил и ту девушку тоже!

– Мой сын никого не убивал! – закричал Брэдфорд. – Ни тогда, ни сейчас. – Он уронил голову на руки. – Он не только не убивал ее, но, напротив, пытался спасти!

– Но это же просто нелепо!

– Сядьте, Уокер, – огрызнулся Парке.

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Хоторн, – настаивала на своем Элис.

– После ее гибели нашли дневник, в котором она писала о том, каким добрым и чутким был по отношению к ней Лукас. Мой сын заботился о судьбе продажной женщины. Он даже пытался найти для нее приличную работу. Только вообразите себе: подросток тринадцати лет от роду! И, само собой, никто не согласился взять ее к себе на службу, не дал ей возможность честно зарабатывать себе на хлеб – даже я, хотя мне лучше других было известно, как много это значило для моего сына. – Брэдфорд отвел взгляд в сторону. – С тех пор Лукас всегда заботился о проститутках и грешниках. Единственным человеком, которого он никогда не пытался спасти, был он сам. – Он покачал головой. – Я только сегодня узнал о том, что Лукас отказался помочь собственному адвокату лишь потому, что он решил, будто это убийство – дело моих рук. И неудивительно. Ведь я находился в ту ночь в переулке.

Публика пришла в неистовство, а Уокер ударил кулаком по столу:

– Все показания этого человека абсурдны от начала до конца и должны быть вычеркнуты из протокола.

Элис повернулась лицом к отцу:

– Ты же сам высказался за то, чтобы мы позволили ему свидетельствовать.

Окружной прокурор уставился на свою единственную дочь. Что он мог ей возразить? С бешеной злобой в глазах Уокер вернулся на свое место. Однако Элис едва обращала на него внимание. Она сама не могла поверить собственной удаче. Победа была так близка, что она почти могла потрогать ее рукой.

– Мистер Хоторн, – произнесла она, нарушив ошеломленное молчание, воцарившееся в зале суда, – что именно вы делали в ту ночь в переулке?

Брэдфорд вздохнул.

– Я видел собственными глазами жертву, хотя в тот момент она еще не была мертва. Она просто прошла мимо, и я был потрясен, когда узнал о том, что какую-то девушку ночью задушили.

– Но вы ее не убивали?

– Боже правый, конечно, нет! Я как раз направлялся в «Найтингейл-Гейт», когда она попалась мне на глаза.

– И вы можете это доказать, сэр?

– Брутус знает. Я приходил туда почти каждую ночь.

От внимания Элис не ускользнуло удивление, охватившее Лукаса.

– И что вы там делали, позвольте спросить?

Брэдфорд снова перевел взгляд на свои руки.

– Я приходил, чтобы проведать Эммелин.

Его жена тихо ахнула, а Элис почувствовала в душе нараставшее смущение.

– Я часто заглядывал к ней по ночам, хотя она меня не видела – да и не должна была видеть. Мне нужно было удостовериться в том, что с нею все в порядке, прежде чем отойти ко сну. – Он взглянул на Эммелин. – Я даже не представлял себе, до какой степени я привык к твоему обществу. – Затем он обернулся к Лукасу: – Наверняка в одну из таких ночей мой сын заметил меня.