— Да.

Правду говорят, что жизнь человека может измениться в один миг. Только что я терзалась тысячью страхами, горевала, сомневалась, а стоило Леониду сказать несколько слов — и только одно опасение осталось со мной — боязнь поверить своему счастью.

Мы где-то ходили, говоря о городе, о памятниках, о книгах, театре, о переезде в Россию и нашей дальнейшей жизни, но всё для нас было словно укрыто туманом, до такой степени мы были поглощены собственными чувствами.

Расстались мы очень поздно, и у двери Ириного дома Леонидом вновь овладела робость, так что на прощание он осмелился лишь поцеловать мне руку.

— Сегодня утром звонил дядя, — сказал он. — Передаёт вам привет.

Меня испугала мысль, как мистер Чарльз воспримет неожиданное известие о нашем предстоящем браке. У меня были все основания гордиться своими предками, но неизвестно, как посмотрит на подобное родство лорд, ведь, судя по книгам, большей части высокородных англичан свойственна спесь.

— Когда он позвонит снова, скажите, что я ещё раз благодарю его за всё, что он сделал.

Дружинин хитро улыбнулся.

— Его вы благодарите, а меня не хотите. Неужели вам так жаль на несколько часов расстаться с тетрадью?

— Я обдумаю такую возможность, — пообещала я. — До свидания.

Я проследила взглядом, как он прошёл по дорожке и скрылся за кустами. Почему-то при звуке заведённого мотора у меня защемило сердце, и я подумала, что никогда больше не увижу Леонида.

Ира встретила меня крайне агрессивно.

— Если бы ты не пришла через полчаса, я бы позвонила в полицию, — прошипела она.

— Ещё рано, — возразила я, а сама думала, что, здраво поразмыслив, Дружинин пожалеет, что поддался порыву и сделал мне предложение. Если у него хватит решимости, он скажет мне это завтра сам или как-нибудь даст понять о перемене в своих чувствах, если же ему будет неудобно отказываться от своих слов, но после долгих колебаний перевесит нежелание связывать свою судьбу с незнакомой девицей, то он попросту уедет и вернётся лишь после моего отъезда.

— У тебя такой вид, будто ты очень счастлива, но боишься верить своему счастью, — заметила Ира.

— Ты очень устала? — спросила я.

Ира закрыла лицо руками.

— Как же было тяжело! — вскричала она сквозь рыдания.

В жизни всегда так бывает: кто-то охвачен горем, а в это время другой испытывает радость. Наверное, это естественно, однако мне надо было пораньше расстаться с Дружининым и вернуться домой, где в одиночестве страдала моя подруга.

— Я думала, что Петер побудет с тобой подольше, — сказала я.

— Он только что ушёл, — ответила Ира, вытирая глаза платком.

У меня стало легче на душе, потому что Ира, во-первых, не оставалась одна и, во-вторых, была с Петером, на которого имела виды. Может, и к лучшему, что я не торопилась домой и не мешала подруге.

— Ты была с ним? — неприязненно спросила Ира.

— С кем?

— С Квазимордой?

При всей любви к Дружинину я не могла не рассмеяться такому определению. Ира тоже вяло улыбнулась.

— Конечно, — сказала я. — Одна я бы давно вернулась.

— Ненавижу его, — мрачно заявила Ира.

Было что-то странное в её упорной ненависти с этому человеку, но разъяснения Ларса давно перестали казаться мне убедительными.

— За что ты его так не любишь? — спросила я. — По-моему, его ни в чём не упрекнёшь.

— Отвяжись, — рявкнула Ира, но, поняв, что повела себя слишком грубо, добавила. — Я очень устала.

— Может, тебе лучше лечь спать? — предложила я.

Однако мы просидели ещё часа два, в течение которых выпили по чашке чаю. Ира, которой необходимо было выговориться, рассказала мне в мельчайших подробностях о похоронах и вспомнила всё хорошее, связанное с Ларсом.

— А когда ты увидишься с Петером? — спросила я.

— Сейчас я и думать не могу о Петере, — сказала она. — Мне так не хватает Ларса! Не может быть, чтобы он желал твоей смерти! Здесь какая-то ошибка. Ты можешь объяснить, почему он на тебя ополчился?

Ире лучше было не знать о причине, из-за которой её любимый совершил столько страшных преступлений. Она слишком любила его и так старалась оправдать, что не поверила бы мне, а если бы поверила, то не смогла бы понять, как из-за такой мелочи можно пойти на убийство.

— Не знаю, — сказала я.

Утром ко мне пришла уверенность, что Дружинин или уехал, или откажется от своих слов, или (даже если его любовь крепка) приедет мистер Чарльз и насильно увезёт племянника, поэтому вместо радости от предстоящей встречи я чувствовала упадок сил, и настроение моё было подавленным. Я давно проснулась, но вставать не хотелось.

— Мы с Петером договорились кое-куда сходить, так что я ухожу, — объявила Ира, внезапно открывая дверь в мою комнату.

В бежевом костюме она была ослепительна.

Я так ей и сказала:

— Когда Петер на тебя взглянет, он ослепнет от восхищения.

Ира гордо подняла голову и тряхнула красиво убранными волосами.

— Для того мы и живём, чтобы мужчины падали от восторга. — До вечера!

А мне не хотелось ни подвивать волосы, ни одеваться.

"К чему всё это?" — думала я, вяло двигая щипцами.

И оделась я без блеска, хотя достаточно красиво.

Леонид всё ещё не звонил, подтверждая мою догадку о вчерашнем последнем свидании. Моя повесть, которую я перелистала, вчитываясь в отдельные страницы, немного развлекла меня и убедила, что я была права, не соглашаясь давать её Дружинину. Может быть, читая про внешность моего героя, которой были посвящены в разных местах повести целые абзацы, он не обнаружил бы в этом ничего для себя оскорбительного, но я не находила бы себе места, воображая, как мучительно ему видеть себя чужими глазами.

Мне не хотелось ничего делать, душа не лежала ни к работе над повестью, ни к домашним делам, а запущенный огород, требующий ухода, пробуждал во мне ужас, так как вызывал в памяти убитую Нонну и вытянутое тельце несчастной собачки. Хорошо, что я не видела убитого Мартина, иначе его страшный труп всё время стоял бы у меня перед глазами.

Мне даже есть не хотелось, хотя я ещё не завтракала, а поесть в Дании можно было вкусно. Правда, пока я выискивала в своей повести неприятные для Дружинина места, я успела доесть конфеты из большой коробки, подаренной мистером Чарльзом, и по инерции принялась за те, что были в вазе, так что сладости были способны перебить мне аппетит. Я не могла приняться ни за какое дело, чтобы отвлечься от тревоги. Мысль позвонить Дружинину порой приходила мне в голову, но я боялась услышать в ответ на мой вопрос, почему он не подаёт признаков жизни, что он очень занят и просит его извинить. Я бы умерла от стыда и отчаяния, но моя гордость была бы уязвлена даже в том случае, если бы никто не подошёл к телефону, ведь я думала бы, что он нарочно не берёт трубку.

Наконец, когда ожидание стало нестерпимым, раздался звонок. Я бросилась к телефону и схватила трубку.

— Как хорошо, что ты дома! — обрадовалась Ира. — Посмотри, пожалуйста, выключила я утюг или нет, а то я не помню.

— Хорошо.

— Ты давно встала? — жизнерадостно спросила Ира.

— Давно.

У неё было чудесное настроение, и поэтому она очень милостиво сообщила:

— Хорошо, а то я себя укоряла, что так рано тебя разбудила.

Я посмотрела на часы и обнаружила, что из-за волнения не заметила, что, действительно, сейчас довольно рано. Это меня немного утешило.

— Почему ты собралась в такую рань? — удивилась я.

— Мы с Петером и Мартой решили весь день провести в… Я звоню тебе с дороги.

— Желаю хорошо отдохнуть, — сказала я.

— Я и себе того же желаю. А что будешь делать ты?

— Ещё не знаю.

— Ну, не скучай. Проверь утюг.

Утюг оказался включённым.

Потом позвонил Дружинин и немного обиженно спросил, почему он до девяти часов не дождался моего звонка.

Я почувствовала в его голосе лёгкую неуверенность, несмотря на то, что он старался говорить непринуждённо. Похоже, мы были охвачены одинаковыми опасениями.

— Когда за вами заехать? — спросил Леонид. — Через полчаса можно?

— Пожалуй.

— Вы не забудете захватить тетрадь? — осведомился он.

Эта просьба меня почему-то очень обидела.

— Может, вы предпочтёте, чтобы я переслала вам тетрадь по почте? Сэкономите время на поездке.

— Я предпочту ваше общество, — смеясь, ответил Дружинин.

Я подождала у живой изгороди и при виде знакомой машины вышла к дороге. Леонид выскочил мне навстречу.

— Я так боялся, что вы передумаете! — были его первые слова.

— А вы? — спросила я, почти успокоенная.

Ответ был молчаливый, но горячий и страстный.

— Мне было бы легче умереть, — сказал он, отрываясь от моих губ. — Дядя приглашает нас к себе. Может, слетаем?

Для него всё было легко, но я к такому не привыкла.

— В три дня уложимся? — саркастически спросила я.

— Можем задержаться подольше.

Я недоверчиво посмотрела на него.

— Я не шучу, — заверил он.

— Во вторник мне на работу.

— Жаль, — огорчённо сказал Леонид.

Я не успела освоиться с происходящим, и прежние сомнения вновь овладели мною.

— Вы хотите сказать, что мистер Чарльз звонил ещё раз и одобрил ваш выбор? — недоверчиво спросила я, когда мы уже мчались по шоссе.

— Мой выбор он одобрил сразу, когда вы о нём ещё не знали, — ответил Дружинин и уточнил. — Не знали о выборе. О дяде вы тоже тогда не знали.

Мы весь день провели вместе, причём Леонид принялся рассказывать обо всём, что возникало перед нашими глазами, переплетая историю и современность. О книгах он тоже говорил много, что неудивительно, раз литература была его специальностью. Но ни разу он не упомянул о моей повести, что, в конце концов, меня даже раздосадовало, так как казалось непривычным.