— Мне сказал господин Хансен.

Взгляд Иры, обратившийся на полицейского, был блаженным, иного слова я не подберу. Совсем иначе она посмотрела на меня.

Я не успела задать соответствующий вопрос Душке, потому что он сам поспешил удовлетворить моё любопытство.

— Вас узнал мой человек. Вы очень неосторожны, Жанна.

— Он сказал, что машина была вишнёвого цвета. — Ира была слишком взволнована, чтобы молчать и, наверное, нарушила процесс допроса, потому что Хансен кисло улыбнулся.

— Да, вишневого, — подтвердила я. — А какая разница? Я сама пошла не там, где надо.

— Какой марки была машина? — спросил Душка.

Я путала «Москвич» с «Жигулями», а «Жигули» с «Вольво», поэтому полицейский совсем напрасно не сводил с меня выжидательных голубых глаз.

— Я не разбираюсь в марках машин, — призналась я.

— Похожа была эта машина на автомобиль господина Дружинина? — спросил Хансен, энтузиазм которого почему-то не исчезал даже при таком очевидце событий, каким была я.

— Похожа, наверное, — неуверенно сказала я. Для меня все машины были похожи одна на другую, так как имели четыре колеса.

— Жанна, полицейский показал, что та машина была такой же марки, как у Дромадёра, и такого же цвета. Номер он не успел различить, но отдельные цифры, которые он запомнил, совпадали.

Я, наконец, поняла, что они хотят повесить на проклятого горбуна покушение на девушку, переходящую через дорогу в запрещённом месте. Но уж к этому он был непричастен.

— Это была не его машина, — решительно сказала я. — Она у него немного темнее.

— Мой человек… — начал Хансен.

Его человек мог разбираться в марках автомобилей, в покрышках, в номерах, заменённых или требующих замены деталях, но не в оттенках вишнёвого цвета.

— Я вас уверяю, что тон машины был другой, — повторила я.

— При солнце цвет меняется, — вмешалась Ира.

Мне не хотелось мстить Дружинину и обвинять его в происшествии, в котором он не был замешан.

— Я прекрасно знаю его машину, — возразила я. — Она… Знаете, какого она цвета? Вот какого!

Не очень умно приводить в доказательство цвет одного из цветков на вышитом корсаже моей юбки, но ничего лучшего я сгоряча не придумала.

— А та машина была чуть светлее, — продолжала я, — ближе к тёмно-красному цвету. Когда мы с мистером… то есть, сэром Чарльзом, подходили к машине, я как раз сравнивала оттенки.

— С кем?

— С лордом Олдермейлем, дядей Дро… господина Дружинина.

Ира уже произнесла слово «дромадёр», теперь я произнесла незаконченное "дро…", и это заинтересовало Хансена, но он оставил разрешение новой загадки до более удачного момента.

— Вы уехали с ним? — спросил Душка. — И были с ним с ним весь день?

— Ну конечно! С кем же ещё? — подтвердила я, словно всю свою жизнь общалась только с английскими лордами. — Машина ждала нас в переулке.

— А господина Дружинина вы сегодня не видели? — не унимался Хансен.

Я сознавала, что горбун был преступником, убившим двух человек, но, даже если бы вишнёвая машина наехала на меня, он всё равно был бы неповинен в моей смерти. И тот, другой, кто пронёсся по тому месту, откуда я отскочила, тоже был бы невиноват, потому что не нарушал правил движения, но уж Дружинин и близко ко мне не подъезжал.

— Не видела. Утром с ним разговаривала по телефону, а потом мы гуляли с его дядей. Вы мне не верите, господин Хансен, а могли бы убедиться, что я замечаю любую мелочь. От меня не укроется даже повёрнутая крышка на графине.

Некрасиво, что я выставляла случайность примером моей наблюдательности, но иначе я не могла заставить полицейского мне поверить.

Хансен кивнул, задумчиво поглядел на меня, но, по-моему, решил больше доверять глазам своего человека, чем моим.

— Я выясню, мог ли господин Дружинин воспользоваться своей машиной без ведома лорда Ол… Олдер… своего родственника, — сказал он.

Он сделал это очень просто, позвонив самому лорду, который уже добрался до дома, и переговорив с ним. У меня сердце совсем перестало биться, словно было очень важно, оправдают горбуна в несуществующем преступлении или среди прочих его грехов останется ещё и этот.

Казалось, час прошёл с того момента, как Хансен набрал номер, но, пока он опускал трубку и возвращался к нам, я насчитала ещё два часа.

— Он не знает, — жизнерадостно сообщил Душка. — Но я пошлю людей, и они проверят.

Когда мы остались одни, Ира начала горько сетовать на моё пренебрежение к такому красавцу.

— Один раз он уже приходил к тебе, но ты дождалась, пока он вставит замок, и выставила его. Сегодня он яснее ясного дал тебе понять, что хочет с тобой встретиться…

— А хорошо было с ним целоваться? — спросила я.

Она запнулась, но потом резко сказала:

— Сама виновата!

Мне стало смешно, а Ира, видя, что я отношусь к её поступку спокойно, ответила:

— Очень хорошо! Ты представить себе не можешь, как хорошо! А ты променяла его на старика Чарльза!

— И на ипподром, — добавила я. — Представь себе, что ни одна из моих лошадей не пришла к финишу в первой тройке.

— Мне бы твои заботы! — с чувством сказала Ира.

У неё заботы были, действительно, пострашнее, но мне слишком понравился день, проведённый в обществе дяди горбуна, чтобы так сразу перестроиться.

— Я купила Андре Жида, — похвалилась я.

— Что это? Духи? Хорошо пахнут?

— Французский писатель.

Ире мои восторги были чужды.

— Иди спать, — разочарованно ответила она. — Я ужасно устала.

Лёжа в постели я полистала книгу, начала читать первый роман, незаметно для себя вчиталась и опомнилась, когда часы показывали первый час ночи. Прошлую ночь я спала плохо, так что не мешало бы мне, не теряя времени даром, выключить свет, но меня стали одолевать мысли о Дружинине, потом о моём вымышленном горбуне, завертелись сцены из будущей повети, а этого я вынести уже не могла и начала заносить в тетрадь то наброски и отдельные эпизоды, а то и обстоятельное изложение созданных моим воображением событий. Я остановилась, лишь когда ощутила, что голова моя полна сюжетов, один грандиознее другого, но что-то содержится в них странное, не совсем соответствующее характерам героев и здравому смыслу. Я погасила свет и довольно скоро заснула, но даже в полудрёме передо мной мелькали мои герои.

На следующий день позвонил Ларс, и Ира засобиралась к его тётке.

— Вернусь сегодня, — пообещала она. — Чтобы Дромадёр тебя не тревожил, предупреди его, что меня нет дома.

Невыносимо слушать, как спокойно говорят о человеке, как об убийце, словно это хорошо всем известный и доказанный факт, обсуждать который не стоит. У меня тоже сомнений уже не осталось, но всё равно на душе было скверно.

— Что собирается предпринять полиция? — хмуро спросила я. — Что они тянут? Давно пора всё выяснить и покончить с этим делом.

— Тебе так неприятно, когда о Дромадёре говорят правду? — осведомилась Ира.

— Мне надоела эта волынка. Хансен, наверное, хочет поймать горбуна за руку и ждёт каких-то действий с его стороны.

— Действия уже были, — сказала Ира. — Вчера он тебя чуть не сбил.

— Это был не он.

— Ты хочешь сказать, что он поручил это деликатное дело своему дяде?

Я осознала всю беспомощность своих доводов. Я могла сколько угодно твердить про разницу в оттенках цветов двух машин, но поверят не мне, а дураку-постовому, осведомлённому лишь в марках машин и не имеющему понятия о цвете.

— Ира, я не хочу его защищать, но поверь, что машина была другая.

— Опять ты за своё! — отмахнулась она. — Погоди, неизвестно ещё, что скажет Хансен. Я уверена, что Дромадёра не было дома.

— Если его не было дома, то он приходил сюда, — объяснила я. — Когда ты вчера ушла, он позвонил, и я сказала, что ухожу, а ты будешь весь день здесь.

Ира была в восторге, но очень жалела, что я не поделилась своей затеей с Хансеном и тот не приехал полюбоваться на промах горбуна лично.

Пока Ира одевалась, позвонил сам горбун. Я боялась, что он начнёт расспрашивать меня про злополучную машину, но он ни словом не обмолвился ни о чём подобном, а лишь спросил, нет ли чего нового. Уяснив, что я не могу или, точнее, не хочу его порадовать ни хорошими, ни плохими известиями, он не показал разочарования и стал расспрашивать о моей прогулке с мистером Чарльзом. Среди разговора я ввернула, что Ира уезжает и не приедет весь день.

— А что будете делать вы? — спросил горбун.

— Работать, — кратко ответила я.

— Над своей повестью?

Далась ему моя повесть!

— Нет, над вашей, — брякнула я.

— Прекрасно, — одобрил он. — Если не сможете перевести, позвоните.

И ведь он прекрасно знал, что я не смогу её перевести и ждал, когда я обращусь к нему с просьбой вернуть тетрадь.

— Хорошо, позвоню.

— А потом вы не собираетесь куда-нибудь съездить?

Неужели этот человек не понимал, что отношение к нему переменилось?

— Нет, не собираюсь.

Пришлось горбуну проглотить этот ответ.

Затем позвонил Хансен и соболезнующим тоном сообщил, что господин Дружинин выходил из дома и отсутствовал достаточно долго, причём время, когда на меня чуть не наехала машина, совпадало со временем его отсутствия. Передо мной мелькали тёмно-красный цвет удаляющегося автомобиля и тёмно-вишнёвый тон машины Дружинина. Они были похожи, эти цвета, но я всю жизнь особое внимание уделяла оттенкам красного цвета, потому что любила его, и ошибиться не могла. А всё-таки, несмотря на уверенность, в душу стало закрадываться опасение, что на этот раз глаза меня подвели, что солнце исказило оттенок, что людям вообще свойственно ошибаться, и, чем больше они ошибаются, тем сильнее уверены в своей правоте.