— Вы сегодня очень хорошо выглядите, — начал Хансен издалека.

— Доброе слово и кошке приятно.

Я сразу же пожалела, что произнесла эту фразу, потому что полицейский не понял, какая кошка имеется в виду, почему ей приятно доброе слово, при чём здесь кошка вообще, и захотел выяснить этот вопрос детально.

— Это такая поговорка, — объяснила я, не решаясь признаться, что фразу эту я взяла из фильма, а то Душка мог начать расспрашивать меня ещё и про этот фильм, из которого я только и помнила нудную женщину, на удивление окружающим бесконечно повторяющую про кошку, которой приятно доброе слово.

— Какая красивая поговорка! — одобрительно сказал Хансен. — А как вы думаете, кто мог открывать дверь? У вас есть на этот счёт какие-нибудь соображения?

Я позавидовала, как ловко он приступил к замене замка, и задумалась, правильна ли моя догадка и водятся ли в Дании такие же мелкие пакостники, как у нас. По идее, они должны водиться везде, но кто знает… И всё же я решилась высказать свои предположения.

— Это возможно, однако маловероятно, потому что на убийство такие люди обычно не способны, — возразил Душка.

— Дверь может открывать хулиган, а убийца — действовать самостоятельно и лишь воспользоваться тем, что дверь открыта.

— Такое стечение обстоятельств бывает очень редко, но я не исключаю, что вы можете оказаться правы. Вы абсолютно уверены, что сегодня в дом не заходили?

У меня был трезвый взгляд на события.

— Абсолютно уверена я быть не могу, — сказала я. — У убийцы может быть свой ключ. Я знаю, что после отъезда хозяйки я выходила только в магазин, и это не могло занять много времени. Когда я вернулась, дверь была заперта.

Хансен так быстро проделал всю работу, что, наверное, я не смогла бы её повторить, даже если бы не отвлекалась от наблюдений. Однако, это доказывало, что вставить новый замок, действительно, очень просто.

— Я закончил, — объявил Душка.

По-моему, он сам был восхищён своей сноровкой и ждал такого же восхищения от меня.

— Большое спасибо, господин Хансен, — поблагодарила я. — Никогда не думала, что можно так быстро поменять замок!

Я всегда знала, что мужчины очень тщеславны, поэтому меня не удивило самодовольное выражение лица красавца-полицейского. Но до чего же он был хорош!

— Доброе слово и кошке приятно, — сказал он, подавив приступ законной гордости.

— Ирина сказала, что яд был подсыпан в кофе? — спросила я, выждав, когда мне расхочется смеяться.

— Да, именно в кофе.

— Не удалось узнать, кто притрагивался к этой чашке?

— Бесполезно, — махнул рукой Душка. — Убийце не требовалось трогать чашку. Ему надо было лишь подсыпать яд.

— Да, конечно, вы правы.

— Господин Дружинин часто здесь бывает? — как бы между прочим спросил полицейский.

Я вспомнила наш разговор с горбуном и его признание, что его, как водится, заподозрили первым. Его поведение, и правда, было подозрительно, однако, если он на заметке, то незачем ещё больше заострять внимание полиции на его сомнительной персоне.

— Так же, как все остальные.

— Сегодня он приходил?

— Приходил. Утром и днём.

Хансен поднял на меня заинтересованный взгляд.

— К вам?

— Утром ко мне. Он занёс мне свой перевод, который обещал вчера. И газеты. А днём он приехал из-за убитого. Он и господин Якобсен должны были доставить тело в… ну, в общем, туда, где его должны будут похоронить.

— Кто был в доме во время его первого визита?

— Родственница убитого.

Хансену оказалось интересным абсолютно всё. Он расспросил, где была хозяйка дома, должна ли она была вернуться быстро и долго ли просидел горбун.

— Значит, теперь господин Дружинин и господин Якобсен уехали? — спросил он.

Я желала быть абсолютно точной.

— Нет. С господином Дружининым уехал родственник Ларса… то бишь господина Якобсена…

— То бишь? Что значит "то бишь"?

— Это устаревшее выражение, означающее "то есть".

— Понятно. А почему остался господин Якобсен?

— Потому что его только сегодня выписали из больницы, и он до сих пор чувствует слабость. Он очень хотел приехать сюда и услышать от вас новости, но не смог даже этого.

— И хорошо, что не приехал, — Хансен весело улыбнулся. — Новостей-то никаких нет.

На его месте я не стала бы так радоваться по поводу отсутствия новостей, но, наверное, он говорил это для отвода глаз, чтобы его не очень расспрашивали.

— Значит, ночью вы будете одна в доме, — сделал вывод Хансен. — Ирина уехала, господин Дружинин уехал, господин Якобсен лежит в постели… У него очень заботливая жена… А у вас новый замок. Не думаю, что старый ключ подойдёт к нему, но попробовать не мешает.

Мне удалось вставить ключ и повернуть на треть оборота, но повернуть его обратно было намного сложнее, а вынуть его из замка я смогла лишь с третьей попытки. Хансен тоже попробовал и с тем же результатом, если не считать, что сил у него было побольше, и он едва не сломал ключ, когда его поворачивал, а потом вытягивал из замка.

— Нет, этим ключом замок не открыть, — удовлетворённо заявил он.

Но у меня моя покупка уже вызывала сомнение.

— А нельзя так подточить ключ, чтобы он подошёл к замку?

Полицейский чарующе улыбнулся.

— Можно, — ответил он. — Но на это требуется время. Гораздо легче использовать отмычки.

Ничего утешительного в этом утверждении я не видела, а Хансен продолжал:

— Только вам нечего бояться, Жанна. Если до сих пор наш преступник не пользовался отмычками, то едва ли будет пользоваться ими впредь.

— Я тоже так думаю, — согласилась я, а сама меж тем соображала, не включить ли в свою повесть эпизод с замком, но только вставлять его будет не полицейский, а сама девушка вместе с тётушкой и родственницей-убийцей. Причём больше никто об этом знать не будет. Однажды девушка придёт с прогулки, а в двери будет торчать сломанный ключ, который преступник не сумел вытащить. Кто пытался войти? Любой, кроме вставлявших замок. Однако, если поразмыслить, то именно преступнице очень выгодно оставить обломок ключа в двери, чтобы отвести от себя подозрения.

— Жанна, вам понравилась Дания? — прервал мои размышления Хансен.

— Да, очень, — ответила я. — Жаль только, что у вас такой размах приобрела преступность.

Улыбка сползла с лица Хансена. Может, моя шутка была не из лучших, но я уверена, что, будь на месте Душки горбун, он улыбнулся бы, если и не от чистого сердца, но хотя бы из вежливости. Но передо мной был полицейский, и так как он стоял и хлопал глазами, мне пришлось выкручиваться, ругая себя за болтливость.

— Не воспринимайте мои слова всерьёз, господин Хансен, — попросила я. — Это всего лишь шутка.

— Шутка? А!

Улыбка вновь вернулась на лицо Душки, а я поклялась больше не шутить, потому что в следующий раз выпутаться из мною же созданных трудностей может оказаться намного труднее.

Хансен не спешил уходить, а меня его визит почему-то стал тяготить. Приглашать его в дом и сидеть там с ним тет-а-тет за чашкой кофе не хотелось, потому что вечерело, а памятный визит несчастного Мартина научил меня осторожности.

— Очень утомительный был сегодня день, — пожаловался полицейский. — Только, к сожалению, безрезультатный.

Свой день я тоже не могла назвать спокойным, поэтому очень хорошо понимала Хансена.

— Зачем же вы привозили эти вещи? — я кивнула на свёрток на столе. — Ничего бы не случилось, если бы они полежали у вас ещё немного. До свидания, господин Хансен. Спокойной ночи.

— До свидания. Как следует заприте дверь и проверьте, заперты ли окна, — сказал полицейский после заминки.

Он понимающе улыбнулся и пошёл по дорожке к выходу. Перед тем, как скрыться за кустами, он махнул мне рукой. Заворчала невидимая машина, и я осталась одна.

Совет Хансена был, в сущности, совершенно излишним, потому что я и без него намеревалась не только запереть окна и двери, но и закрепить их дополнительными приспособлениями. Прежде всего, я тщательно заперла дверь и поставила её на предохранитель, так что теперь её невозможно было бы открыть с внешней стороны даже при наличии ключа. Прежний замок часто давал сбои, и предохранительное устройство редко когда действовало, поэтому теперь я могла бы чувствовать себя в сравнительной безопасности, если бы не крайняя осторожность, присущая моему характеру вообще, а в экстремальных ситуациях — особенно. Порой мне самой становилось тошно от своей предусмотрительности, но только не сейчас. Я раз пять проверила замок, а чтобы помочь хитроумному механизму предотвратить проникновение преступника внутрь, поставила несокрушимую преграду в виде щётки, рукоятка которой в нашем доме всегда выполняла множество побочных функций.

Потом загремел телефон. Стараясь не признаваться сама себе, я ждала звонка Дружинина, поэтому подлетела к аппарату очень резво, но трубку подняла с предусмотрительной неспешностью.

— Да? — строго и одновременно со скукой произнесла я.

— Сдурела, что ли? — осведомилась Ира.

Я сбавила тон.

— Почему?

— Ты так сказала своё «да», что я чуть трубку не выронила. Думала, что попала к президенту. Что у тебя происходит?

— Ничего.

— Ты одна?

— Одна.

— Тогда почему на меня рявкнула?

Это был один из случаев, когда говорить правду ни в коем случае нельзя. Если я скажу, что рассчитывала на горбуна, то Ира не удовлетворится объяснением, начнёт о нём рассуждать и не даст промолчать.

— Мне несколько раз кто-то звонил. Не знаю, может, не туда попадал, может, нарочно набирал чужой номер.

У меня не было уверенности, что в Дании имеет хождение этот вид телефонного хулиганства, но ничего лучшего придумать не смогла.