— … но и в этом случае предусмотреть все неожиданности нельзя. Вот если он вам подаёт тарелку с бутербродами…

— Что тогда? — глухо спросил Дружинин.

— Тогда не надо брать ближайший бутерброд, а нужно взять тот, что подальше, пренебрегая всеми правилами приличия.

— Уверен, что, когда перед вами окажется тарелка с пирожными, вы начисто позабудете про это правило, а возьмёте то, что вам больше понравится, даже если оно к вам ближе всего, — заметил горбун.

Это вновь навело меня на мысль о собаке и вероятной причине её смерти, так что я порадовалась, что кроме нас в комнате находятся ещё три взрослых человека и один ребёнок, и поэтому пока никакие неприятности мне не грозят.

— А ещё что? — спросил Дружинин.

— Нелишне будет наудачу переставить чашки на столе.

— Вряд ли это можно сделать незаметно, — усомнился горбун. — Но попробовать можно. Кстати, вот и чашки появились.

Стол был накрыт заново, Ларс принёс чашки, и Нонна разлила всем кофе, но, когда гости стали стягиваться к столу, выяснилось, что Марте нужно срочно выйти, и Петер увёл её, старушке — удалиться в комнату, куда были унесены её вещи, а Ире — переговорить с Ларсом, для чего они уединились на кухне, причём писатель бросил прощальный неуверенный взгляд на оставшихся и, в особенности, на свою жену. Мне очень не понравилось, что Нонна подчёркнуто не обратила внимания на поведение своего мужа и подруги, так подчёркнуто, что даже оставшийся в одиночестве Ханс окинул удаляющуюся парочку любопытным взглядом, а заговорившей с ним Нонне отвечал очень участливо. Я могла понять, что Ларс и Ира любят друг друга, но, даже если их любовь беспредельна, им бы следовало пожалеть Нонну.

Меня отвлёк странный взгляд горбуна, словно его что-то мучило и смущало. Что его так взволновало? Непохоже, что его гложут сомнения в добродетельности поступков Ларса и Иры. Может, у меня юбка порвана или пуговица расстегнулась? Но тогда ему лучше или вообще не смотреть на меня или, если у него больное воображение, смотреть с удовольствием.

— Что вас тревожит? — спросил горбун.

Я растерялась, потому что, во-первых, сама могла бы задать ему этот вопрос, а во-вторых, это было совершенно не его дело. Если же его совсем не волнуют поступки его знакомых и переживания Нонны, то это очень плохо о нём говорит.

— Ничего, — ответила я и подошла к столу.

Горбун последовал за мной. Я обернулась и обнаружила, что Нонна стоит ко мне вполоборота, делая вид, что слушает говорящего ей о чём-то Ханса, видного мне только со спины, а сама настороженно смотрит на дверь и прислушивается к звукам со стороны кухни.

— Вы не хотите довериться мне? — не отставал от меня Дружинин.

Хорошо, что я вовремя узнала о том, насколько этому человеку нельзя доверять. Я посмотрела в его лживые глаза, принявшие сейчас выражение доброты и участия, и кивнула.

— Я вам полностью доверяю, — сказала я. — Скрывать ничего не буду.

Вслед за тем какой-то бес заставил меня ещё раз оглянуться с самым заговорщицким видом и переставить на столе несколько чашек, причём, каких именно и куда, я не заметила. Горбун растерянно смотрел на меня, и я подозреваю, что в тот момент он гадал, чудачество ли это, проявление ли глупости или прямое помешательство. Думаю, что и мои мысли приняли бы сходное направление, окажись я на его месте.

— Заветам Агаты верны? — спросил горбун скучным голосом, и вид его при этом был каким-то пришибленным.

— Я же говорю, что всецело вам доверяю, — повторила я, не сдержав издёвки.

Горбун сумрачно взглянул на меня и отошёл, а я сейчас же стала корить себя за содеянное, потому что злить его было опасно, а, кроме того, жалко. Я смотрела в окно до тех пор, пока, случайно повернув голову, не обнаружила, что его в комнате уже нет. Наживать себе врага мне не хотелось, и, к тому же, у меня оставалась слабая надежда на то, что, может быть, мы его всё-таки зря подозреваем в убийстве, ведь, даже если у человека множество дурных наклонностей, в этом страшном преступлении он может быть неповинен.

В прихожей я спросила:

— Уходите по-английски, не прощаясь?

Дружинин, открывавший входную дверь, вздрогнул и обернулся.

— Время пролетело незаметно, — объяснил он вежливо, но твёрдо. — Мне пора. Нонну я предупредил, что должен идти.

Я терпеть не могу, когда кто-то на меня сердится или обижается. Конечно, я сама была виновата в том, что несчастный человек вылетает из дома, как ошпаренный, но чувство вины не может помочь делу без приложения дополнительных усилий. Я вообще слишком свободно повела себя с этим человеком, который и по возрасту был старше меня, лет, наверное, на десять или даже больше, и по знаниям намного меня превосходил. Но мало того, что я вынуждала его подстраиваться под себя, болтая всякий вздор о книгах Агаты Кристи, так ещё и прямо обидела его, вздумав переставлять чашки, вместо того, чтобы ответить на его серьёзный вопрос, доказывающий, что это чуткий человек, сразу реагирующий на изменение настроения собеседника.

— А почему вы не попрощались со мной, Леонид? — спросила я с невольной грустью.

Услышав своё имя, в последнее время ставшее редким в моих устах, горбун перестал глядеть на меня с прежней суровостью, но от намерения уйти не отказался.

— Я видел, что вы заняты очень важными делами, и не хотел вам мешать.

Сколько же яда умещалось в этом субъекте!

— Я уже освободилась от важных дел, — сказала я, улыбаясь.

— В таком случае, разрешите мне с вами попрощаться, — мягко ответил Дружинин.

— Но как же вы поедете? — спохватилась я. — После тяжёлой работы, не поев, не отдохнув. За кого вы нас с Ирой принимаете? Выпейте сначала кофе, а потом поедете. Это вас не задержит.

Мне, действительно, захотелось, чтобы он остался, а когда мне очень хочется, то не было ещё случая, чтобы моё желание не было выполнено.

— Останьтесь, прошу вас, — ласково сказала я.

— Если только минут на десять, — неуверенно произнёс горбун.

— Это ровно столько, сколько требуется на то, чтобы выпить чашку кофе, если очень спешишь.

— А сколько требуется, если не очень спешишь? — улыбнулся горбун.

— Если за чашкой кофе встречаются русские, то они могут просидеть до вечера. Конечно, если запас кофе у хозяйки достаточный, иначе придётся перейти на чай.

— Как мне хочется в Россию! — с чувством сказал Дружинин.

— К нам все хотят, — согласилась я, подумав про себя, что уехать от нас хотят тоже очень многие.

Своего я достигла, но едва мы вернулись в гостиную, как Нонка бросила на меня укоризненный взгляд, дающий понять, что она не одобряет мой поступок и по-прежнему считает, что я сама виновата в частых визитах горбуна. Ей было не понять, что лучше иметь врага перед глазами, чем за спиной. Но, как бы там ни было, а зверь, хотя бы временно, был укрощён, и недобрые чувства ко мне сменились у него тёплыми чувствами к России.

Наконец все расселись по своим местам, но едва гости взялись за чашки, а лично я — за пирожное, как кукла, поставленная Мартой на диван, упала. Общее внимание перенеслось на Берту, которую её заботливая хозяйка подняла и поустойчивее прислонила к спинке дивана, что-то ей сказав при этом, погрозив пальцем и, судя по жестам, пообещав напоить её кофе потом. Будь я на месте Берты, я бы не преминула вновь завалиться на бок, потому что по себе знаю, как легко забыть своё обещание накормить голодного, когда чувствуешь приятную сытость в собственном желудке. Моя собака тоже прекрасно это знает и предпочитает завтракать, обедать и ужинать вместе с нами, а если удастся, до нас, чтобы иметь время выпросить дополнительный лакомый кусочек. Собаке это удаётся, потому что голос у неё громкий, хорошо натренированный, а бедной Берте, как видно, придётся насытиться обещаниями, так как падать ей было теперь некуда.

— Вы, как всегда, предпочитаете пирожные? — заметил Ларс.

Не хватало ещё, чтобы все начали потешаться над моим пристрастием к сладкому. Датчанина явно заинтересовало, когда же я прекращу заменять нормальную еду пирожными. Хуже всего, что и Марта, как добросовестная мартышка, стала подражать мне и уплетать точно такие же пирожные, какие выбирала я, а ещё хуже, что отец Марты не был доволен быстрым приобретением девочкой дурных привычек и неразумным поглощением такого большого, по его мнению, количества пирожных. Но вот что было ещё хуже, так это то, что несносный горбун выразительно посматривал на меня, из чего следовало, что его интересует, беру ли я ближайшие пирожные или те, что подальше, а я, как назло, сосредоточила внимание на внешней их привлекательности, а не на расположении, и успела взять три ближайших. Кофе был вкусный, ароматный и был бы особенно приятен, если бы напряжённое выражение лица Нонны не служило плохой приправой к трапезе, а косые взгляды Иры, бросаемые на Дружинина, должны были бы лишить его аппетита, если бы он не был так сосредоточен на моих действиях.

Старушка что-то лопотала, обращаясь к своим ближайшим соседям, и Ира отвечала ей весьма благосклонно и сочувственно, что не мешало ей выражать своё отношение к горбуну непроизвольной мимикой, но зато внимание Петера отвлекалось от старушки моим дурным влиянием на Марту или, может быть, моей красивой яркой кофтой, иначе я не могу объяснить, почему он так подолгу останавливал на мне свой взгляд, а тёте Кларе нередко отвечал невпопад, что, видя реакцию датчанки, замечала даже я, хотя для меня их речь сливалась в один неразборчивый поток звуков.

— Большое спасибо, но я, и в самом деле, должен идти, — сказал горбун, взглянув на часы и торопливо поднимаясь.

Нонна сидела слишком неудачно и, чтобы выйти из-за стола, ей потребовалось бы потревожить соседей, а Ира словно приросла к месту и не собиралась вставать, поэтому я сочла себя обязанной проводить Дружинина до двери, как должна была бы поступить хозяйка дома.