Халиль Джебран

Любовь – это когда кто-то считает тебя лучше, чем ты есть на самом деле, и ты не хочешь его разочаровывать.

Джем, 19, Пул

Сколько бы ты ни мечтал о любви, она оказывается вовсе не такой, как ты ожидаешь. Поначалу это было для меня настоящей трагедией. Но потом я поняла, что любовь должна быть спокойной, а страсть – глубокой. Только уверенность дарует истинное счастье. Любовь для меня – посох, на который я могу опереться, поднимаясь на жизненные кручи. Человек, который рядом со мной, верен и честен, способен прощать и легок в общении. Его красота – достоинство, вера и мужественность. Его красота – в каждом его поступке. Он часто смешит меня, смеется вместе со мной и надо мной. И таким он остается вот уже сорок лет.

Роуз, 62, Йоркшир

Утром в больничной палате царит суета. Все занавески у кроватей раздвинуты. Ночная смена заканчивается. Проходя мимо кровати, где вчера лежал похожий на мумию старик, я вижу, что она пуста. Медсестра убирает постель. У бабушкиной кровати сидит Реджи. Он держит бабушку за руку. Я подхожу и молча становлюсь у него за спиной.

– Я хотел срезать рододендроны и принести их сюда, но потом передумал. Я знаю, что ты их любишь, дорогая, – говорит он, не замечая меня, и гладит руку бабушки своей огромной шершавой лапой.

Потом он начинает напевать: «Странники в ночи… та-та… ловят взгляд в ночи… Кошка, которую ты подкармливаешь, сегодня явилась опять. Вид у нее отощавший. Я покормил ее и вечером покормлю опять, если только она меня дождется».

– Она не слышит, – говорю я.

– О Вив, здравствуй, милая.

Редж вскидывает голову и смотрит на меня из-под мохнатых бровей.

– Ты права, конечно… но иногда мне все же кажется, что она меня слышит… это как-то успокаивает…

Он смущенно улыбается, обнажая пожелтевшие от никотина зубы. Я подхожу к постели, поправляю одеяло, кладу цветы на столик. Касаюсь губами бабушкиной щеки, сухой и теплой.

– Давно вы здесь? – спрашиваю я Реджа.

– Примерно час.

– Вы можете идти, если хотите. Я посижу с ней.

На его лицо набегает тень. Он бросает на бабушку тоскующий взгляд.

– Я… я бы хотел остаться, если ты не возражаешь. Я обещал, что буду с ней все время. Она ненавидит больницы.

– Я знаю, – киваю я. – Пойду принесу еще один стул.

Редж вновь начинает ворковать, а я иду за стулом в дальний конец палаты. Почему бы этому старому ловеласу не убраться восвояси и не оставить меня наедине с бабушкой? Я ставлю стул с другой стороны кровати, беру бабушкину руку и целую.

– Доктор уже заходил? – спрашиваю я.

– Нет еще, – отвечает он с печальной улыбкой и смотрит на меня настороженно, как на незваную гостью.

– Редж, почему вы не вызвали врача, как только она почувствовала себя плохо?

– Она… она не хотела… не позволяла мне.

– Надо было настоять, – говорю я, слегка нахмурившись, и смотрю на синяк, темнеющий на бабушкином локте.

– Ты же знаешь, детка, переубедить Еву невозможно, – улыбается Редж.

– Надо было просто позвонить врачу, и все! Нельзя было доводить ее до такого состояния.

– Ты права, Вив, – вздыхает Редж, поглаживает бабушкину руку своим толстым, как сарделька, большим пальцем и целует ее.

Я борюсь с желанием дать ему пинка под задницу. Хочется остаться с бабушкой наедине.

– Расскажите о чем-нибудь, Редж, – говорю я. – Например, о том, как вы флиртовали с бабушкой, когда дедушка был жив.

Он откидывается на спинку стула и шумно вздыхает. Господи боже, ну и самообладание.

– Я всегда любил ее, Вив. С того самого дня, как увидел впервые.

– Э… я спрашивала не про то.

– А она… она любила твоего дедушку.

– Но он ведь часто уезжал, правда? И тогда вы могли проявить свои чувства. Или до того времени, как умерла ваша жена, Элис, вы ничего такого себе не позволяли?

На виске у Реджа начинает пульсировать синяя жилка.

– Сейчас не лучшее время, чтобы ворошить прошлое, Вив, – говорит он почти шепотом.

– А я думаю, время самое подходящее. Вы сидите здесь с таким скорбным видом, словно она – любовь всей вашей жизни.

Респиратор шипит. Кто-то из обитателей палаты надсадно кашляет.

– Мы собирались… то есть собираемся… до того как она заболела, мы решили пожениться.

– Господи! Вот это новость так новость! Можно узнать, зачем? – саркастически ухмыляюсь я.

Красные глаза Реджа с обожанием глядят на бабушку из-под морщинистых век.

– Если ты спрашиваешь об этом, Вивьен, значит, ты никогда не любила, – едва слышно роняет он, сокрушенно качает головой и встает. – Ты не знаешь, что это такое. Просто не знаешь.

Редж поворачивается и, понурившись, бредет прочь. Я добилась своего. Осталась наедине с бабушкой. Но этот старый козел задел меня за живое. Подумать только, они решили пожениться! А бабушка ни словом не обмолвилась. Пытаясь прогнать неприятное чувство, я встаю и провожу рукой по ее волосам. Волосы жирные. Когда она очнется, я обязательно их вымою. Ее ресницы кажутся без туши жалкими и бесцветными. Надо будет купить ей немного косметики. На бабушкиной щеке расплывается капля влаги, и только тут до меня доходит, что я плачу. Я смахиваю каплю большим пальцем.

Как он смел сказать, что я никогда не любила. Я любила и люблю. И я знаю, каково это – терять человека, которого любишь.

Через какое-то время я выхожу в коридор и, ориентируясь по запаху, нахожу больничную столовую. Полагаю, мне необходимо что-нибудь съесть. Еда выглядит до крайности убого и неаппетитно. Посетители уныло тащат подносы или с обреченным видом сидят над тарелками. Хоть это и больничная столовая, по-моему, она могла бы быть местечком повеселее. Пожалуй, стены неплохо выкрасить в какой-нибудь жизнерадостный цвет, например в оранжевый. И уж конечно, прилавки должны ломиться от всяких вкусностей – при условии, что они не противоречат идее здорового питания.

Я беру кофе, сэндвич непонятно с чем, сажусь за свободный столик, набираю номер Макса и слушаю его автоответчик. На третий раз я решаюсь оставить сообщение.

– Привет, Макс, это я. Догадываюсь, что ты не хочешь со мной разговаривать. У тебя есть для этого веская причина. Но может, ты все-таки позволишь мне объяснить, как все произошло? К тому же в последнее время у меня возникли кое-какие проблемы… в общем, мне нужна помощь друга, а мой лучший друг – это ты. Или ты намерен отказаться от этого почетного звания? Надеюсь, что нет… Макс, прошу, позвони мне.

Я убираю телефон в сумку. Тут мое внимание привлекает нечто необычное. Это все равно что увидеть лебедя на утином пруду.

Взгляд мой падает на прекрасно сшитое платье из ярко-оранжевого шелка, длинные загорелые ноги и блестящие волосы. Обладательница всех этих совершенств расплачивается, стоя у кассы. Она поворачивает голову, и у меня исчезают последние сомнения. Сэм. Бывшая невеста Роба.

Черт, только ее мне сейчас и не хватало! Я склоняюсь над своей чашкой, надеясь, что она меня не заметит. Краешком глаза вижу, что она идет в мою сторону, едва касаясь пола подошвами своих изящных босоножек. Всеобщий восторг и восхищение тянутся за ней, как шлейф. На желтых щеках полумертвых посетителей больничной столовой расцветают розы. Сэм кажется феей, чудом залетевшей в эту юдоль печали. Я бы не удивилась, если бы из рукавов у нее выпорхнули певчие птицы. Ее каблуки стучат совсем рядом. Я сосредоточенно изучаю список ингредиентов на упаковке сэндвича. Цок-цок-цок, стучат каблуки. Давай дуй дальше. Цоканье прекращается у меня за спиной. Я обреченно замираю.

– Вивьен? – раздается мелодичный голос.

Прежде чем обернуться, я отчаянно пытаюсь придать своему лицу выражение радостного удивления.

– Здравствуйте, – произношу я с несколько вопросительной интонацией, делая вид, что я ее не узнала. Идиотское представление!

– Меня зовут Сэм. Нас с вами познакомил Роб Уотерс. Мы обе – его бывшие подружки.

– Ах да! Правда, я уже не могу назвать себя бывшей, – улыбаюсь я. – Мы с Робом снова вместе.

Господи, кто бы мог подумать, что произносить эту фразу будет так приятно! Я с наслаждением смотрю на маленькую морщинку, прорезавшую чистый лоб Сэм.

– Видите ли, он понял, что не может без меня жить… вероятно, ему нужна настоящая женщина…

Чертовски жаль, что я не надела сегодня кольцо с бриллиантом.

– Вот как? – выдавливает из себя Сэм.

– Да. Знаете, в некотором смысле мы никогда не разрывали наших отношений. Простите, если вас расстроила, – говорю я с сочувственной улыбкой.

– Вы ничуть меня не расстроили, – храбрится Сэм, ставит на стол тарелку с яичным салатом и рассматривает свои безупречные ногти.

– Не знаю, что наплел вам Роб, но я порвала с ним еще в прошлом месяце, – продолжает она. – Он страшно переживал, бедняжка, но я никак не могла с ним остаться. Дело в том, что я по уши влюбилась в другого. Мой гинеколог просто свел меня с ума.

Она указывает на другой конец столовой, и я вижу молодого темнокожего доктора. Лицо его кажется иссиня-черным на фоне белой униформы. Он словно вырезан из черного дерева.

– О, – только и могу сказать я.

– Забавно все-таки, что я встретила вас здесь, в таком унылом месте, – щебечет Сэм. – В этой больнице проходят практику студенты. Сегодня Трой прочтет им лекцию, а после мы отправляемся на уик-энд во Францию.

– О… Прекрасно… – мямлю я.

Почему бы ей не убраться к своему Трою и не оставить меня в покое.

– Вивьен, скажу вам откровенно… Роб – самый отвратный тип из всех, кого я знала… хотя, может, мне и не следует говорить об этом… Подумайте только, он заставлял меня рассыпаться в благодарностях за то, что он оплатил наш обед!

Она заливается смехом, похожим на хрустальный колокольчик.

Темнокожий доктор подходит к нашему столику. Его улыбка обворожительна. Он кладет руку ей на плечо. Иссиня-черная кожа эффектно смотрится на фоне оранжевого шелка. Внезапно я представляю себе, как они занимаются сексом. Чертовски красивая пара. Красивая, эротичная и экзотическая.