Вслед за ней мы входим в дом и спускаемся вниз, в раскаленную кухню. В нос мне ударяет запах ростбифа. Бабушка целует меня в обе щеки и начинает хлопотать, доставая выпивку. Присутствие Макса явно действует на нее возбуждающе. Она хихикает, как школьница, вгоняя меня в краску.

– Вив, отведи этого очаровательного молодого человека в сад, – говорит бабушка. – Я принесу туда поднос с напитками.

Мы открываем стеклянную дверь и выходим в сад, залитый солнцем. Под ногами у нас хрустит галька. В тени выгоревшего холщового зонтика притаились ржавый садовый стол и четыре кресла. Макс водружает на нос солнцезащитные очки и запрокидывает голову, подставляя лицо солнцу.

– Славный сегодня денек, – замечает он.

– Ты пользуешься популярностью. По крайней мере, у моей бабушки.

– Да, мы с Евой старые друзья.

Я насмешливо хмыкаю, охваченная чувством, отдаленно напоминающим детскую ревность.

– С садом нужно что-то делать, – бормочу я и спускаюсь по прогнувшимся ступенькам на нестриженую лужайку.

Макс идет следом. От кустов жасмина, растущих вдоль тропинки, исходит одуряющее благоухание. Я замираю, глядя на гипсовую статую ангела, которая уже несколько десятков лет стоит посреди лужайки. Мой взгляд встречается с безмятежным ангельским взором. Кажется, мне снова семь лет и я прибежала сюда, чтобы поведать ангелу свои секреты и украсить его крылья гирляндами из маргариток. В детстве я была уверена, что мама, как бы далеко она ни была, слышит все, о чем я рассказываю ангелу. Счастливые годы невинности. От веток старой яблони на лужайке кружевная тень, упавшие яблоки поблескивают в высокой траве, распространяя легкий аромат. Мы идем в дальний конец сада, туда, где переплелись ветвями розовые кусты, над которыми деловито гудят пчелы.

– Ужасно люблю английские розы, – сообщаю я.

Загорелые пальцы Макса осторожно касаются белоснежного бутона, готового вот-вот распуститься.

– Я тоже люблю розы, – говорит он.

Макс улыбается, взгляд его полон теплоты и юмора. Я снова поворачиваюсь к розам.

– Пойду помогу твоей бабуле готовить выпивку, – говорит Макс и шагает в сторону дома.

Оставшись в одиночестве, я снимаю сапоги и начинаю расхаживать босиком по прохладной влажной траве. Подхожу к ангелу и касаюсь его руки с отбитыми пальцами.

– Ты знаешь, какая судьба меня ждет? – тихонько спрашиваю я.

Из дома доносятся смех и возбужденные возгласы. Бабушка появляется в дверях в огромной белой панаме. За ней следует Макс в соломенной шляпе с широченными полями, в руках у него поднос. Бабушка козырьком прикладывает руку к глазам и зовет меня, так громко, словно воображает себя хозяйкой огромного поместья:

– Вив! Иди сюда! Я сделала всем по «Маргарите»!

Макс стоит рядом и ухмыляется, поблескивая белоснежными зубами. Из-под соломенной шляпы выбиваются колечки темных волос. Сейчас он здорово похож на плутоватого греческого официанта, соблазняющего жадных до развлечений пожилых туристок.

– До чего прикольная парочка, – говорю я, выходя на залитый солнцем патио.

Мы усаживаемся под зонтиком и посасываем коктейли. Макс закуривает, и бабушка протягивает руку к его пачке.

– Ты позволишь?

– Разумеется.

Макс предупредительно щелкает зажигалкой.

– Бабуля, но ты же не куришь! – возмущаюсь я.

Бабушка глубоко затягивается и морщится, словно проглотила ежа. Сигарету она держит неловко, на растопыренных пальцах, кончик ее выпачкан коралловой помадой. Бабушка выпускает дым и слегка покашливает.

– Я давно хотела начать курить, но ждала, пока мне исполнится семьдесят, – сообщает она и поднимает подол платья, подставляя солнцу худые ноги со вздувшимися веревками вен.

– Зачем же было так долго ждать?

– Ну, мои дорогие, вы же сами знаете, курение убивает, – пожимает плечами бабушка. – А когда тебе за семьдесят, бояться нечего.

Она снова затягивается и сразу заходится кашлем.

– В любом случае, не думаю, что пристращусь к этому занятию, – изрекает бабушка и протягивает сигарету Максу. – Будь добр, забери у меня эту гадость.

Макс тушит сигарету и кладет ее на блюдце.

– Какие еще удовольствия вы откладывали до семидесяти, Ева? – любопытствует он. – Может, попробуете экстези или какой другой легкий наркотик? Или начнете кататься на горных лыжах?

– Пожалуй, наркотики стоит разок попробовать, – кивает бабушка. – Не зря же все актеры и прочие люди искусства твердят, что они дарят незабываемые ощущения. Горные лыжи – это, может, и неплохо, но для того, чтобы на них покататься, надо ехать черт знает куда. Я бы не отказалась подняться в воздух на воздушном шаре. Сейчас даже свадьбы устраивают в воздухе. По-моему, это ужасно романтично.

– А по-моему, это подходит только для любителей пускать пыль в глаза! – возмущаюсь я. – Бабуля, ты же боишься высоты!

– Но подниматься слишком высоко вовсе не обязательно! – возражает бабушка. – Можно выбрать очень красивый воздушный шар с большой корзиной, в которую поместится много гостей.

– Отличная идея, Ева! – подхватывает Макс. – Если я надумаю жениться, непременно ею воспользуюсь!

Он наполняет наши опустевшие стаканы.

– Да кто согласится выйти за тебя замуж? – спрашиваю я не без сарказма.

Макс самодовольно ухмыляется.

– Не волнуйся, женщины бегают за мной табунами. Мне остается только выбрать, – заявляет он и подмигивает бабушке. – Беда в том, что я немного привередлив.

– Ничего, Макс, торопиться некуда, – подмигивает она.

– Макс, я знаю, что недостатков у тебя хватает, но мне и в голову не приходило, что к их числу относится привередливость!

Завершив эту тираду, я откидываюсь на спинку стула и заливаюсь смехом.

– Ты еще многого обо мне не знаешь, Вивьен, – многозначительно произносит Макс.

– Неужели? – улыбаюсь я.

– Не сомневайся.

Макс ставит стакан на стол и подставляет лицо солнцу. Я чувствую легкий озноб, руки покрываются гусиной кожей. Некоторое время мы сидим молча, слушая шелест листвы, гудение насекомых и прочие звуки сада. Наконец бабушка провозглашает, что ростбиф наверняка готов.

– Хотя, боюсь, день сегодня слишком жаркий для того, чтобы есть ростбиф, – замечает она.

В кухне мы решаем превратить обед в холодный фуршет. Макс готовит салат из печеной картошки, майонеза и французской горчицы. Я сооружаю нечто из тертой морковки, приправленной кориандром и апельсиновым соком. Мы поедаем все это вместе с ломтиками холодной говядины. Бабушка с набитым ртом пытается поддерживать светскую беседу.

– Над чем ты сейчас работаешь, Макс? Планируешь в ближайшее время устроить выставку?

– Одна маленькая галерея в Северном Лондоне постоянно выставляет мои работы.

– Удается что-нибудь продать?

– Иногда. На то, чтобы платить за квартиру, хватает.

Я представляю себе его жалкую, обшарпанную квартирку. Да, судя по всему, его картины не пользуются бешеным спросом у покупателей.

– А выгодные заказы случаются? – продолжает расспрашивать бабушка.

– Пока не могу этим похвастаться. Сейчас я надеюсь принять участие в большой выставке, которую устраивает Академия. Если мои картины отберут, это будет большой удачей.

– Помню, ты как-то показал мне свою картину… голый мужик с кошкой на руках. Эффектная вещь, ничего не скажешь.

– Эту картину я продал. На самой первой своей выставке.

– Как это здорово, когда у человека есть талант, Макс, – умиляется бабушка. – Уверена, ты еще станешь мировой знаменитостью.

Раньше я никогда не слышала, чтобы Макс так серьезно говорил о своих художествах. Выясняется, что у него есть амбиции. А я-то всегда советовала ему бросить всю эту мазню и найти нормальную работу. Он пристально смотрит на меня.

– А вот Вив иного мнения, – говорит он. – Она уверена, что все творческие люди – неудачники.

– Клевета! Я никогда не говорила ничего подобного.

– Неужели ты и правда так думаешь, Вивьен, – хмурится бабушка.

Макс довольно хохочет. Я пытаюсь оправдаться.

– На самом деле твои картины мне очень нравятся. Особенно та, где изображена эта красотка Лула.

– Спасибо… – улыбается Макс. – Кстати, это далеко не лучшая моя работа. Для того чтобы картина действительно получилась, необходимо увлечься моделью… ощутить исходящую от нее энергию… и передать ее на холсте.

Он сверлит меня глазами, которые кажутся более темными, чем обычно. Я обвожу сад взглядом, мои щеки пылают. К немалому своему удивлению, я чувствую – мне хочется, чтобы Макс сейчас заговорил о моем портрете.

– Ужас, до чего жарко! – вздыхаю я и передвигаю свой стул так, чтобы он оказался в узкой полоске тени.

– Знаешь, Макс, мне бы очень хотелось, чтобы ты нарисовал мой портрет… ну хотя бы сделал набросок карандашом, – говорит бабушка.

Макс поворачивается к ней, и я с облегчением перевожу дыхание. Вот уж не думала, что взгляд Макса обладает таким магнетизмом.

– С удовольствием, Ева! Бумага у вас есть?

Я убираю со стола тарелки, и они начинают представление под названием «Создание шедевра». Великий художник в джинсах, закатанных до колен и открывающих худые волосатые ноги, сосредоточенно водит карандашом по бумаге. Престарелая модель, приняв изящную позу, мечтательно смотрит в сад. Я тем временем мою в кухне посуду. Бабушка снимает шляпу. Макс откладывает в сторону один рисунок и начинает другой. Насколько я понимаю, бабушка загорелась идеей портрета, едва узнав о приезде Макса, – иначе откуда у нее взялись карандаши для рисования, бумага и подходящая дощечка. Иногда они отвлекаются от своего занятия, и до меня долетают обрывки их болтовни. Оба отчаянно кокетничают друг с другом. Я уже перемыла все тарелки и теперь принимаюсь за сковородку. Бабушка пожирает Макса томным взглядом. Готова поспорить, на портрете предстанет призрак красотки, которой она когда-то была. Крышка от сковородки выскальзывает у меня из рук и падает на пол. Поглощенная друг другом парочка оборачивается, наконец вспомнив о моем присутствии.