Вскоре обстановка стала совсем взрывоопасной, но отнюдь не из-за шуток на «темнокожую» тему. После обеда мы лакомились яблочным пирогом и мороженым. Джон уже разобрался с одним куском пирога и как раз приканчивал второй.

Первая шутка на гомосексуальную тему проскользнула между тирадой по поводу цен на бензин и напыщенной речью о пошлинах на сигареты. Когда опасный вопрос был поднят второй раз, я мельком взглянула на другой конец стола, чтобы увидеть реакцию Алекса. Он уставился на свою тарелку, мороженое таяло над нетронутым пирогом. Длинные пряди Алекса упали на лицо, поэтому я не могла видеть его глаза.

Никто не смеялся ни над одной из острот, но это не остановило неуемного Джона. И он позволил себе третью шутку, на сей раз по поводу гомосексуальных браков. Мое терпение лопнуло, и я подняла глаза от своей тарелки:

– Не думаю, что это смешно.

Упала мертвая тишина, послышался лишь тихий визг миссис Кеннеди. Теперь мне было уже не до реакции Алекса. Я не сводила сосредоточенного взгляда с лица Джона.

Мистер Кеннеди пристально смотрел на меня в ответ, и я невольно размышляла, ради чего отпускались все эти шутки. Его глаза потемнели, теперь они светились отвратительным осознанием собственной правоты. Джон думал, что имел право на возмутительные суждения о темнокожих, людях нетрадиционной ориентации, латиноамериканцах, китайцах, евреях… Казалось, он даже не замечал, что был полон стереотипов, сдобренных отвратительным чувством юмора.

– Ну да, понятно. – Мистер Кеннеди злобно усмехнулся, искоса посмотрев на меня. – Мне тоже не кажутся смешными всякие там гомики.

И он наконец-то оставил эту тему.

В доме Кеннеди женщины убирали со стола после ужина, в то время как мужчины спускались вниз, на цокольный этаж, чтобы посмотреть телевизор. Алекс оставался наверху, пока одна из сестер не выпроводила его вниз.

– Убирайся отсюда, – сказала она, чуть ли не пинками прогоняя Алекса. – Мы хотим получше узнать твою Оливию.

– С тобой все будет в порядке? – поцеловав меня, зашептал он.

– Конечно, – заверила я любимого, бросив взгляд на кухню, где хлопотали остальные женщины. – Все прекрасно.

– Мне очень жаль. – Алекс был явно подавлен, его лицо побледнело. За столом он почти ничего не ел.

Я коснулась щеки Алекса:

– Милый, на этом свете живут самые разные люди, и некоторые из них, увы, идиоты.

Улыбнувшись, он снова коснулся моих губ:

– Я люблю тебя.

– Знаю. Иди. – Я подтолкнула его к двери, которая вела вниз. – Иди… сближайся с отцом.

– Как будто это возможно, – нехотя, со злостью сказал Алекс, но покорно направился вниз.

Вдали от своего грозного супруга Джолин Кеннеди стала проявлять весьма неплохое чувство юмора, хотя она почти и не шутила. У матери Алекса был приятный смех, который заполнил крошечную кухню, когда она позволила дочерям усадить себя на стул, чтобы играть с внуками вместо того, чтобы вручную мыть все эти горшки и кастрюли. Я энергично приступила к делу, привычная к работе на кухне, и поняла, что сестры Алекса, похоже, во времена школы были неряхами. Они явно не были приучены к порядку, зато казались хорошими матерями и дочерьми.

А еще они любили своего брата, это сомнений не вызывало. Они рассказали мне множество историй об Алексе – о том, как он всегда оказывался рядом, когда это требовалось. Подвозил, выручал деньгами, давал советы. Когда Алекс уехал из дома, сестры были еще слишком юны – и все же он умудрился остаться большой, значимой частью их жизни. Возможно, Алекс был для них важнее, чем мои братья – для меня, а мы с ними с годами стали довольно близки. Рассказы сестер давали мне недостающие детали, помогая решать эту головоломку – составлять образ человека, которого я любила. Теперь я видела другую сторону его личности.

Чуть позже я, извинившись, направилась в ванную – единственная в доме, она располагалась на верхнем этаже, рядом с коридором. Когда я вышла из ванной, меня уже поджидал Джон. Я посторонилась, чтобы позволить ему пройти, но он шагнул вперед, преградив мне путь.

Сердце в моей груди неистово заколотилось, но я призвала все свои силы, чтобы не показать Джону свой испуг.

– Простите…

– Значит, вы собираетесь выйти замуж за нашего мальчика?

– Планирую. Да.

– Свадьба будет в церкви?

Я уставилась на отца Алекса, чей проницательный взгляд скользнул вниз, к шестиконечной звезде, мелькнувшей в вырезе моей блузки.

– Мы еще не решили.

Его пристальный взгляд беспардонно бродил по мне.

– Знаете, не могу сказать, что удивлен. Я понимаю, почему он подцепил вас, Ливви. Вы – довольно красивая для черной девочки. Я и сам спал с парой темнокожих девчонок! Только не выдавайте меня Джолин.

Желчь подкатила к горлу, но я по-прежнему высоко держала голову.

– Простите, можно пройти?

Джон не двинулся с места.

– А вы – совершенно черная?

– Что-о-о?

– Вы – совершенно черная? – повторил он так, словно я была тупой или глухой. – Я лишь хочу спросить, почему на вашем лице угадываются черты, свойственные белым. И вы ведь не совсем темная, понимаете?

О, уж что-что, а это я отлично понимала! Проглотив горький комок, я посмотрела ему в глаза:

– Я люблю вашего сына, а он любит меня. И это не имеет никакого отношения к цвету моей кожи, вы, расистский кретин! А теперь дайте мне пройти, прежде чем я врежу вам по яйцам!

Джон удивленно сощурился, потом усмехнулся, но с места не двинулся.

– Нахальная штучка, да?

Я угрожающе двинулась на него, мой рот искривился в презрительной усмешке:

– Прочь с дороги!

Кончик его пальца бесцеремонно потянулся к моей шее и слегка щелкнул по цепочке. Кончик звезды впился мне в горло.

– Так. Вы будете жениться в церкви? Да или нет?

Я протиснулась мимо него, не удостоив ответом. Джон направился следом за мной вниз по лестнице. Я нашла остальных в гостиной. Алекс смеялся в компании Тани. Сейчас он казался расслабленным и спокойным, чуть ли не впервые с момента нашего приезда. Алекс взглянул на меня с улыбкой, которая тут же померкла.

– Не убегайте от меня, – произнес Джон за моей спиной.

Вся комната словно застыла. Судя по реакции присутствующих, все, абсолютно все понимали, что его тон не сулит ничего хорошего. Джоанна побледнела на глазах. Даже подростки подняли на нас взгляды, забыв о своих компьютерных играх и мобильных телефонах. Алекс сделал шаг вперед.

– Благодарю вас за обед, миссис Кеннеди, – четко произнесла я. – Думаю, нам пора уезжать.

– Девочка, не убегайте от меня, когда я говорю с вами! Я задал вам вопрос.

– А я дала вам свой ответ, – отозвалась я как можно более хладнокровно, хотя мои коленки дрожали, а внутри все волнительно сжалось. – Мы это еще не обсуждали. И, откровенно говоря, это будем решать мы с Алексом. Не вы.

– Что происходит? – встревожился Алекс.

– Я спросил твою девочку, собираетесь ли вы пожениться в церкви, и она мне ничего не ответила. Я просто хочу это знать, – упрямо твердил Джон. – Неужели пожилой человек не имеет права узнать, как будет жениться его единственный сын – по всем правилам или нет? Или я должен плясать от счастья из-за того, что он вообще женится?

Уже не в первый раз за вечер мистер Кеннеди дразнил сына подобными комментариями. Алекс долго терпел, но теперь не выдержал:

– Выходит, ты радуешься тому, что я – не гомик, верно?

Джон разразился смехом, это было все то же фальшивое, натужное хрюканье:

– Мой сын никогда не будет членососом!

Перехватив взгляд Алекса, я постаралась мысленно направить ему всю свою поддержку, все свои силы, но это была не моя битва. Вероятно, конфликт отца и сына вообще не имел ко мне отношения. Алекс смотрел на своего родителя как на пустое место, бесчувственную куклу.

– Что ж, нам и правда пора. Мы сообщим тебе о свадьбе. Но не жди, что она состоится в церкви. – Алекс посмотрел на меня: – Давай, малышка, пойдем отсюда.

Я думала, что Джон будет кричать нам вслед, но никто не сказал ни слова на прощание. Никто даже не попрощался с нами. Мы покинули дом в полной, абсолютной тишине. Лишь сев в машину, Алекс выпустил пар:

– Придурочный мешок дерьма, хренов ублюдок, черт его дери!

Он резко подал машину назад, и вскоре мы уже пыхтели в трафике. Алекс вцепился в руль, сжимая его так сильно, что пальцы побелели. Я не осмелилась сказать ему, что сейчас он сильно напоминал своего папу.

Алекс ехал не останавливаясь, пока мы не добрались до стоянки отеля. Потом он выключил зажигание и глубоко, судорожно вздохнул. Но даже не посмотрел в мою сторону.

– Прости меня, Оливия. Мне очень, очень жаль.

Я погладила Алекса по волосам, моя рука легла на его напряженные плечи, ободрительно сжала их.

– Милый, мне плевать, что твой папа оказался таким придурком. Правда.

Алекс взглянул на меня:

– Он издевался надо мной.

– Да. Издевался. – Я помедлила в нерешительности, вспоминая беседу наверху и задаваясь вопросом о том, как отреагировал бы Алекс, узнай он о других словах отца.

– Я должен был сказать ему.

Я вовсю разминала его затекшие от напряжения плечи.

– Сказать ему что?

Алекс покачал головой:

– Не знаю. Наверное, то, что он был прав. Я – членосос.

– Но ты ведь не такой.

Убрав руку с его плеч, я положила ладонь на колено. Тяжелое дыхание Алекса заполнило все пространство между нами, а я не знала, что еще ему сказать, чем утешить. Мы находились на шатком мосту предательского уныния.

Алекс посмотрел на меня, и его взгляд сверкнул решимостью.

– Но я люблю тебя. И хочу жениться на тебе. Вот что имеет значение.

Слова любимого немного воодушевили меня.

– Да, только это и имеет значение. По крайней мере, для меня.

Он кивнул так, словно мы пришли к важному соглашению:

– Хорошо. Все верно. Да и пошел бы он куда подальше, этот склочный старикан! Ах, этот чертов идиот! Как же я его ненавижу!