– Эти люди… Они милые?

– Достаточно милые для того, чтобы пригласить меня в свой дом на Песах, мама.

– Ты знаешь, что можешь в любое время приехать к нам, Оливия.

Конечно же я это знала, но не стала объяснять, по какой причине отказываюсь от ее приглашения. Она и не настаивала. Мы простились спокойно, без обычных колкостей.

Входная дверь отворилась, и оттуда выглянул привлекательный рыжеволосый мужчина.

– Оливия?

– Да, здравствуйте. – Я помедлила в нерешительности, не зная, стоит ли протягивать этому мужчине ладонь. Он мог счесть оскорбительным мое предположение о том, что незнакомые люди разных полов могут обмениваться рукопожатиями, даже в социальном смысле этого жеста.

– Дэн Стюарт, – решил проблему мужчина, сам протянув мне руку.

Мы поприветствовали друг друга.

– Эй, милая, у нас еще одна гостья. – Дэн прошел в ярко освещенную кухню и приобнял темноволосую женщину, стоявшую у раковины.

Она обернулась, вытирая руки о кухонное полотенце, и улыбнулась.

– Привет. Я – Элл. А вы, должно быть, Оливия? Проходите в гостиную. Я только выну ягненка из духовки, корейка сможет охладиться, пока мы начнем наш вечер.

Я сразу заметила Чеда, как и его спутника жизни, Люка, вместе с их дочерью Лией. Девочка смеялась, сидя на коленях у пожилой женщины, которая была так похожа на Элл, что не могла быть никем иным, кроме ее матери. Мама Дэна, Дотти, устроилась на другом конце стола, болтая с Марси и Уэйном, молодой парой с маленьким ребенком. Дэн успел представить меня всем присутствующим, когда где-то вдалеке зазвенел дверной звонок. Элл извинилась и отправилась открывать.

Я почувствовала облегчение, узнав, что была здесь не единственной, кто не относился к этой семье – хотя, похоже, оказалась единственной, кого пригласили из милосердия. Чед обошел стол, чтобы обнять меня так радушно, словно я была его родственницей, и шепнул мне на ухо:

– Я очень рад, что вы смогли прийти.

– Что ж, мои дорогие, давайте начинать, так мы сможем быстрее перейти к трапезе, – сказала Элл, остановившись у края стола. – Мы приступим к тому, что обычно называем облегченной версией седера…

– Это означает, что мы скорее доберемся до ужина, – не преминул вставить Дэн.

Элл строго взглянула на мужа:

– Это означает, что мы сможем пройти через все важные ритуалы, не повторяя их по дюжине раз.

– И скорее доберемся до ужина, – не унимался Дэн. – Только не убирай ту часть, где мы должны выпить по четыре чаши вина!

– Нет, никогда! – Явно не собираясь спорить, Элл с любовью посмотрела на мужа.

Меня посадили рядом с матерью Элл, напротив оказалась Марси, женщина с ребенком. Мы начали седер, и этот ритуал действительно оказался легким и увлекательным – по крайней мере, для большинства присутствующих. Моя соседка по столу миссис Кавана так сильно вцепилась в Хаггаду[24], что ее пальцы побелели. Она не произносила ни слова, не проговорила ни одной молитвы и даже не вторила английскому варианту текста, объяснявшему смысл праздника. Беглый взгляд на глаза миссис Кавана сказал мне о том, что эта пожилая женщина все же повторяет молитвы, но плотно сжатые губы лишь подтвердили, что она не собирается делать это вслух.

Я привыкла чувствовать себя не в своей тарелке в самых разнообразных компаниях. Дома и в школе цвет моей кожи заставлял меня держаться особняком, даже если я была вовлечена в то или иное мероприятие. Но здесь я не чувствовала, что не являюсь еврейкой или белокожей, что даже не отношусь к этой семье.

Здесь я ощущала себя своей.

– Оливия?

Видимо, я что-то упустила, увлекшись своими туманными мыслями.

– Прошу прощения?

Дэн протянул свою Хаггаду:

– Не хотите почитать следующую часть?

– Конечно. – Я нашла место, которое он имел в виду, и стала читать вслух отрезок книги о Моисее, выводившем своих людей из Египта. О том, как их преследовали. Как они были рабами.

Были другими.

Эмоции хлынули из глубины моей души, заставляя задыхаться, и я запнулась на нескольких последних предложениях. Миссис Кавана с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. Пришло время песни. Дэн отстукивал ритм на столе и дирижировал нашим хором так, что даже те из нас, кто не знал слов на иврите, могли петь с остальными. Пасхальная песня называлась «Дайену». Это означает «Нам и этого было бы достаточно». Песня становилась все быстрее и быстрее – до тех пор, пока Дэн не оказался единственным поющим, а все остальные уже запыхались. Мы закончили ритуал восторженными криками и взрывами смеха.

– Ты всегда был так хорош в пении! – гордо произнесла Дотти, обращаясь к Дэну. – Ты и Сэмми, вы оба. Очень жаль, что твой брат не смог присутствовать здесь сегодня вечером.

Широкая улыбка Дэна стала чуть напряженной.

– Да. Очень плохо.

Повисло молчание, оно длилось всего мгновение – еле уловимое, и потому не вызвавшее неловкости. Впрочем, я к тому моменту еще не совсем оправилась от эмоций, вызванных моим прозрением. Я подняла свой бокал с остальными присутствующими, съела сваренное вкрутую яйцо и петрушку, которую принято окунать в соленую воду. И следовала за остальным порядком ведения седера до тех пор, пока, наконец, не пришло время приступить к праздничной трапезе. Потом, уже не в силах сдерживать стремительно кружившийся внутри клубок эмоций, я извинилась и, выйдя из-за стола, направилась в ванную.

Там я открыла кран с холодной водой и окунула в нее запястья, промокнула лоб. И замерла перед зеркалом, глядя на свое отражение. Кто я есть на самом деле?.. Впервые в своей жизни я подумала, что, похоже, начинаю это понимать.

По пути обратно я задержалась на кухне, чтобы узнать, могу ли я чем-нибудь помочь. Элл, уже успевшая убрать волосы с лица, наклонилась к духовке. Потыкав разложенную на противне запеченную картошку вилкой, она с досадой фыркнула.

– Могу я вам помочь? – осведомилась я.

Удивленная, Элл выпрямилась и покачала головой:

– Моя мать скажет, что говорила мне поставить картошку на час раньше. И будет права. Я просто сделаю температуру посильнее, и картошка будет готова минут через десять. А мы пока съедим остальные блюда. Все в порядке.

– Вы пробуете убедить в этом меня? Или себя саму?

Она засмеялась:

– Себя. Я рада, что вы смогли принять участие в нашем вечере, Оливия. Вы хорошо проводите время?

– Да, мне у вас очень нравится. Спасибо, что пригласили.

Элл, похоже, была не слишком искусной в пустой, бессодержательной болтовне, потому что между нами повисла неловкая тишина. Я судорожно пыталась придумать какую-нибудь тему для беседы, чтобы мы не просто стояли, молча глядя друг на друга. Но хозяйку дома это, похоже, совсем не заботило. Она вытащила из холодильника чашу с чем-то, напоминающим гуакамоле, и протянула мне:

– Вы могли бы отнести это, пока я борюсь с картошкой?

Я взяла тяжелую посудину из хрусталя.

– Конечно.

Элл наклонила голову, чтобы взглянуть на меня:

– Это трогает до глубины души, не так ли? Я имею в виду историю праздника.

– Меня что, насквозь видно?

Она покачала головой и увеличила температуру в духовке, потом оперлась на столешницу.

– Я так не думаю. Просто вспомнила, какой потерянной и подавленной чувствовала себя первое время, когда пыталась войти в семью Дэна. Я очень хотела подстроиться, быть как все. У них был этот таинственный язык, эти… традиции. Истории, которые они рассказывали, вспоминая времена, когда ездили детьми на каникулы. У моей семьи ничего подобного не было, так что поначалу все это просто сводило меня с ума.

Я поставила чашу на кухонный стол, чтобы послушать ее. Из столовой до меня доносился смех.

– Могу себе представить.

Элл тихо засмеялась:

– Ну да… Понимаете, я прекрасно готовлю рождественский окорок, но как похвастать этим перед родителями своего парня, если они – евреи? Мне нужно было что-то, способное произвести на них впечатление. Их нельзя назвать очень религиозными, но они пригласили меня на иудейскую Пасху, и я решила приготовить суп с клецками из мацы. Так вот, позвольте мне поведать вам, Оливия, что в бескрайнем мире клецок из мацы вы можете встретить рецепты пирожков, пончиков… И я приготовила пончики.

Мы вместе засмеялись.

– И что произошло потом?

– О, они съели эти пончики! И никто даже не вздумал пожаловаться. Я чувствовала себя ужасно, но семья Дэна просто приняла меня и обратила все в шутку. Добрую шутку. Они заставили меня почувствовать себя легко, как дома. После этого я в конце концов все-таки решила выйти за него замуж. По этой причине Песах для меня – особенный праздник, хотя я так и не научилась готовить пирожки.

– Какая замечательная история! Теперь у вас есть своя собственная история, – сказала я ей.

Элл выглядела удивленной секунду-другую, но потом опять расплылась в улыбке:

– Да. Полагаю, так и есть! Пойдемте, эта картошка дойдет и в выключенной духовке. Ну, готовы?

Я взяла чашу с гуакамоле и последовала за хозяйкой дома в столовую, полную ее родных и друзей.


Все внутри меня бурлило от приятного волнения, и это состояние не было связано с вином, которое я выпила за ужином. Я задержалась в гостеприимном доме дольше, чем планировала, смеясь и болтая со своими новыми друзьями. Я попросила одолжить мне Хаггаду, чтобы почитать дома, и Элл дала мне еще несколько книг. Я ехала домой, напевая «Дайену».

Когда я оказалась у дома, машина Алекса стояла на парковочном месте, но я с трудом удерживала в руках книги и упакованные в фольгу остатки праздничного ужина, поэтому не постучала в его дверь, когда проходила мимо. Я убрала еду в холодильник и сложила книги у своей кровати, где обычно читала.

Моя жизнь наклонилась и потеряла равновесие. Все, что произошло сегодня вечером, казалось правильным – у меня давным-давно не возникало подобного чувства. В молитвах был смысл. Сама история говорила со мной. Я не знала, что именно произошло, но неожиданно дверь в мою душу отворилась – точно так же, как мы во время седера открыли дверь в дом в ожидании пророка Илии.