Девочка пристально смотрела на нее своими зелеными глазами. Монахиня повторила все сказанное, сделав ударение на словах «мама» и «умерла».

Она видела, что девочка все поняла и кровь отхлынула от ее лица. В огромных прекрасных глазах отразилось горе.

— Мне очень жаль, дорогая, но Бог хранит ее сейчас, а также хранит и тебя. Валентина, давай соберем твои вещи — придется отправиться в дорогу.


Микроавтобус въехал в широкие кованые железные ворота. Они выглядели так, словно были поставлены в центре парка. Несколько ребятишек, смеясь и крича, играли в мяч на траве. В отдалении виднелось невысокое, беспорядочно выстроенное здание с большой автостоянкой перед ним, где разместилось несколько дюжин машин.

Валентина закрыла глаза. Ей хотелось ничего не видеть.

— Домом управляют католические сестры, — объяснила сестра Мэри Агнес. — Мы ухаживаем за детьми, которые временно нуждаются в уходе, а также за сиротами. — Она помедлила. — Валентина? Ты понимаешь, что я говорю?

Валентина не открывала глаз. Ей не хотелось быть здесь. Она ненавидела все это! И ей не хотелось плакать в присутствии высокой доброй женщины, одетой в черное монашеское платье.

— Открой глаза, Валентина, — решительно приказала монахиня.

Через несколько секунд девочка повиновалась. Она смотрела вниз, на свои руки.

— Хорошо, — вздохнула сестра. — Мы успеем на ленч. После еды я отведу тебя в твою спальню. Мне хотелось бы познакомить тебя кое с кем из детей.

Мэри Агнес верила, что дети часто помогают друг другу больше, чем это делают взрослые или врачи и, может быть, даже Бог.

Они въехали на стоянку и припарковались.

— Вот мы и дома, — сказала Мэри Агнес.

Девочка смотрела на нее со страхом.

— Бог любит тебя, дитя. Ты почувствуешь себя намного лучше через неделю-другую. Я обещаю.


— Я не хочу мыть эту дурацкую, гадкую, старую машину! — Глаза девочки сверкали, как голубые огоньки. Ее морковно-красные волосы были мятежно взъерошены, а свою зеленовато-синюю рубашку она надела задом наперед. — И вы не заставите меня! Слышите? Я ничего не буду делать!

Сестру Мэри Агнес, казалось, совершенно не тронул этот поток брани.

— Сью Энн Уэлч, не стоит употреблять таких выражений, а то тебе придется провести полчаса в молитве на коленях в часовне. — Монахиня продолжила: — Я дала вам поручение — всем троим — вымыть микроавтобус. Вот садовый шланг, вот ведро и вот губки.

Валентина подняла голову, внимательно вслушиваясь, хотя она все еще не проронила ни слова с тех пор, как приехала сюда вчера утром. Рядом с ней бросала сердитые взгляды на монахиню Сью Энн Уэлч, а худой смуглый Пол Баджио засунул руки в карманы и тоже хмурился.

— Такую работу хотели бы получить все остальные ребята, — закончила сестра Мэри Агнес. — Начинайте сейчас же, или я отдам ее кому-нибудь другому.

Она повернулась и пошла к зданию, а трое детей переглянулись.

— Дерьмо-о-о! — закричала Сью Энн. — Все они пытаются заставить нас работать, как мулов на поле.

Валентине показалось, что произношение Сью Энн сильно отличается от произношения сестры Мэри Агнес.

— Но это вода, — внезапно сказал Пол Баджио, хватая шланг. — А вода мокрая!

Он покрутил насадку, и брызнула серебристая, как лезвие ножа, струя.

Сестра Мэри Агнес стояла в одном из коридоров, соединявших крылья дортуаров, и смотрела в окно, откуда открывался прекрасный вид на школьный сад. Несколько минут она наблюдала, как трое ребят возились и боролись, отчаянно поливая друг друга из шланга. Мэри Агнес мысленно улыбнулась. Игра с водой — безвредный способ избавиться от гнева. Может быть, потом эта троица успокоится и подружится.


— Эностранка! — взвизгнула Сью Энн, подняла извивающийся шланг и шлепнула им Валентину. — Глупая, глупая девчонка, ты не могёшь даже говорить по-английски.

— Сама ты не можешь, деревенщина! — закричал Пол. Десятилетний мальчишка приблизился, направив струю воды прямо ей в лицо.

— О! О дерьмо! — взвизгивала рыжеволосая девчонка, отчаянно извиваясь и отбиваясь босыми ногами.

Внезапно игра перестала ее забавлять. Валентина увидела, что лицо Сью Энн исказилось от слез.

Не раздумывая, она подбежала сзади к Полу, обхватила обеими руками его за талию и опрокинула на землю. Шланг выскользнул у него из рук и, извиваясь, устремился в воздух.

В то же мгновение Сью Энн, издав радостный вопль, вскочила и подбежала к шлангу, глаза ее сверкали. Она схватила шланг и устремилась к Полу.

— В штаны ему! В штаны! — пронзительно закричала она.

Валентина знала это слово и засмеялась. Она взобралась на Пола и села на него, а Сью Энн нацелила наконечник шланга за пояс зеленых шорт Пола Баджио. Чем больше Пол извивался, тем сильнее хохотали девчонки, взвизгивая от смеха.

Потом Сью и Валентина вместе побежали к своему крылу здания, чтобы переодеться.

— Эй! — закричал Пол Баджио, торопясь вслед за ними, — а мы будем мыть машину?

— Сам помой, — бросила через плечо Сью Энн, — а мне нужен горячий душ.

Валентина хихикнула.

— Хорошо… Я вымою… а однажды ночью я свистну ключи от машины, и мы поедем кататься, но, если вы не поможете мне, я вас не возьму!

Пол повернул назад. Девочки остановились.

— Я умею водить машину, — добавил Пол, — и хорошо вожу, по-настоящему!

Через несколько минут все трое выжимали мыло из бутылки с пульверизатором и влажными тряпками протирали почтенный, давно пребывающий в работе микроавтобус. Валентина с энтузиазмом очищала его от накопившейся дорожной пыли и мичиганских насекомых. Внезапно мир показался ей снова почти добрым. У нее появились двое новых друзей… ну, почти друзей. Особенно Сью Энн.

Она никогда в жизни не встречала такой девчонки, как Сью Энн.

За ужином в этот вечер Валентина, Сью Энн и Пол сидели вместе, Сью Энн и Валентина сидели обнявшись. Когда одна из девчонок за столом стала издеваться над ломаным, с русским акцентом языком Валентины, Сью Энн выскочила из-за стола и вылила свой стакан молока девочке на голову.

— Нечего приставать к Вэл. Она не виновата, что не могёт хорошо говорить. Мы научим ее, только подождите! Она еще лучше нас будет говорить. Мы ей поможем.

В эти дни все трое ели и играли вместе, дружно выполняли порученную работу и пели в церковном хоре. Они болтали, хихикали, и эти двое американцев учили Валентину английским словам. Валентина дорожила близостью и поддержкой Сью Энн. Когда эта вздорная рыжеволосая девчонка находилась рядом, не оставалось времени плакать и горевать. Сью Энн заполнила собой образовавшуюся в ее жизни пустоту.

В тишине школьной библиотеки они перелистывали книгу с фотографиями огромных лилово-голубых орхидей. Сью Энн была очарована. Минут десять она не давала перевернуть страницу.

— Послушай, — мечтательно вздохнула Сью Энн, — я больше не хочу, чтобы меня звали Сью Энн. Что за дурацкое имя, как у какой-то мымры. Я хочу называться Орхидеей. Это имя — как у звезды. Такие имена носят только звезды телевидения. Я их обожаю.

Так как Валентина с изумлением уставилась на нее, Сью Энн добавила:

— Да, отныне и навечно я — Орхидея и когда-нибудь стану великой звездой… может быть, Элизабет Тейлор.

— Орхидея! Но это же название цветка, — усмехнулся Пол.

— Я — Орхидея! И если ты не станешь меня так называть, то я разнесу тебя в пух и прах.

Позже, когда они направлялись к главному зданию, девочки, как всегда, держались за руки, и Орхидея — Валентина поняла, что отныне ей так придется называть подругу, — пребывала в странном мечтательном состоянии.

— Я не врала, — сказала она. — Вэл, ты знаешь, я не вру и когда-нибудь стану знаменитой. Хочу стоять на сцене, и чтобы люди вокруг смеялись, и плакали, и хлопали; и ты, может быть, тоже станешь звездой вместе со мной.

Валентина затаила дыхание: хотя ее мама танцевала в Большом как прима-балерина, она никогда не думала о подобной карьере для себя.

— Звездой? Ты хочешь сказать — танцовщицей? О, я не знаю…

— Вэл, — сказала Орхидея, сжав ее руку, — быть звездой замечательно. Но я не хочу быть кинозвездой без тебя.

Когда они дошли к дортуару, Валентина чувствовала, как огромная глыба льда, застывшая в ее груди, начала постепенно таять. У нее больше не было Миши, но у нее есть Сью Энн… Орхидея. И Пол. Она больше не одинока.

Чувство было таким глубоким, что она принялась прыгать, как безумная. Валентина, откинув голову назад, кружилась, и ее волосы разметались на ветру. Потом у нее закружилась голова, и Орхидее пришлось поддержать ее.

Сестра Мэри Агнес, спешившая мимо по своим делам, остановилась при виде их и улыбнулась. Валентина была такой яркой, такой красивой. Она должна сделать что-нибудь особенное для девочки — но что?


— Миша! Миша! — всхлипывая, кричала Валентина по-русски. Она жила в детском доме уже три месяца.

— Вэл? С тобой все в порядке? — пружины матраца скрипнули, когда Орхидея вскарабкалась с нижней койки и легла рядом.

— Я не хотела оставлять его! Не хотела! — Валентина в отчаянии рыдала, прижавшись к подруге.

— Кого оставлять?

— Моего б-брата… он погиб… во время снежного обвала…

— У тебя был брат?

— Он точно такой же, как я. У нас обоих зеленые глаза, как изумруды царицы, так говорила мама. И волосы такие же черные. И у каждого на плече по крошечной родинке. О Орхидея! Я так по нему скучаю! — Валентина снова перешла на русский. Голос ее дрожал от слез.

— Ну! Все в порядке! — Орхидея так неистово стиснула Валентину, что та почувствовала ее острые выступающие ключицы. — У тебя есть теперь я, Вэл! А эта Русия очень далеко? — спросила Орхидея, устраиваясь поудобнее рядом с Валентиной.