Джулия Фэнтон - «Голубые Орхидеи»

— Валентина! Ляг прямо, и тогда кровь прильет к голове, — услышала она откуда-то издалека голос доктора Фелдмана. Раздался звонок. В кабинет быстро вошла медсестра и помогла ей лечь на кушетку. Ее пальцы стали проворно растирать руки Валентины.

— Я не могу, — тихо плакала Валентина, — не могу иметь ребенка. Я не могу. Не могу.

— Вы хотите, чтобы я позвонила вашему мужу? — осведомилась молодая сестра.

— Нет! — рыдала Валентина. — Пожалуйста, нет! Я должна подумать. Пожалуйста.

Она вошла в дом, радуясь тому, что Пола нет. Прошла в спальню, затем в ванную и прошла прямо к полке, где хранила запас лекарств. Шесть пузырьков и рецепты, гарантирующие нескончаемые запасы. Ее охватило отвращение.

Что она сделала своему невинному нерожденному ребенку? Что они наделали?

Всхлипывая, Валентина высыпала содержимое пузырьков, разорвала рецепты на мелкие клочки и спустила их в унитаз, выбрасывая вместе с ними пять месяцев своей жизни.

— Я не думала, что так получится, — сказала она крошечному плоду внутри себя. — Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет в порядке с тобой.

Наконец, вся дрожа, она подошла к телефону и набрала номер клиники Медоуз.

Нью-Йорк. 1990

Снова наступило лето, и кондиционеры в здании Нью-Йоркского университета не работали, как обычно случалось, когда город страдал от традиционного для жаркой погоды уменьшения подачи электроэнергии.

Орхидея вбежала в класс и плюхнулась на свое обычное место в четвертом ряду, бросив на пол портфель, в котором лежал начатый ею новый сценарий. Она снова проспала и теперь запыхалась и вспотела.

— Ну, наконец-то вы соблаговолили почтить нас своим присутствием, мисс Ледерер, — проворчал преподаватель.

— Я забыла завести будильник.

— Пора бы вступить в мир взрослых, мисс Ледерер. Я не высоко оцениваю незаинтересованных людей.

— Я заинтересована, — запротестовала она, и в классе захихикали.

Заерзав на жесткой деревянной скамье, она подумала о том, что при всем сарказме Мойши Силвермана его курс драматургии — единственная стоящая вещь в ее жизни. Время для нее, словно ударившись о глухую стену, остановилось, когда Морт Рубик уволил ее, потому что она не смогла доставить ему Валентины. Она пробовалась на несколько эпизодических ролей и получила роль с десятью репликами во внебродвейской постановке, сошедшей со сцены после двух представлений.

Затем последовал ряд временных работ, дерьмовых с ее точки зрения. Она знала, что никогда не будет голодать, так как все еще получала авторские гонорары, начисляемые с каждого повторного выпуска альбомов «Голубых Орхидей», да и папа Эдгар всегда готов помочь. Но дело было в принципе.

Нет нее настоящего места в мире — вот в чем проблема. И все вокруг выражали абсолютное безразличие к тому, появится ли где-нибудь Орхидея Ледерер или нет. Мысль об этом разъедала ее внутренности, как раковая опухоль.

Она хотела снова каким-либо способом стать звездой. И это — единственная мечта, которая поддерживала в ней жизнь в эти дни… и еще ее ненависть к Вэл.

До нее вдруг дошло, что преподаватель сейчас критикует сцены, которые она принесла для классного обсуждения.

— «Доктор Живаго», гм… Небольшой современный римейк. Не кажется ли вам, что вы слишком честолюбивы?

Класс захихикал, когда Силверман избрал ее мишенью для сегодняшних насмешек.

— Нет, не кажется, — возразила Орхидея. Она перечитала роман Пастернака и снова влюбилась в него.

— Вам понадобится тысячный состав, не говоря уже о Джулии Кристи и Омаре Шарифе. Да, как я уже говорил, пьесу с четырьмя или шестью действующими лицами легче осуществить с небольшой театральной труппой, чем занимать бесчисленную массу танцовщиков, вскидывающих ноги. Кроме того, милочка, уже давно был поставлен фильм. А теперь он заснят на видео и обрел ангельские крылья.

Класс снова засмеялся.

— Я считаю, из этого материала может получиться замечательный мюзикл, — настаивала Орхидея, — и вы бы согласились, если бы сели и прочли его, вместо того чтобы использовать его как мишень для своих не слишком удачных острот. Он несравнимо лучше, чем «Билокси Пикэйюн» или какие-то еще старые газеты, в которых вы вели колонку.

— Тише, — пробормотал сидящий сзади парень, но Силверман продолжал ухмыляться.

— Хорошо, — сказал он, разглядывая выставленные напоказ ноги Орхидеи. — Подойдите ко мне в понедельник после занятий, мисс Ледерер. Я скажу все, что думаю, и не стану щадить ваших чувств. Дни моего былого южного рыцарства давно миновали.

На следующей неделе за спагетти в маленьком итальянском ресторанчике Мойша Силверман отбросил свой привычный сарказм.

— Знаешь, солнышко, актеры на Бродвее будут готовы убить друг друга, чтобы заполучить такие роли, но, конечно, трудность заключается в том, что это будет очень дорогая постановка, — добавил он более пессимистичным тоном, — три, четыре миллиона, по крайней мере, а может и больше, в зависимости от актерского состава.

— Но он хороший? — настойчиво спросила она.

— Хороший? Наверное, я недостаточно ясно выразился. Он просто фантастический! Я покажу его кое-кому из знакомых. Посмотрим, что они скажут.

Орхидея заставила себя выпрямиться и сделала глубокий вдох. Слишком часто ей приходилось разочаровываться.

В самолете, летящем в Лос-Анджелес, куда направлялась Орхидея, чтобы ненадолго навестить родителей, она нашла номер «Ньюсуик» в кармашке своего сиденья. Просматривая его, она прочла статью об аресте короля наркобизнеса Хорхе Луиса Очои за провоз в Соединенные Штаты пятидесяти восьми тонн кокаина.

«Мы намерены остановить поток кокаина, ввозимого в Соединенные Штаты, — цитировались слова сенатора Чарлза Уиллингема, — я посвящу этой цели всю оставшуюся жизнь».

В статье говорилось, что, в связи с его непримиримой борьбой с наркотиками, Уиллингем получал сотни угроз по телефону и в письмах. Орхидея несколько раз встречала его и запомнила как сварливого южанина-«кукурузника» со светло-голубыми глазами и недобрым чувством юмора. К тому же она припомнила, что он был чертовски богат. Состояние его семьи выросло на хлопке в 1840-х годах — они принадлежали к южным хлопковым королям.

Сможет ли она заинтересовать Уиллингема настолько, чтобы он потратил несколько миллионов на постановку «Доктора Живаго»? Он не настолько безумен, чтобы сделать это… А может?.. Подавленная, она тяжело опустилась на сиденье. Мойша Силверман был прав. Зачем она написала вещь, постановка которой будет так дорого стоить?

Этим вечером Пичис сообщила ей все новости.

— Ты говоришь… Вэл разводится? — воскликнула Орхидея, с недоверием глядя на мать.

— Кажется, все мы очень и очень ошиблись в Поле Дженсене. Он даже нажимал на папу Эдгара, чтобы тот вложил деньги в его спортивную клинику.

— Пол всегда был потребителем, — заявила Орхидея таким тоном, что Пичис с удивлением посмотрела на нее.

— Твоя сестра находится сейчас в клинике в Аризоне на реабилитации после всех тех наркотиков, которые она принимала… и она беременна.

— Ой! — воскликнула Орхидея и глубоко вздохнула.

Пичис выглядела усталой.

— Мы обсуждали, не сделать ли ей аборт, но она не хочет. Я провела с ней несколько первых дней, — продолжала она. — Режим там очень жесткий. Постоянная индивидуальная и групповая терапия, курс рассчитан на шесть недель.

— Но ее ребенок, — с ужасом прошептала Орхидея. «Проклятье, проклятье», — думала она.

— Все в руках Божьих, дорогая. Вэл еще не сказала Полу о ребенке. Это пока наш секрет. Боюсь, что он в ярости и не захочет давать развод, все отвратительно. Он такой мстительный.

В своей комнате после обеда Орхидея подошла к телефону и остановилась, хмуро глядя на него. Через несколько секунд она сможет услышать голос Вэл.

Она протянула руку, потом помедлила.

Что она скажет после всего, что произошло? Я ненавидела тебя. Я завидовала тебе и пыталась использовать тебя. Я даже трахалась с твоим женихом за два дня до вашей свадьбы.

Вернувшись в Нью-Йорк, подавленная и раздраженная, Орхидея устало вошла в свою квартиру, бросила чемодан на пол и нажала на кнопку автоответчика.

Первый голос, который она услышала, принадлежал Мойше.

— Ты уже вернулась, Орхидея? Не пообедать ли нам? Я кое с кем перемолвился, и у меня кое-что наклевывается. Расскажу тебе об этом при встрече, сексапильная леди.

Раздался щелчок повешенной трубки, затем другое сообщение:

— Дорогуша, возьми трубку, пожалуйста. Возьми трубку. — Это был Морт Рубик. — Хорошо, хорошо, ты не отвечаешь. Это Морт, детка, еще помнишь меня? Я хочу поговорить с тобой. Кажется, ты, проказница, написала такое, с чем старик Морт может поработать. Позвони мне по… — он оставил ей свой домашний телефон, служебный, затем добавил и номер своей подружки.

Ошеломленная, Орхидея уставилась на автоответчик. Сердце ее подскочило к горлу, не давая дышать. Это, наверное, насчет «Доктора Живаго».

Она схватила трубку и набрала номер.

Морт пригласил ее на ленч в «Ле Режанс» в отель «Плаза Атене» на Шестьдесят четвертой улице. Обстановка в стиле времен Людовика XIV заставила Орхидею почувствовать себя так, будто она забрела в другое столетие. Она знала, что Морт заказывает такое великолепие для людей, от которых действительно хочет чего-то добиться.

За восхитительной едой Морт с энтузиазмом говорил об инсценировке «Доктора Живаго», полученной им от Мойши. Ему понравился тот новый современный поворот, который придала ему Орхидея.

— Она очень модернистская, хотя и историческая. А слова, которые ты написала для песен, просто потрясающи.