— У нее не будет паралича?

— Она дышит без прибора для искусственного дыхания?

— Она в сознании?

Охранник сделал шаг вперед, подняв обе руки, чтобы утихомирить толпу. Врач посмотрел в отпечатанный лист и продолжил, а закончил перечислением имен специалистов, приглашенных по такому случаю, указав их профессиональные заслуги, не забыв при этом свои собственные.

— Мы будем предоставлять каждый час информацию о ее состоянии, — подытожил он, и репортеры помчались передавать полученный материал, а телекамеры еще продолжали жужжать.


Пол Дженсен намеревался сделать карьеру, и госпиталь Седарс-Синай был первым шагом на его пути. Он старался использовать любую возможность, чтобы закончить ординатуру по ортопедической хирургии именно здесь, где знаменитые пациенты были обычным явлением и спортивные травмы шли на первом месте. Он надеялся, что уже через несколько лет сможет возглавить процветающую спортивную клинику в Беверли-Хиллз.

Он увидел доктора Фелдмана, который, закончив пресс-конференцию, большими шагами пересекал холл, и поспешил догнать его.

— Рик, как у нее дела, я имею в виду — на самом деле?

— Мы не сможем определить степень повреждения спинного мозга, пока не сделаем операцию, Пол.

— У меня нет сейчас дежурства. Могу я присутствовать на операции?

— Если хочешь, — ответил Фелдман, останавливаясь около лифта.

Валентина. Интересно, вспомнит ли она его? Пол почему-то был уверен, что вспомнит. Он следил за ее карьерой с самого начала, особенно после встречи с Орхидеей, и уже давно собирался связаться с ней.


Она плавала на дне глубокого черного колодца. Где-то над ней лишенные телесной оболочки голоса что-то говорили, но слов она не могла разобрать.

— Валентина… Валентина… ты меня слышишь? — все повторяла Пичис. — Валентина, проснись. Проснись, дорогая. Ты поправляешься.

Валентина покачала головой. Она, казалось, была привязана тонкими тросами, производившими странные воющие звуки, которые проникали внутрь ее черепа, когда она пыталась двигаться.

— Валентина. Проснись, Валентина. С тобой все в порядке, все хорошо. Ты уже поправляешься.

«Поправляется? От чего?»

— Я не могу двигаться, — тяжело дыша, пробормотала она.

— Тебя забинтовали и привязали к кровати, Валентина. Поэтому ты не можешь двигаться. Но доктора говорят, что ты поправляешься, дорогая.

Сбитая с толку, перепуганная, Валентина покачала головой и тотчас же почувствовала острый, как удар ножа, приступ боли где-то в ногах.

— Не пытайся двигаться. Доктор Фелдман минут через десять придет и поговорит с тобой.

— Доктор? — Валентина облизала сухие потрескавшиеся губы. Горло болело и саднило. Она слышала странный звук «блип-блип-блип». Разве она в больнице? Короткие вспышки проносились в ее мозгу. Что-то связанное с танцем казаков.

Затем огромная волна изнеможения опустилась на нее, снова погружая в пучину бессознания.

— Валентина, не засыпай. Проснись, дорогая. Ты должна проснуться. С тобой все будет хорошо.

— Нет, нет, я так хочу спать, дайте мне выспаться, — пробормотала Валентина, удаляясь в спасительную тьму.

— Что мы будем делать, если она парализована? — Пичис, стиснув руку Эдгара, выразила словами свои страхи.

Они находились в комнате для гостей, предназначенной родственникам знаменитых пациентов. По телевизору каждый час передавались последние новости, а также повторные показы ужасной сцены падения.

— Дорогая, никто не сказал нам, что она парализована, — в четвертый раз уверял жену Эдгар. — Ее оперировали лучшие врачи в стране… в мире. И она попала к ним вовремя. Здесь есть вся новая техника для восстановления перелома дисков… мы должны миллион раз благодарить Бога за то, что ее спинной мозг не был поврежден, а только задет.

— Но врачи могут допускать ошибки, они не боги, — беспокоилась Пичис.

— Детка, здесь лучшие врачи.

— Мистер и миссис Ледерер?

— Да, да, да! — вскочив, закричал Эдгар.

К ним, сердечно улыбаясь, подошел доктор Фелдман.

— Превосходные новости, мистер и миссис Ледерер. Валентина пришла в сознание, и мы стабилизировали ее состояние. Предварительные исследования показывают, что она сохранила чувствительность конечностей и может ими слегка шевелить.

— О, слава Богу, — заплакала Пичис.

— Руки и ноги? — резко спросил Эдгар.

— Да. Мы еще подержим ее в неподвижности неделю или дней десять, а потом она сможет начать понемногу передвигаться с помощью специального приспособления, поддерживающего спину.

Эдгар с тревогой смотрел на врача:

— Доктор, Валентина — танцовщица.

— Со временем она сможет заняться аэробикой, если захочет, но сначала будет долгий период физиотерапии. Все зависит от того, как пойдет процесс выздоровления. Мы пока не можем делать дальнейших прогнозов.

Когда врач ушел, Пичис снова опустилась на кушетку и с ужасом посмотрела на мужа.

— Эдгар! Ты понял, что он только что сказал нам? Он сказал «аэробика». Она, возможно, никогда не сможет снова профессионально танцевать.

— Пока с ней все в порядке, — хрипло сказал Эдгар. — И это самое важное.


Кит Ленард видел через окно, как сотни поклонников неустанно бродили по лужайке в ожидании новостей о Валентине. Охранники прогоняли их, но они снова возвращались.

Он перевел взгляд на бледное лицо Валентины, лежащей на больничных простынях, волосы ее были заплетены в две косы. На ней был надет легкий пластиковый жакет поверх хирургических перевязок. Все лицо ее было покрыто синяками и распухло. Особенно большой голубовато-желтый синяк красовался на скуле.

Он придвинул к кровати стул и осторожно коснулся ее правой руки, опасаясь, что даже легчайшее прикосновение может причинить ей боль.

— Вэл, — прошептал он. — Это я, Кит. Я здесь.

— Привет, дорогой, — сонно пробормотала она. — Извини… Мне только что сделали обезболивающий укол… после них я куда-то плыву…

— Все в порядке. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя, Вэл. И хочу тебе сообщить, что фильм благополучно упакован в коробку, — продолжал он. — Нам удалось склеить эти две части эпизода-мечты, вышло замечательно. В паре трюков мы снимем дублершу. Никто не заметит подмены.

— Хорошо. Это очень хорошо, — прошептала она. — Держи меня за руку, Кит. Я никогда не думала…

Через несколько секунд веки опустились, и ее как будто унесло течением. Он смотрел на нее, и сердце его сжималось от боли. Какой хрупкой она выглядела, кожа была почти прозрачной. Она казалась совершенно беспомощной.

«Что я наделал? — горестно думал Кит. — Я причинил боль двум хорошим женщинам».


Санитары, разинув рты, изумленным взглядом провожали Орхидею, плывущую по больничному коридору. На ней были черные сапожки из змеиной кожи, черные облегающие легинсы и твидовый пиджак на несколько размеров больше. Под пиджаком шелковая кофточка каштанового цвета открывала несколько дюймов ложбинки на груди. Со своей буйной гривой длинных рыжих волос она выглядела соблазнительно и дерзко, будто сошла с обложки журнала «Космо».

— Орхидея… Орхи!

Пичис бросилась навстречу своей экстравагантной дочери.

— Ну, вот я и здесь, — вызывающе объявила Орхидея. — У меня была назначена встреча с независимым продюсером. Он хотел посмотреть мой сценарий и, возможно, предоставил бы мне работу, но я отменила встречу и приехала сюда. По твоему требованию. Ты довольна?

— Ты даже не собираешься спросить, как она себя чувствует?

— Как она себя чувствует?

Пичис схватила Орхидею за рукав и затащила в ближайшую комнату отдыха.

— Я никогда не видела такого упрямого человека, как ты! — с раздражением сказала Пичис. — Если ты намерена злиться на Вэл, хорошо, злись, но только не тогда, когда она больна и нуждается в твоей любви.

— Но она…

— Черт побери, мы чуть не потеряли ее! Разве это ничего для тебя не значит? Еще немного, и ее бы парализовало. Неужели тебе нет до этого дела, Орхидея? Неужели это тебя нисколечки не беспокоит?

Вызывающее выражение сошло с лица Орхидеи, плечи ее поникли. Она опустила глаза.

— Я… мне есть дело, — прошептала она дрожащим голосом. — Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Но я все еще ненавижу ее.

— Это самое абсурдное утверждение, какое я когда-либо слышала, — сердито бросила Пичис. Обычная мягкость после напряжения двух последних дней оставила ее. — Ты очень любишь ее… чертовски любишь. Иначе не вела бы себя как совершенная дура. А теперь я хочу, чтобы ты спустилась в магазин подарков при больнице и купила цветы, книгу или еще что-нибудь. Я хочу, чтобы ты пришла туда не с пустыми руками, обняла, расцеловала ее и сказала, как ты любишь ее. Если ты не сделаешь этого и не заставишь ее поверить, то ты принесешь ей больше вреда, чем пользы. И я, черт побери, надеюсь, что ты действительно любишь ее!

— Я… — но тут Орхидея увидела неумолимый взгляд матери и проглотила готовые сорваться слова протеста. — Хорошо, — кротко согласилась она.


Орхидея пришла незадолго до того, как Валентине по расписанию должны были сделать обезболивающий укол, который позволит ей часа полтора побыть в состоянии эйфории.

— Вот, — сказала Орхидея, кинув букет цветов на тумбочку.

— Это мама велела тебе прийти? — Валентина облизала пересохшие губы.

— Ну так что? — пробормотала Орхидея. — Я же пришла, не так ли? Мне пришлось отказаться от важного дела в Нью-Йорке.

Внезапная боль, как выстрел, пронзила спину Валентины. Она оцепенела, как бы превратившись в жесткий столб боли и забыв о присутствии сестры до тех пор, пока не прошла болезненная вспышка. Капли пота появились у нее на лбу.