— Повторим еще раз. По местам. Сначала, пожалуйста.


Валентина быстро погрузилась в сложную хореографию, она кружилась на ступенях лестницы, ее поднимали и перебрасывали из рук в руки потрясающе красивые танцовщики-казаки. Гибкая спина была выгнута дугой, колено согнуто, — вся поза в стиле веселых сороковых и пятидесятых годов, но их танец был насквозь пронизан чувственностью.

Валентине понравилась хореография с самого первого раза, как только Беттина объяснила ей, но, когда танцовщики перебрасывали ее друг другу, это было трудно да и опасно.

— Спокойно, — пробормотал один из танцовщиков, передавая ее дальше. Затем Патрик поставил ее на ноги и она начала быстрый каскад высоких прыжков, а казаки пустились вприсядку. В этот момент из специальных машин заструился красный дым, и лестница начала осуществлять одно из своих превращений. Ступени стали подниматься выше, развертываясь веером и создавая эффект морской раковины, — вот почему так дорого обошлась ее постройка.

Валентина ощущала глубокое волнение и бьющую через край радость. Все получалось. Каждое движение удавалось. Она была на высоте в двадцать пять футов!

Затем один из танцовщиков, стоявший на ступени выше Валентины, слишком широко взмахнул ногой. Он попытался сбалансировать, но все же размахнулся слишком широко для узкой площадки ступени, и носок его сапога нанес Валентине резкий, быстрый удар.

Она бы, возможно, удержалась, если бы стояла обеими ногами на площадке, но она как раз выполняла один из парящих прыжков. Удар нарушил ее равновесие, и она не приземлилась на кромку раковины, как было задумано хореографом.

Она падала.

В страхе Валентина размахивала руками, будто пытаясь ухватиться за воздух. Она успела увидеть вспышки света прожекторов, изумленные лица, бегущего рабочего сцены, потрясенное, перепуганное лицо Беттины Орловски.

Затем резкая боль пронзила все тело Валентины, ворвалась ей в мозг, приглушая крик боли.

Секунду стояла мертвая тишина. Потом все закричали, задвигались, побежали.

Кит, издав яростный вопль, проталкивался через толпу.

— Вэл… Вэл…

Кит кого-то оттолкнул в сторону. Мельком он увидел Джоу Донована, который тоже протискивался через столпившихся испуганных танцовщиков и обслуживающий персонал, таща за руку своего фотографа.

Кит пробился в центр.

— Я врач, я врач! Дайте ей воздуха! — кричал один из танцовщиков, склонившись над Валентиной.

Кит посмотрел вниз и почувствовал, как его покидает надежда. Его прекрасная Вэл лежала, распростершись на спине, изо рта текла кровь, стекая на черные кудри, руки и ноги неестественно раскинуты, как у тряпичной куклы. Кожа ее стало голубовато-серой. Он услышал приближающийся вой сирены.

— Вэл! Вэл! — кричал он. Бросился рядом с ней на пол, схватил руку, пытаясь нащупать пульс. Он испытывал самое страшное горе и потрясение в своей жизни.

— Отойдите! — приказал танцовщик-медик, внезапно обретший авторитет. — Не прикасайтесь к ней. У нее может быть повреждена спина.

Кит отодвинулся, пытаясь удержать слезы, которые жгли ему глаза. Вой сирены замолк за дверью павильона, и два сотрудника скорой помощи вбежали с носилками и сумками с медикаментами.

«Вэл», — оцепенело повторял Кит, глядя на бледное лицо любимой женщины.


В Нью-Йорке Орхидея занималась сексом по телефону со своим периодическим любовником Романом Соленски, находившимся в Хьюстоне, где он должен был сыграть в один день два матча с хьюстонским «Астро». Роман выдавал потрясающий секс по телефону. Ему следовало бы наняться в один из этих девятисот непристойных номеров.

— Что ты делаешь, Роман… скажи мне… скажи… — спрашивала она с придыханием, возбуждаясь и отодвигая трусики, чтобы вставить новый вибратор, который вызовет восхитительный трепет. Только представив, как его обнаженное тело касается ее, она ощутила у себя между ног влажное тепло.

— Я глажу себя… при мысли о тебе я начинаю дрожать, — хрипло сказал Роман, дыхание его участилось.

Она застонала и закрыла глаза, готовая испытать первый из нескольких небольших оргазмов, но в этот момент услышала по телевизору имя Валентины. Что-то в анонсе выпуска новостей.

— Как ты? — простонал Роман. — Я не смогу долго удерживаться… Как ты, Орхидея?.. Я хочу, чтобы мы кончали вместе…

— Подожди, — сказала она, выключая вибратор и нащупывая дистанционное управление. — Подожди… я хочу кое-что послушать.

Она нажала на кнопку громкости как раз в то время, когда на экране появилось знакомое лицо Конни Чанг.

— …получившая серьезные травмы во время падения в звуковом киносъемочном павильоне на студии «Континенталь» в Голливуде. Валентину срочно доставили в госпиталь Седарс-Синай в Лос-Анджелесе и поместили в блок интенсивной терапии. Врачи еще не предоставили бюллетеней о ее состоянии.

Орхидея застыла.

Голос популярной ведущей выпусков новостей продолжал:

— Свидетели происшедшего сообщают, что Валентина, по-видимому, находится в критическом состоянии. Другие говорят, что видели, как трепетали ее веки и двигались руки.

Телефонная трубка выпала из безжизненных пальцев Орхидеи и ударилась о пол.


В Детройте Пичис вела деловой разговор по телефону, обсуждая подготовку ежегодного благотворительного вечера в Доме Св. Винсента и Сары Фишер. Ее экономка, двадцатилетняя Мэри Аббот, не постучав, поспешно вошла в кабинет.

— Миссис Ледерер! Миссис Ледерер! Вы должны выйти… О Иисус, Мария и Иосиф… Вы должны выйти.

Пичис подняла глаза на девушку и увидела, что ее обычный румянец сменила смертельная бледность. Она почувствовала глубокую тревогу.

— Мэри? В чем дело?

— Валентина… по маленькому телевизору… она упала…

— Я должна идти, — с трудом выдавила из себя Пичис и уронила трубку на рычаг. Забыв, что в доме есть еще три телевизора, она бросилась на кухню смотреть маленький телевизор экономки.

Серия стоп-кадров белыми стрелками показывала падение Валентины с тридцатифутовой лестницы.

— О нет, — выдохнула она. — Боже, нет. Мэри обхватила ее руками, чтобы удержать.


Лавина накрыла Валентину своей громадной сокрушительной волной и понесла ее как крошечную щепочку, подхваченную вечностью. Валентина пыталась кричать, но не могла издать ни звука. Когда она открыла глаза, то ничего не увидела, кроме белизны. Должно быть, она ударилась обо что-то, так как острая боль пронзила ей спину.

Боль менялась. Иногда она была похожа на раскаленный докрасна вертел, порой напоминала зуб дракона, вонзающийся в ее плоть. Иногда она попадала под колеса вагона, и мама кричала, а Миша плакал.

Она застонала, умоляя поднять вагон, чтобы она смогла дышать, просила спасти ее, чтобы ее не раздавило.

— Валентина, ты можешь пошевелить… — спрашивал какой-то голос, затем он слился с другими голосами, распался на осколки, стал холодным и далеким. Потом вагон сдвинулся и снова упал на нее, погрузив все во тьму.


В Москве Петров повесил трубку после разговора со службой КГБ в Советском посольстве в Вашингтоне. Военный атташе предоставил ему потрясающую информацию.

С Валентиной Ледерер несколько часов назад произошел несчастный случай на киностудии, и она находится при смерти.

Петров встал из-за стола, прошествовал к двери, отделявшей его кабинет от приемной, и захлопнул ее. Оставшись наедине со своими мыслями, он нервно потирал руки.

Затем открыл сейф, достал толстое досье. Уголки страниц загнулись от частого перелистывания в течение многих лет. Досье содержало печатные отчеты, статьи и фотографии, вырезанные из западных журналов.

На него смотрела обложка с фотографией «Роллинг стоунз», сделанная Ричардом Аведоном.

Сестра — двойняшка Михаила. Он всегда знал, где она.

Неужели та хорошенькая балерина действительно думала, что он бы позволил ей бежать в Америку вместе с маленькой дочкой, если бы он не хотел, чтобы она уехала? Это хорошо послужило его целям.

Он несколько минут размышлял, затем потянулся к своему личному телефону и набрал цифровой код. После задержки, вызванной прохождением через сложную систему защиты шифровального устройства, он наконец соединился со своим личным агентом в Советском посольстве в Вашингтоне.

— Я хочу, чтобы меня информировали о каждом аспекте жизни этой женщины, — приказал он. — Более детально, чем всегда. Ничего не упускайте.

— Да, да, — услышал он ответ.

Он всегда предоставлял Петрову всю требуемую информацию.


Седарс-Синай превратился в подлинный бедлам — репортеры, телекамеры, папарацци и поклонники проникли ко входу и на лужайку, многие несли плакаты с надписями: «Вэл, мы любим тебя» и «Валентина, ты в наших молитвах».

Врач в белом халате появился в дверях, на которой не было таблички, в сопровождении двух охранников. Один из них нес переносной микрофон. Сотрудники больницы привыкли иметь дело со всем этим тарарамом, связанным с болезнями и травмами звезд.

Тотчас же все бросились к нему. Телеоператоры с мини-камерами на плечах пытались найти самое выгодное положение для съемки.

— Леди и джентльмены, — начал говорить доктор Ричард Фелдман, красивый мужчина с калифорнийским загаром. Джоу Донован записал все, что доктор Фелдман сообщил собравшимся: у Валентины трещина позвоночника в области поясницы, ей нужна срочная операция. Бригада врачей будет согласованно действовать, чтобы ликвидировать деформацию, причиненную сильным ударом от падения с высоты в тридцать футов.

— Во время операции мы намерены обследовать нижнюю часть крестца, который…

Не успел он закончить предложение, как поднялся шум.

— Она сможет ходить? — кричала женщина с телевидения НБС.