— Это не я! — закричала она, отчаянно желая оправдаться. — Я никогда бы так не поступила. Я даже сама не принимаю наркотики! Я перестала. Мне он нравился! Конн был добр ко мне. Он хорошо со мной обращался. Он был мой… мой…

Она разразилась отчаянными рыданиями. Детектив бесстрастно смотрел на нее:

— Сколько вы продавали ему каждую неделю?

— Я же сказала вам… ничего! — проглотила слезы Орхидея, постепенно обретая контроль над собой. — Мне нужен адвокат, и я хочу позвонить, пожалуйста. Мне необходимо позвонить отцу, и вы должны разрешить.

На звонок ответила Пичис.

— Что-то случилась? — сразу же спросила она, уловив испуг в голосе Орхидеи.

— Да. Пожалуйста, папу Эдгара, — прохрипела Орхидея.

— Думаю, он сейчас пошел на ленч с Харолдом Безносом во «Франклин-Хилл». Я попытаюсь найти его.

Дрожа всем телом, Орхидея ждала несколько минут, когда наконец услышала голос отца.

— Дорогая? Орхидея? Что случилось, куколка? — в голосе отца звучали любовь и тревога, и это опять выбило Орхидею из колеи. Она снова заплакала, и ее всхлипывания переросли в стремительный поток отчаяния.

— Я… они… они считают, что я… он умер… — бормотала она сквозь слезы.

— Подожди, милая, я не могу понять, что ты говоришь.

— Я сказала… — она задохнулась. — Я сказала, что Конн Д-Дэнсон умер, он отравился наркотиками, и они говорят, что нашли кокаин и героин в моей с-сумочке, но я не клала их туда, папа Эдгар. Я клянусь, клянусь!


Две недели спустя, отрезвленная и несчастная, Орхидея сидела рядом с Эдгаром в самолете «Америкен эйрлайнс», возвращаясь в Детройт, и пыталась читать «Ярмарку тщеславия», купленную в киоске аэропорта.

Для сценария «Рок, леди, рок» настали тяжелые времена, теперь никто не хотел его продвигать. Она стала проклятием для Голливуда — девушка, которая была в постели с Конном Дэнсоном, когда он умер. Девушка, которую допрашивали в связи с его смертью. Разрушительная гласность была почти так же страшна, как вынесенный приговор.

— Вы возвращаетесь назад в Детройт, юная леди, — заявил ей Эдгар, когда узнал, что Рейвен арестована и ей предъявили обвинение. Первоклассная команда опытных юристов, специалистов по уголовным делам, которых нанял Эдгар, разыскали достаточно фактов, чтобы убедить суд в невинности Орхидеи. Судья Коуэн согласился прекратить дело, но только после того, как Эдгар потратил почти 25 тысяч на судебные издержки.

— Ты поедешь домой и забудешь обо всей этой «звездной» чепухе.

— Но… — начала она.

— Никаких но, — оборвал ее Эдгар. — Твои достоинства не тянут на звезду — это уже вполне убедительно доказано. Я говорил тебе, что в жизни рок-звезды много грязи, но ты отказывалась слушать, и теперь мы все расплачиваемся за это. Ты можешь только благодарить свою счастливую звезду за то, что у тебя есть семья, которая любит тебя, заботится о тебе и всегда поддержит тебя.

Служащий авиакомпании обходил пассажиров, раздавая наушники, — собирались показывать фильм с Сигурни Уивер «Убийцы в тумане». Орхидея покачала головой. Ей не хотелось смотреть кино. У нее возникло желание исчезнуть с лица земли.

Она с ужасом думала о том, как посмотрит в глаза Пичис, когда вернется в Детройт. Что она скажет ей? Что она была готова пойти на все, лишь бы прославиться? Орхидея начала ненавидеть себя, и это было неприятное чувство.

— Завтрак подан, — завлекающе сказала Пичис. — Бельгийские вафли с клубникой и свежеотжатый апельсиновый сок — то, что ты любишь.

Никакого ответа.

Пичис почувствовала, как сжалось ее сердце при виде Орхидеи. Девушка лежала, свернувшись в клубочек, под легким одеялом на своей большой кровати. Только спутанная копна ее каштановых волос торчала из-под покрывала — волос, которые уже больше недели не причесывали.

Пичис вошла в спальню, залитую августовским солнечным светом. Воздух здесь был тяжелым и спертым. Орхидея почти не выходила из комнаты эти две недели. Иногда она слушала старые записи «Голубых Орхидей» или радио, но в основном спала — часов по восемнадцать в сутки. Ужасное происшествие в Лос-Анджелесе, казалось, выжало из нее все жизненные соки.

Что-то необходимо предпринять — и срочно.

— Я не голодна, — пробормотала Орхидея, уткнувшись в подушку. — Уходи.

— Свежая клубника. Я приготовила ее сама, — попыталась соблазнить Пичис.

— Нет, — простонала Орхидея.

— Ты должна есть, милая! Ты едва прикасаешься к пище уже две недели. И не выходишь из своей комнаты. За стенами целый мир, Орхидея! Ты же не можешь просто лежать в постели целыми днями. Это вредно для здоровья.

— Плевать мне на здоровье.

— Милая, ты ужасно подавлена.

— Ого. Я так рада, что ты заметила. — Орхидея схватила подушку и положила себе на голову, чтобы не видеть и не слышать свою обеспокоенную мать.

— Черт побери! — произнесла Пичис, что было совершенно не типично для нее, сдернула подушку и бросила ее на пол. — Ты что же, собираешься так просто умереть? А значит — уступить, не так ли? Я не могу поверить, что это ты. В нашей семье ты единственный борец. Ты — человек, на которого я могла бы положиться, если бы мне понадобилась опора, даже несмотря на разногласия.

Орхидея устало провела рукой по глазам.

— Это не так просто. Я пыталась бороться. Много боролась. И что мне это дало?

— Это привело тебя домой, ко мне! — воскликнула Пичис. — Это даст тебе еще один шанс. Дорогая… я несколько раз звонила Джорджу Фоку. Он новый декан Школы ораторского мастерства при Университете Норт-Уэстерн. Они согласны отказаться от обычных вступительных процедур и принять тебя прямо сейчас. Единственное, что тебе нужно сделать, — это съездить на собеседование. — Она поколебалась, затем добавила: — Тебе назначено на завтра.

— На завтра? — Орхидея резко выпрямилась и уставилась на мать.

Пичис покраснела.

— Итак, нам нужно очень много сделать сегодня, не так ли? Я отвезу тебя к Мире Линдер, сделаем тебе прическу, массаж и все, что полагается. Ты должна выглядеть потрясающе. Они примут тебя. Я уже позвонила.

— Но… но… — Орхидея затрясла головой. Ее, казалось, ошеломили решительные действия Пичис, принятые помимо ее воли.

— Ты должна что-нибудь сделать, Орхидея, — твердо продолжала Пичис. — Рассматривай это как терапию. Во всяком случае, я выбрала программу, которая, как мне кажется, тебя больше всего заинтересует.

— Драма? Ты думаешь, я смогу играть? — Орхидея невольно коснулась рыжих спутанных волос.

— Орхи, мне кажется, ты можешь прекрасно играть. И мы уже знаем, что ты можешь хорошо писать. Если даже твой сценарий не нашел применения, уже то, что он понравился Конну Дэнсону, — хороший знак. Я считаю, тебе следует посещать все, какие возможно, сценарные курсы и уроки драматического мастерства. Думаю, папа Эдгар был не прав, дорогая. Ты можешь стать звездой, если все еще хочешь. Но тебе придется много работать.

Пока Пичис говорила, разнообразные эмоции промелькнули по лицу Орхидеи — это и неверие, и надежда, и страх. Волна дурных предчувствий внезапно нахлынула на Пичис. Может, в результате ее действий Орхидея еще глубже погрузится в пучину апатии и депрессии, забьется в свою скорлупу?

Но Орхидея соскочила с постели, бросилась к Пичис и заключила ее в свои объятия.

— Университет Норт-Уэстерн! Не могу поверить, что ты сделала это! Как раз то, что нужно. О Пичис… Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — пробормотала Пичис, размышляя над тем, обретет ли когда-нибудь счастье ее беспокойная, совершающая столько ошибок дочь.


В солнечные дни здания Университета Норт-Уэстерн в Эванстоне, штат Иллинойс, возвышающиеся над сверкающей голубой поверхностью озера Мичиган, больше походили на курорт, чем на учебное заведение.

Через несколько дней недолгая дурная слава Орхидеи постепенно забылась, и она стала просто одной из студенток. На занятиях драматического курса она чувствовала себя как дома.

Больше всего ей нравилась студия 22, где студенты писали, ставили и исполняли свои собственные оригинальные пьесы.

В октябре она вступила в женскую организацию «Каппа Каппа Гамма», многие члены которой учились в драматической школе. На вечеринке с коктейлями, устроенной в честь вновь принятых сестер, играл студенческий джаз-квартет, и три стола были уставлены лучшими закусками из университетского ресторана.

Хозяйка вечера, хорошенькая старшекурсница, но имени Джан Расмуссен, даже пригласила тщательно подобранных молодых людей из медицинской, юридической и зубоврачебной школ.

— Есть гарантия, что они нормальные в сексуальном плане, — пообещала она. — Доктора и юристы! Сливки общества.

Будущие доктора и юристы, которым предначертано получать огромные гонорары в провинции, нисколько не интересовали Орхидею. Слоняясь по залу со стаканом в руке, она размышляла о том, что, наверное, превратилась в камень. За два прошедших месяца она ни разу не подумала о сексе.

— Ваше лицо мне кажется знакомым, — чувственный мужской голос прозвучал над самым ухом Орхидеи. — Мы не встречались прежде?

Она повернулась и увидела высокого темноволосого молодого человека с красивыми точеными чертами лица и квадратной челюстью, он был достаточно хорош для того, чтобы стать манекенщиком. На значке с именем значилось: Пол Дженсен, но его улыбка показалась ей странно знакомой. Эта небольшая расщелина между передними зубами… В действительности это тот тип слегка опасного сексапильного красавчика, который обычно привлекал ее. Но неужели он не мог придумать более оригинальный способ знакомства?

— Сомневаюсь, что мы встречались раньше, — сказала она, глядя на него поверх своего стакана.

— Орхидея, неужели ты действительно не узнаешь меня?