Голос Орхидеи создавал нежный гармонический фон, а Валентина наполнила праздничную палатку богатым, глубоким звучанием.

Девочки сбежали со сцены по деревянным ступеням под гром аплодисментов.

— Замечательно… замечательно, — восторженно повторяла Пичис Ледерер, стоявшая рядом со сценой вместе с мужем и Долли Ратледж, известным организатором вечеров.

— Хорошо, — одобрила сестра Мэри Агнес, кивнув головой.

— О-о-х, — выдохнула Орхидея, — как они оглушительно хлопают!

— Дети, мы устроили для вас специальную праздничную палатку, — объявила сестра Мэри Агнес. — Там есть булочки с сосисками, гамбургеры, жареные цыплята, а развлекает вас телезвезда Супи Сейлз. После ужина — спать. Сестра Урсула проследит, чтобы вовремя легли. Пожалуйста, слушайтесь ее. Отбой в девять тридцать.

Обе девочки кивнули, слишком взволнованные, чтобы возражать, и стремглав побежали по траве.

Сумерки сгустились, и закат окрасился в сине-фиолетовый цвет. Оркестр стал играть танцевальную музыку, скрипки и саксофоны заполнили вечерний воздух мелодичными звуками, когда сестра Урсула, старая монахиня, собиравшаяся вот-вот уйти на покой, повела сопротивляющихся, возбужденных ребятишек в их комнаты.

Валентина не хотела, просто не могла идти спать. Она ускользнула от монахини, убежала от остальных детей и вернулась на вечер.

В дальнем конце палатки она увидела миссис Ледерер. Платье Пичис сверкало и переливалось. Фонарь, подвешенный на шесте в центре палатки, так освещал ее волосы, что казалось, будто они окружены сияющим нимбом.

Валентину неудержимо притягивало к этой женщине, и она подошла к ней.

— Привет, Валентина. Я получила огромное наслаждение от твоего выступления. — Пичис извинилась перед друзьями и подошла к девочке. — Ты не испугалась перед таким количеством людей?

— Я… — Валентина внезапно почувствовала, что лишилась дара речи.

— Когда мне было десять пет, — продолжала Пичис, — я должна была выступить с чтением стихов перед всей школой. Я так нервничала, что запуталась в подоле своего длинного платья. Все смеялись, а я продолжала говорить все громче и громче, и наконец все зааплодировали, а учитель сказал, что я самый громкий поэт, какого они когда-либо слышали.

Валентина хихикнула, но к ней все еще не вернулась способность говорить.

— У меня есть кое-что для тебя. — Пичис протянула Валентине блестящую отпечатанную брошюру. — Это программа сегодняшнего концерта… здесь напечатано твое имя и Орхидеи. Сохрани ее. А в ней сюрприз. Давай открой ее.

Валентина открыла программку и увидела четыре или пять подписей.

— Это автографы всех знаменитостей, которые принимали участие в сегодняшнем вечере — Джулии Эндрюс, Энн Миллер, Гуэн Вердон и других. Я собрала их для тебя, а вот программа для Орхидеи. Тебя не затруднит передать ей?

— О… — выдохнула Валентина, — а у вас… у вас есть дети?

— Нет, — печально ответила Пичис. — Нет. Я всегда хотела иметь дочь, но мне не повезло.

— Вы… — Валентина замолчала, пораженная дерзостью слов, которые чуть не сорвались с ее языка.

— Валентина, ты так побледнела, дорогая. — Пичис сделала знак проходившему мимо официанту и заказала фруктовый пунш и сэндвич. — Давай отойдем туда, там немного спокойнее, и ты сможешь съесть свой сэндвич. Я поговорю с сестрой Мэри Агнес.

Пичис села рядом с Валентиной и проследила, чтобы та съела весь сэндвич с индейкой и выпила высокий стакан сока из свежеотжатых фруктов.

— Сок намного полезнее для тебя, чем содовые шипучие напитки, — объяснила Пичис. — Он сделает твою прелестную кожу еще красивее. А твои прекрасные глаза действительно зеленые?

Она приподняла лицо Валентины и внимательно всмотрелась.

— Да, действительно, они как изумруды. Когда-нибудь ты заставишь сердца трепетать, Валентина. Твоя красота произведет сенсацию.

Валентина не понимала, о чем она говорит, но ей было приятно сидеть рядом с Пичис Ледерер: внутри нее разливалось тепло, и она чувствовала себя в безопасности.

— Мне бы хотелось… — начала девочка и замолчала.

— Чего бы тебе хотелось, детка?

— Мне бы хотелось… Мне бы хотелось, чтобы вам нужна была маленькая девочка. — Слова непроизвольно сорвались с ее губ. Она видела, что Пичис была потрясена, но не могла остановить страстный полет своей фантазии. — Нет, две маленькие девочки, потому что есть еще Орхидея, она — мой лучший друг, и если бы вы сыновили нас обеих, мы бы стали настоящими сестрами.

— Ох Валентина, — тихо сказала Пичис. Она выглядела такой расстроенной, что Валентина не знала, какие найти еще слова в дополнение к сказанному.

— Пожалуйста, — молила она. — Я хочу быть чьей-нибудь маленькой девочкой, и Орхидея — тоже. Нам нужен кто-нибудь.

— О! — только и смогла воскликнуть Пичис.

— Вы похожи на принцессу, миссис Ледерер.

— О моя дорогая, — Пичис протянула руки и заключила Валентину в объятия. — Пожалуйста, называй меня Пичис. Дорогая, мой муж Эдгар… Он никогда… Усыновление — это то, чего он никогда… — она не договорила, слегка отодвинула Валентину и снова пристально посмотрела ей в глаза.

— Я попытаюсь, — прошептала она. — Я поговорю с ним.

Ошеломленная Валентина с изумлением смотрела на нее.

ГЛАВА 5

Огни ярко освещали их богато убранный дом в фешенебельном пригороде Детройта — Франклине, штат Мичиган, а Пичис и Эдгар спорили до поздней ночи. Пичис расхаживала взад и вперед в длинном шелковом пеньюаре от Скаази, шелестевшем при каждом шаге.

— Эдгар, — умоляла она, — ты даже не слушаешь меня! Ты даже не пытаешься понять мою точку зрения. Я отказалась от мысли иметь детей, потому что мы многих потеряли, а усыновить ты отказывался. В результате я утратила часть себя, а теперь намерена эту часть вернуть. Я хочу стать матерью, пока еще не слишком поздно.

— Этих двух, почти подростков? Мы даже не знаем их происхождения, дорогая. Мы ничего не знаем о них.

Эдгар сидел за маленьким столиком вишневого дерева, разложив перед собой отчет о ежемесячных доходах и расходах театра «Фишер». Он раздраженно постукивал пальцами по полированной поверхности стола.

Она пожала плечами:

— А что нам нужно знать? Они смышленые и талантливые и… они прелестны, Эдгар. Они поразительные. Обе! Даже тебе придется признать это.

— Внешне да. Но как насчет их характера?

— Эдгар! — воскликнула она. — Им только по восемь лет!

Они еще достаточно малы и податливы, я могла бы работать с ними, учить и направлять их. Только подумай! Я могу оплатить их уроки пения, танца. Мы в состоянии послать их в хороший колледж, предоставив им все преимущества…

— Ты хочешь сказать — потратить на них тысячи долларов.

— Прекрати! — сердито закричала Пичис. — Прекрати, прекрати, прекрати! — Она пересекла комнату и встала перед мужем. — Так ты беспокоишься о деньгах, Эдгар? Если дело в этом, я буду содержать их на средства, унаследованные от матери, — их хватит на воспитание трехсот или четырехсот детей, как ты прекрасно знаешь, поскольку управляешь моим капиталом.

Эдгар поспешно отвернулся, признавая ее правоту.

— Во мне много нерастраченной любви, Эдгар… любви здесь, в моем сердце! Я дарю тебе физическую близость, супружескую любовь. Когда тот театр в Филадельфии, ставший ловушкой во время пожара, сгорел, я стояла с тобой на всех судебных процессах, я прошла через все рядом с тобой!.. Но во мне таится намного больше сил. Я потеряла пятерых детей, Эдгар… Я обманута Богом. А сейчас у меня есть еще один шанс, и девочки прекрасны. Я не откажусь от них!

— Тогда одну из них, — нехотя сдался он. — Если ты непременно хочешь.

— Нет! — с раздражением бросила она. — Я хочу обеих. Они любят друг друга, связаны друг с другом, и я не могу разлучить их.

— Не знаю…

— Почему нет? — требовательно спросила она. — Черт побери, почему — нет? Я не могу поверить, что ты… — она заплакала.

— Пичис… милая… детка… — Он подошел к ней и попытался обнять.

— Нет! — Пичис отстранилась от него. — Нет, до тех пор, пока ты не позволишь мне позвонить сестре Мэри Агнес и по крайней мере узнать, можем ли мы удочерить этих двух девочек.

— Пичис, дорогая, дай мне шанс, пожалуйста. Я никогда не был отцом и не умею им быть. Я держал ребенка только… сколько? один раз? или два? И он меня всего обмочил.

Пичис с облегчением рассмеялась.

— Ну, эти дети не будут мочиться. Им уже по восемь лет, они давно миновали тот возраст. О дорогой, подожди, пока я узнаю, что можно с ними сделать.

На следующее утро Пичис встала рано и долго говорила по телефону с сестрой Мэри Агнес.

— Я надеялась, что кто-нибудь захочет взять их, — призналась Мэри Агнес. — Это одна из причин, почему я предложила им спеть. Они слишком хороши для нашей системы воспитания приемных детей и для того, чтобы находиться здесь. Они заслуживают лучшей доли.

— Но они свободны, их можно удочерить?

— Сью Энн Уэлч, да.

— Сью Энн?

— Она переименовала себя в Орхидею, возможно, чтобы как-то отдалить от себя несчастливое прошлое. Ее постоянно забирали от матери, которая была проституткой и к тому же увлекалась кокаином. Сейчас она отбывает срок в женской тюрьме в Кентукки, неподалеку от города Падьюки. Девочку изнасиловали старшие братья. Ее забрали из дому, когда обнаружилось, что она больна гонореей. На всем ее теле были синяки и ожоги от сигарет.

— Я… я понимаю, — сказала Пичис, испытывая тошноту. Она размышляла, что из этого следует рассказать Эдгару, и вообще стоит ли говорить.

— Конечно, Орхидею вылечили от болезни, и физически она сейчас здорова. Но эмоционально… ребенок жаждет любви. Она ищет внимания везде, где только может найти его. К счастью, коэффициент ее умственного развития довольно высок — девяносто девять процентов, когда ее тестировали в школе.